Лаборатории Олега Лоевского – легендарная вещь: открывают новые имена, освежают больших режиссёров и взбадривают далёкие от столиц театры. В октябре 2023-го такими стали Драматический театр Восточного военного округа, Уссурийский театр драмы имени В.Ф. Комиссаржевской и владивостокский Театр молодёжи.
«То, что вы увидите, не спектакль – эскиз», – предваряет каждый показ Лоевский.
На выпуск спектакля уходит от месяца и больше, верхней границы нет, эскиз создаётся за пять-шесть репетиционных дней; как правило, без декораций и с костюмами «из подбора». Формально – да, так; но все три работы, показанные на лаборатории с участием театров Приморского края, выглядели абсолютно состоятельно; как полноценные спектакли – независимо от моего личного к ним отношения (о чём будет дальше).
От театров, участвующих в проекте, не требуется никаких затрат – кроме творческих: финансируется лаборатория Театром Наций при поддержке Министерства культуры РФ.
Сначала Олег Лоевский отправляет участникам несколько текстов, из которых театр выбирает пьесу, затем Лоевский как руководитель лаборатории приглашает режиссёра; и далее в считанные дни, параллельно с тренингами и мастер-классами для артистов, создаётся эскиз. Вырастет ли он в будущий спектакль, решает зрительское голосование: продолжить работу / забыть как страшный сон. И, само собой, руководство театра; гарантий нет – можно счесть работу «повышением квалификации» и оставить в истории. В этом особая красота лабораторий, их выносимая лёгкость: постановка существует только здесь и сейчас; иногда появляется прекрасное мгновение, которое хочется остановить.
В Приморье так сложилось уже с первым эскизом – по пьесе-сказке Ярославы Пулинович «Птица Феникс возвращается домой», в уссурийском Драматическом театре Восточного военного округа.
Ставил Ярославу Ярослав – молодой московский режиссёр Ярослав Жевнеров; советую запомнить (ударение в фамилии – на первый слог), он умел и талантлив, в том, что станет знаменитым, не сомневаюсь.
Пьеса – про юную кошку-провинциалку Тосю, которая любила петь и стотысячелетнего, почти бессмертного Феликса – мудрую до самоубийственной усталости птицу Феникс (личное имя рифмуется с именем рода). Феникс Феликс мечтает о гибели в вихре магнитной бури на Солнце – той, что случается раз в десять тысяч лет; Тося мечтает о карьере поп-певицы в Московиях-Лондонах-Парижах – очевидная отсылка к советской кинокомедии «Приходите завтра»: там – Фрося, тут – Тося. Жевнеров начинает эскиз с анимации, нарисованной в короткие дни, что отпущены на постановку; и это начало ловко рифмует работу с тем же временем, к которому деликатно отсылает сентименталистка Пулинович: советская рисованная анимация, «Кот, который умел петь» и т.п., пласт ностальгической милоты.
Хотя пьеса, при всей славности, не приторная; может быть и жестокой, и мрачной; и Жевнеров, отказавшись от ряда сцен (на обсуждении с уссурийскими школьниками, принявшими «Птицу» на ура, прозвучало определение «демо-версия»), уместил в 38 минут все оттенки «возвращения домой». Я после просмотра был воодушевлён – атмосферой эскиза и артистами. Жевнеров извлекает сценическую красоту из ничего, в зале с очевидно слабым техническим оснащением; но вот эпизод, в котором тени будто обгоняют героев – исключительный визуальный театр; встреча Тоси с попугаями Маркесом и Лоркой – Николаем Радочиным и Алиной Михальской – как безумное чаепитие, включает в ассоциативную орбиту «Алису в стране чудес». Ладно – и смешно, с театральной иронией – придуманы полёты; эскиз вообще лёгок в переходе на театральные шутки, но не злоупотребляет ими; сказка эта в хорошем смысле серьёзна.
Тося распевает песню с рефреном «жизнь – граната в детских руках»; собственно, о такой хрупкости, опасности и таинстве и получился эскиз.
Сюрприз – артисты военного театра.
Честно, открытий не ждал: город – крошечный и далёкий, здание дома офицеров, где базируется коллектив – в плачевном состоянии; а труппа – завидная: каждый исполнитель – живой, точный. Максим Сирота – Воробей, чёткий пацанчик, тусующий на крышах. Дмитрий Зубок – пёс Ягель, душегуб, выдающий себя за продюсера и больше похожий на змея-искусителя; вместо лая издаёт шип – и подкрепляет шипение пластикой. Александр Ракша – орёл Виктор, свежий (и ветреный) любовник другой птицы Феникс, лучшей бывшей Феликса Матильды – Мария Майданюк Сам байронический, без наигрыша трагический Феликс – премьер театра Василий Кирин, чудесная Тося – А. Поль (очевидно, новичок в театре – на сайте пока нет, а в программке только инициал, без имени); у кошки с артистической карьерой не вышло, у Поль всё должно сложиться ровно наоборот.
Второй эскиз Лаборатории – «Чёрная пурга» по пьесе Анастасии Букреевой; поставлен Дмитрием Егоровым в Уссурийской драме имени Комиссаржевской. Тут сама пьеса – страшный сон, и в прямом, и – для меня – в переносном смысле; не буду повторяться, всё недоброе, что мог сказать о ней, уже есть в репортаже с Фестиваля театров малых городов в Магнитогорске, где показывали «Чёрную пургу», сделанную Филиппом Гуревичем в Новокузнецке. Про сам эскиз – тоже ничего хорошего. Нет, внешне всё очень эффектно: зрители – на сцене, действие – в зале;
смотреть на театральный зал с такого ракурса можно бесконечно плюс тут активно задействован видеомэппинг, и на старых стенах расцветают сто цветов.
Но от скуки этот ход меня не спас; Букреева погружает героя и зрителя в морок, который, по идее, должен быть таким же липким и неотвязным как ночной кошмар; вы наверняка хоть раз с похожим сталкивались, понимаете, что сила этого сна – в жутком жизнеподобии. Егорова от любых претензий на житейскую или психологическую достоверность отказывается сразу;
тут всё – театр, шумный, крикливый, аляповатый; но и на язык клоунады тягомотный абсурд первоисточника не переводится; получается несмешной, утомительный фарс.
Не сложилось и с главным героем: в дурном мире города N вялый и потерянный Свердлов теряется, не держит внимание. Всего-то десять дней назад я видел на фестивале в Хабаровске другой спектакль Уссурийской драмы, «Катапульту», где Денис Оноприенко играл ровно то же самое – мягкотелость, сонную неприкаянность; такой, наверное, у артиста типаж – с «Пургой», по мне, не вяжется.
В целом же все герои, даже самые громкие и неугомонные, у Егорова слились в однородное нечто; возможно, из-за работы на штампах, на типажах.
Я запомнил только Егора Чуруброва в роли Шахтёра, Который Умрёт Через Две Недели – артиста без нажима яркого, сохранявшего тонкую ироничную дистанцию; уже на обсуждении узнал, что для Егора это первая роль в театре. Что ж, попутного ветра и так держать!
Третий эскиз – «Последние» во владивостокском Театре молодёжи; режиссёр – худрук театра «Шалом» Олег Липовецкий. Задаваться вопросом, откуда Максим Горький в лаборатории по современной драматургии, считаю неуместным: драма о распаде, гниении, растлении семьи в нездоровой социально-политической обстановке по-прежнему звучит актуально.
Пьеса была написана в 1908-м – и моментально запрещена; то, конечно произвол царского режима, но и сегодня Горький выглядит опасным драматургом.
За непреходящую созвучность «Последних» времени благодарим не только гений Горького – саму русскую историю и жизнь, что бродят по замкнутому кругу; бесконечно и обречённо. Липовецкий придумал для этой зацикленности идеальное воплощение – квадрат, замыкающий в себе всё действие (выхода нет, и все действующие лица почти всё время вместе, в квадратной тесноте), вписан в поворотный круг сцены;
безостановочное движение может спровоцировать морскую болезнь; тошноту подкрепляют изнурительные аудиовставки телепропаганды – болезнь переходит в боязнь.
Мы с Лоевским поспорили о фильме «1993», мне в нём не хватило политической остроты, Олег считает, что она там и не нужна, ибо Велединский изначально замышлял лирическое кино. Так вот, из эскиза «Последних» может вырасти равно и глубокий семейный роман, и сильный политический театр.
Для «демо-версии» Липовецкий грамотно «срезал» отягощающие сюжетные линии;
ветвистый Горький стал поджарым: хронометраж в один час диктует свои законы, и здесь они толково соблюдены.
Почти полностью, например, устранён адюльтер жены полицмейстера Коломийцева Софьи и брата того же полицмейстера Якова; впрочем, актёры Театра молодёжи Анна Шевелева и Олег Демчук проявили замечательную чуткость – об истинных отношениях их героев всё ясно с первой же сцены. Во внятности разбора есть и свой изъян – чрезмерная определённость (так и круговое вращение в какой-то момент грозит погрузить эскиз в монотонность, которую Липовецкий экстренно снимает, переходя к третьему горьковскому действию – другой геометрией актёрского движения). Но не думаю, что имею право на такой упрёк: всё-таки эскиз – это обещание спектакля, а потенциал для глубины и нюансов тут немалый. И артисты, опять же, отличные.
У меня ещё свеж в памяти «Войцек», который я увидел в Хабаровске – ужасно интересно встретить его трио – Олесю Белоконь, Николая Терещука и Никиту Лазарева – в совсем иных ролях. Олеся Белоконь из миражной Марии превратилась в земного подростка Веру, Тирищук – затюканный человек-автомат Войцек – стал скользким, изворотливым, стопроцентно соответствующим своей фамилии доктором Лещом.
Никита Лазарев же – ледяной демон власти в «Войцеке» – сыграл, по мне, лучшую роль в «Последних» – Петра, сомневающегося и в смирении, и в бунтарстве;
сыграл с той неоднозначностью трактовки, которой не хватило старшему поколению. Так на молодость и надежда; робкая, но всё же; тут с Горьким полная солидарность.
Лаборатория по современной драматургии проводится при поддержке Министерства культуры Российской Федерации.
(©) Фотографии Юрия Гончарова предоставлены пресс-службой Лаборатории.