Проект TheatreHD представляет новую постановку классической пьесы «Ничья земля» великого британского абсурдиста: большой драматический театр – на экранах российских кинотеатров.
«Ничья земля» – во многих отношениях, центральная пьеса Гарольда Пинтера; тот самый водораздел, где закончились его ранние «комедии угрозы» – полные лингвистического сдвига по фазе и триллерной, нахально неразъясненной коррозии предлагаемых обстоятельств. И начались «пьесы памяти», косноязычные блуждания в туманных лабиринтах памяти, бытовые кошмары тупиковых маршрутов старения и угасания разума. Симптоматично, что на момент старта этого отчетливо «возрастного» периода развития пинтеровского театра самому драматургу (на фото) исполнилось всего лишь 45; впрочем, «всего лишь» – оговорка субъективная.
«Ничья земля» стала водоразделом и знаковым текстом не только в творческой хронологии, но и в биографии Пинтера.
Пьеса написана в 1974 году, в депрессивный период коллапса брака Пинтера с актрисой Вивьен Мерчант; критики и исследователи в один голос отмечают повышенный – даже по пинтеровским стандартам – градус психологического мракобесия «Ничьей земли».
С другой стороны, эта работа стала и предвестьем выхода из сумрака, началом новой счастливой главы в личной жизни драматурга: вскоре после написания пьесы Пинтер встретил свою будущую вторую жену, писательницу Антонию Фрейзер (через пять дней после премьеры «Ничьей земли» драматург ушел из дома, и так начался период двухлетней одиссеи сбежавших из своих семей любовников по съемным квартирам).
«Ничья земля» сопровождала Пинтера и в другие ключевые моменты его персональной истории. Узнав, что он болен раком, драматург вписал новую сцену в собственную постановку пьесы в Национальном театре в 2002 году. Кроме того, «Ничья земля» была последним спектаклем по пьесе Пинтера, поставленным при его жизни. На похоронах драматурга, 31 декабря 2008 года, звезда той последней прижизненной постановки, ирландский актер Майкл Гэмбон (на фото ниже – Гэмбон и Дерек Джекоби в сцене из спектакля 2002 года) выполнил предсмертную просьбу писателя и проводил его в последний путь, зачитав монолог Херста, который грозится показать другим персонажам «Ничьей земли» свой студенческий фотоальбом, полный размытых второстепенных лиц его собственной «пьесы памяти»: «Может быть, вы увидите лица других, в тени, или их щеки, в момент поворота, или их челюсти, их шеи сзади, или глаза, темные под шляпами, которые, возможно, напомнят вам о ком-то другом, кого вы когда-то знали, кого считали мертвым, но от кого до сих пор не прочь принять косой взгляд, если решитесь посмотреть в глаза честному призраку. Позвольте честным призракам любить вас».
В спектакле Шона Матиаса заслуженного литератора-пьяницу Херста изображает Патрик Стюарт, а Иен Маккеллен играет его малоудачливого коллегу Спунера – то ли старого знакомца Херста, то ли просто авантюриста, пытающегося втереться к нему в доверие.
Для всех троих спектакль тоже стал своего рода «пьесой памяти». Совместная история Матиаса и Маккеллена началась почти сорок лет назад, в 1978 году. Девять лет они прожили вместе, но уже после расставания Матиас не переставал задействовать Маккеллена в своих постановках, самой знаменитой из которых была историческая гей-драма Мартина Шермана «Склонность» (Матиас осуществил две постановки пьесы в театре – в 1989 и 1990 годах – и одну на киноэкране, в 1997 году; все три с Маккелленом). В свою очередь, Маккеллен и Стюарт впервые сошлись годом раньше, в 1977-м, в спектакле по пьесе «Каждый хороший мальчик заслуживает похвалы» младшего коллеги Пинтера по британскому театру абсурда – Тома Стоппарда.
Строго говоря, со времени «Хорошего мальчика» оба супергероя шекспировского театра – и Маккеллен, и Стюарт – не выказывали особого пристрастия к абсурдистской, да и вообще к модернистской, драматургии. Как не выказывал его и Шон Матиас, который любит ставить Чехова, мюзиклы и драматургов, близких ему по психоэмоциональной природе, вроде Кокто и Теннесси Уильямса. Все изменилось в 2009 году, когда троица впервые собралась в полном составе на постановке пьесы, синонимичной самому термину «театр абсурда» – «В ожидании Годо» Беккета – в лондонском театре Royal Haymarket (на фото ниже – сцена из спектакля).
Рассказывают, что на первой репетиции Маккеллен и Стюарт не сразу вспомнили о своей первой, стоппардовской встрече, зато тут же принялись перемывать косточки многочисленным партнерам по голливудскому франчайзу «Люди Икс»!
Тем временем, в случае Маккеллена абсурд оказался заразителен: уже этой осенью сэр Иен принял участие в блестящей радио-антологии BBC «Радио Беккет», осуществленной по технологии бинауральной записи (эта удивительная штука – аналог киношной «Долби», только куда более захватывающий). Ну а желающим морально подготовиться к прямой трансляции «Ничьей земли» рекомендую подогреть аппетит еще одной постановкой Radio 3 – на сей раз, второй пьесы Пинтера и, пожалуй, его самой известной «комедии угрозы» «День рождения». В ней, по одной из версий, он вывел Беккета и самого себя под видом ирландца МакКанна и еврея Голдберга, терроризирующих пианиста-скромнягу Стэнли, который выступает собирательным образом простодушной британской театральной публики.
Патрик Стюарт признается, что Херст в течении полувека оставался его актерской мечтой: когда ему было 17, он видел в этой роли Питера О'Тула на сцене бристольского Old Vic.
Что ж, «пьеса памяти» требует внушительного багажа, из которого в темноте зрительного зала и актеры, и публика могут по-тихому таскать тяжелые чемоданы воспоминаний. В этом смысле, дуэт Маккеллена и Стюарта даст фору всем былым Херстам и Спунерам. На момент первой инкарнации этого спектакля сэру Иену было 74 года, а сэру Патрику – 73: они – самые возрастные Херст и Спунер в сорокалетней истории «Ничьей земли», переросшие и Гилгуда с Ричардсоном из первой постановки, и Джейсона Робардса с Кристофером Пламмером, и самого Пинтера (сыгравшего Херста, когда ему было 62), и Майкла Гэмбона с Дэвидом Брэдли. Фостера и Бриггса – слуг Херста, замыкающих квартет персонажей пьесы – в этом спектакле играют, соответственно, молодой ирландский актер Дэмиен Мэлоуни (на фото второй слева) и импозантный валлиец Оуэн Тил (известный, прежде всего, тем, что его персонаж сэр Аллисер Торн собственноручно заколол Джона Сноу).
Летняя ночь и утро следующего дня, которые им, их полубессознательному хозяину и подозрительному гостю предстоит провести в гостиной дома в Северном Лондоне, в беспрерывном пьянстве, путаных беседах – о том, что было, а может, не было, и уж точно никогда не будет – и слепых блужданиях по пустошам ничейной земли памяти, сольются в неповторимое театральное переживание, где прошлое и настоящее сцепляются в одно бесконечное past-in-present, время мучительного переживания бытия-как-забытья и абсурдной непостижимости правды, время Гарольда Пинтера.
