«Три толстяка» Андрея Могучего, «Время секонд хэнд» Дмитрия Егорова, «Оптимистическая трагедия» Виктора Рыжакова: от фантастического восстания будущего – к Великой Октябрьской социалистической революции. С остановкой в 1991-м году. Особняком – феерическая «Молодость», в которую Данил Чащин превратил «Месяц в деревне».
Для «Трёх толстяков» Андрея Могучего в БДТ стоило бы придумать отдельную номинацию: спектакль очень большой, исполинской, колоссальной формы. И спектаклей, на самом деле, два: «Восстание» и «Железное сердце» (а в конце года Могучий обещает выпустить третью часть; точнее, если не шутит, сразу седьмую, минуя все промежуточные). Opus magnum с профессиональным слэклайнером, пересекающим зал БДТ по троссу над партером (дублером Виктора Княжева, играющего канатаходца Тибула, стал Максим Кагин). С подвижной, как вулканическая магма, сценографией Александра Шишкина, включающей появление почти натурального танка. По размаху – космическая одиссея. Повесть Юрия Олеши – только отправная точка, Могучий и Светлана Щагина радикально переписали её, даже Толстяков заменив на внеземной сгусток темной энергии Т3.
Хотя от Олеши в этой экшн-антиутопии больше, чем текст – революционная экзальтация.
И канва в первой части сохранена: есть тоталитарное государство, власть в котором должен вот-вот, по достижении совершеннолетия, принять наследник Тутти, «ублюдок с железным сердцем» (Геннадий Блинов). Есть сатрапы Т3 – Первый правительственный чиновник (Ируте Венгалите), министр войны Бонавентура (Анатолий Петров) и министр развлечений Раздватрис (Валерий Дегтярь);
у Олеши он был учителем танцев, но кто бы спорил, что на роль типа, про которого дети сочиняют стишок «Учитель танцев Раздватрис смотрел обыкновенно вниз. Пищал учитель, точно крыса...», не найти сегодня лучшей кандидатуры, чем околокультурный министр.
Место действия не называется, впрочем, определить его легко по маленьким оговоркам-подсказкам: тело убитого военными Тибула находят в Обводном канале, а Бонавентура называет строчки «вместо сердца пламенный мотор» известной песней. Конечно, весь фантастический балаган – про своё, родное. Есть в спектакле, как и у Олеши, революционеры – Тибул и циркачка Суок (Ольга Ванькова), есть сочувствующий силам добра доктор Гаспар Арнери (Александр Ронис) – может помочь, хоть и опустился до полуживотного состояния, и где в его лаборатории химические реактивы, а где – экскременты, даже космическим разведчицам-«мотылькам» не опознать.
«Мотыльки» здесь – как хор в античных трагедиях, только смешливый и даже немного глуповатый, поёт о том, что видит. За мудрость отвечает трио «Розовых дам», тётушки Га, Ни и Мед (Марина Игнатова, Елена Попова, Ирина Патракова); впрочем, мудрость – мудростью, но простых ходов и решений, деления на черное и белое (точнее, черное и розовое) в этой пылающей сказке нет.
Да, размах у «Трёх толстяков» такой, что нет сомнений – в одной из прошлых жизней Могучий жил в эпоху сатурналий и память о них сохранил.
Вторая часть неожиданно рифмуется с участвующими в конкурсе «Золотой Маски» «Эксперимент» «Орфическими играми»: Арнери и Тибул проникают в потусторонний мир и встречают Деву-смерть (Аграфена Петровская).
Самый всеобъемлющий спектакль Могучего, в котором и ницшеанская гигантомания, и интимность любовной лирики; спектакль-лава; инфантильный и многоумный; драма и перформанс, близкий ритуальному шаманскому действу.
Вы, кстати, можете сами посмотреть запись прямой трансляции «Трёх толстяков» в рамках проекта «Золотая Маска online». Конечно, лучше нырять в пучину «Трех толстяков» live, но для этого надо ехать в Петербург: даже ради «Золотой Маски» спектакль на гастроли в Москву не приезжал – перенести его с родной сцены оказалось невозможно по техническим причинам.
Самый главный, на мой взгляд, соперник «Трёх толстяков» – «Маленькие трагедии» Кирилла Серебренникова; подробно о нём – в тексте с премьеры, которая, кажется, была ещё вчера. Но уже больше полутора лет Серебренников под домашним арестом («Трагедии» были первым спектаклем, выпущенным им дистанционно), и никакая радость от премьеры «Набукко» в Гамбургской опере или вручения премии «Ника» фильму «Лето» не смягчает ярости от бесконечного судебного абсурда.
И когда вполне реальному разгулу тёмной энергии будет положен конец?
Никто не знает. У Могучего тоже всё обрывается на полуслове, до хэппи-энда (если он всё таки возможен) ещё надо дожить.
В отличие от жизни, на сцене хэппи-энд не всегда уместен. Танец пожилой пары (Аркадий Волгин и Эра Зиганшина) в медленно гаснущем свете – слишком открыточный, подозрительно умиротворенный финал – лично мне изрядно смазал впечатление от второго номинированного на «Маску» петербургского спектакля (тоже о революции!). «Оптимистическая трагедия. Прощальный бал» Виктора Рыжакова в Александринском театре – «революционный концерт по мотивам пьесы Всеволода Вишневского», точнее, радикальная постмодернистская фантазия, сочиненная вместе с драматургом Асей Волошиной. В отличие от традиционного концерта, здесь песни обрываются на полуслове: только ты успел поймать момент этакого романтического единения с матросской братией под Queen, как Рыжаков мгновенно меняет регистр, впрыскивает инъекцию сарказма или возводит стену ледяной отстраненности;
расчувствоваться не получится.
Если не видели, даже не спрашивайте, откуда вдруг Queen пусть в вольной, но всё же инсценировке Вишневского – про женщину-комиссара на анархистском корабле «Громобой» в раскаленном 1918-м. Постмодернизм, как и было сказано; компот, который начинается вообще с мультпарада (и невозможно не вспомнить, что одним из дуэта художников у Рыжакова выступает Мария Трегубова, ученица Дмитрия Крымова, работавшая на его ёрнических «Горках 10», где в самосуде на «Громобое» участвовал, дай бог памяти, чуть ли не Чебурашка).
Изумительная Анна Блинова в роли Комиссара появляется на сцене какой-то кисейной писклёй – но, как, опять же, уже было сказано, эмоциональных регистров у Рыжакова – как поворотов на горной дороге: за нарочитым стёбом и фарсом появится и высокая трагедия.
Ненадолго – в этом сложноустроенном, гипернасыщенном театральном тексте настроение меняется ежеминутно. Это и круто, и мучительно.
Интересно, попадет ли в число номинантов следующего года «Оптимистическая трагедия» Николая Коляды, которую в Москве сыграли на январских гастролях:
великий хоровод смерти и воскрешения.
И непреднамеренная рифма к «Дню Победы» Лозницы, режиссёра-побратима «Коляда-театра»: некролог героике с застывающими в финале скорбным памятником среди потешной толпы Василиной Маковцевой и Мурадом Халимбековым.
О странном времени – и странной революции 1991 года – «Время секонд хэнд» по Светлане Алексиевич, спектакль Дмитрия Егорова в Омской драме.
В 2016-м на «Маску плюс» Томский ТЮЗ привозил «Победителей», «голоса войны», в которые Егоров объединил две книги Алексиевич – «У войны не женское лицо» и «Цинковых мальчиков». Новый спектакль – о «голосах эпохи перемен»;
воспоминание о стране, жившей идеалами, стране горячих сердец; стране, существовавшей не столько в реальности, сколько в сознании некоторых советских людей, чьи монологи использованы Алексиевич.
Это очень сильный, страстно сыгранный и отлично придуманный спектакль: часть действия в нём – рукотворная предметная анимация, проецирующаяся на экран над сценой (большинство «мультиков» создаётся в «прямом эфире», у нас на глазах, но вот кастрюлька с варевом из «артефактов тоталитарного прошлого» идёт в записи – кипятить значки-звезды, ордена и медали, перемешанные с гильзами и землей, на каждом спектакле было бы кощунственным расточительством).
Игрушечные солдатики всех видов – гладиаторы, ковбои и красноармейцы, самая твердая валюта ранних школьных лет, – иллюстрируют воспоминания о защитнике Брестской крепости, «выжившем в кровавом котле 1941-го» и покончившем с собой в 1990-е, «от собачьей жизни».
Солдатики эти – прямо в сердце;
вообще невозможно равнодушно смотреть спектакль о перестроечных и первых постсоветских годах. Но реакция при этом парадоксальная: Алексиевич честна в частностях, но глобально провоцирует недоверие – интонационной однородностью монологов, этакий настроенческим тоталитаризмом, в котором доминирует скорбь и не предусматривается хотя бы толики юмора. Егоров же поддаётся иллюзии и прощается со страной, которой на самом деле не было; какой-то неактуальный, «вчерашний» концерт.
В репортаже о самых значимых претендентах на «Маску» большой формы не обойтись без «Молодости» Данила Чащина по «Месяцу в деревне» в Большом Тюменском драмтеатре.
Я за последние полгода посмотрел два спектакля Чащина – «Лёху...» в МХТ и «Смерть и чипсы» в «Практике» – и теперь страшно рад появлению нового режиссера, яркого, свободного, талантливого. Оба московских спектакля – камерные, а «Молодость» – полифонический гигант, разыгрываемый в хитро устроенной двухэтажной декорации Дмитрия Горбаса; шоу с массовыми сценами, достойными мюзиклов Басби Беркли;
почти голливудский большой стиль.
«Месяц в деревне» любят и театры, и «Золотая Маска»: редкий фестиваль обходится без инсценировки Тургенева в конкурсе. И ставят действительно по-разному, не повторяя ни Эфроса (видеофрагмент из его спектакля цитирует Чащин), ни эталонного, на мой вкус, Женовача. В 2016-м Евгений Марчелли участвовал в конкурсе с пряным, нервным и эротизированным «Месяцем», а в 2018-м Борис Мильграм показал совсем иной спектакль – шармёрский, элегантный, по-французски обольстительный. У Чащина – ещё один взгляд, зацепившийся за часто встречающееся у Тургенева слово «молодость» (на сцене буквы, складывающиеся в это волшебное слово, выстраиваются в скульптурный объект наподобие Love Роберта Индианы).
Очевидно, что припомнил Чащин и одноименный фильм Паоло Соррентино,
во всяком случае, место действия – спа-курорт для пожилых обеспеченных господ – у Чащина и Соррентино совпадает (в спектакле у современного курорта – неистребимые черты советского санатория; капиталистический рай воздвигнут среди премиленьких старорусских березок). И жанр общий – фарс; но у Чащина он на редкость убедительно оборачивается финальным трагическим неистовством. Кристина Тихонова играет Наталью Петровну по восходящей: от почти смешной, громоздкой «деловой тёти», со скуки увлекшейся молодым человеком спортивного сложения, – к Федре; вот актриса, которой я бы отдал «Маску-2019».
Играют здесь все безупречно, на грани между жизнеподобием и гротеском, не фальшивя и не сбиваясь с ритма (для меня почти травматическим опытом стали «Пианисты» в номинации «малая форма» – Джомолунгма фальши, иллюстрация анекдота про театр как место, где люди говорят неестественными голосами; слава «Молодости», вернула веру в актерскую игру!).
На равных правах с актерами – популярные песни, от Modern Talking и Bad Boys Blue до Ланы дель Рей;
ну а бессмертный «Дельтаплан» (который глупый студент Беляев любит петь, но приписывает Леониду Леонтьеву) используется даже для театральных звонков. Если у Рыжакова концерт революционный, то у Чащина – дискотека, где музыка не связывает, но сталкивает поколения и эпохи.
Про конкурс малой формы говорить не так интересно, но и ему будет посвящен отдельный текст. Зато в секции «Эксперимент» глаза разбегаются; будь я в жюри, и сердце бы разорвалось. Отчего – подробно расскажу в следующем репортаже о претендентах на «Маску».
