Проект TheatreHD представляет свежайшую парижскую премьеру «Электра/Орест» в кинотеатрах России.
Премьеры ван Хове в Москве показывают буквально каждую неделю. Во второй половине июня их случилось две, и обе – парижские: сперва OperaHD представила его постановку моцартовского «Дон Жуана» в Национальной опере, а через неделю зрители TheatreHD увидели «Электру/Ореста». Иво редко ставит античную драматургию, однако его предыдущий древнегреческий опыт – барбикановская «Антигона» Софокла с Жюльетт Бинош в заглавной роли – стал одним из самых «высокопрофильных» его спектаклей (те, кто уже посмотрел «Двойные жизни» Ассайяса, оценили мета-шутку Бинош по поводу «Антигоны» в эпилоге фильма).
На первый взгляд, «Электра/Орест» кажется вполне типичным продуктом позднего ван Хове суперзвездного периода.
Все ожидаемые моменты налицо: незатянутость (спектакль идет два часа с копейками без антракта), минималистичный дизайн (работа Яна Ферсвейфельда здесь больше напоминает его совсем уж лаконичную сценографию для балетов Анны Терезы де Кеерсмакер), изощренное музыкальное сопровождение, ограниченное, как в «Тайной силе», экспрессивным перкуссионным саунтдреком (но если гамеланом «Тайной силы» руководил один единственный актер-композитор-исполнитель Харри де Вит, то музыку бельгийского саксофониста и композитора Эрика Слейхима для «Электры/Ореста» исполняет укомплектованное до квартета парижское Xenakis Trio).
И все же, все эти узнаваемые «фишки» режиссерского стиля на сей раз блекнут на фоне яростного концептуального буквализма, с которым ван Хове подошел к решению центральной моральной проблемы пьесы – матрицида, осуществляемого детьми Агамемнона в отмщение за смерть родителя.
Оппозиция «женское/мужское», заявленная структурой драматургической ткани спектакля и его названием, пронзает постановку насквозь и реализуется на всех уровнях. Деревенская грязь, где обитает Электра – и в которую, преодолевая брезгливость, приходится нисходить остальным героям, одетым с иголочки в богородично-голубые костюмы и платья – как бы олицетворяет родильную слизь, из коей рождается чудовище мести героини. Один из актеров в предисловии к показу со смесью священного ужаса и отвращения назвал работу в этом спектакле «bain en boue» – «купанием в грязи», а исполнитель роли Ореста Кристоф Монтене подчеркнул, что постоянный процесс «рождения» его героя из этой грязи требует постоянных мускульных усилий, почти как у роженицы.
«Хлев», в котором живет выданная замуж за крестьянина Электра, вызывает естественные ассоциации с женским лоном (а также с совковыми дворовыми конструкциями, служившими входом в бомбоубежище).
При этом, носителем пассионарных, мужских качеств оказывается Электра, и именно такой, будто заклявшей себя мольбой леди Макбет – «unsex me here» – её играет Сульян Браим, крошечная, коротко стриженная заключенная концлагеря собственного безумия. Орест же, в исполнении Монтене напоминающий блаженного лунатика графа Стенбока, наоборот, – предельно женственен, вечно ластится к верному Пиладу, ведомый на мщение не пламенем побуждения, но варварским законом долга.
За день до «Электры/Ореста» я сходил на концерт (в Электротеатр!), где исполнялась инструментальная соло-сюита канадского композитора Реймонда Мюррея Шейфера, посвященная Ариадне. Ариадну в ней «играла» арфистка вместе со своим инструментом, а мужских персонажей ее мифа – Тесея, Минотавра, солнце-Феба-Ароллона – представляла батарея перкуссий, на которых играла сама Ариадна-арфистка.
Что характерно, никакой арфы и других «феминных» музыкальных инструментов родом из античности в спектакле ван Хове нет – лишь урчащие котлы литавр, гремящие немолчной хроматикой древнего ужаса.
Литавры эти озвучивают всё и вся – дискотечные танцы уборщиц-хористок, чудовищное надругательство Электры над телом Эгисфа (заставляющее вспомнить гринуэевского «Повара, вора…»), обязательное финальное явление Аполлона ex machina. Явление это, к слову, трактуется ван Хове галлюцинаторно-иронически. Ему явно ближе фаталистическая идея о том, что месть не заканчивается и рассвет разума не наступает, что никакому «богу из машины» уже не подвластны темные силы, бушующие в сердцах и мозгах смертных. На это режиссер намекает в фильме-интродукции, говоря о «радикализации» своих одержимых местью героев.
Благодаря такому финалу Электра и Орест без проблем сходят со своих подмостков и растворяются сперва в сверкающих позолотой интерьерах зала Ришелье, а затем и на улицах современного Парижа и всей Европы.
