Приключения парижского повесы в Москве 1957-го – сюжет для озорной ностальгической элегии. «Француз» – другой, сложнее, хотя и озорство, и ностальгия, и любовный треугольник, и полуподпольный джаз, и алкогольные эксцессы в подъезде, и вечеринки в общаге МГУ присутствуют. Новый фильм автора «Белорусского вокзала» и «Осени» – большой трагический кинороман про жизнь, судьбу, историю и современность.
Смирнов начинает фильм в Париже, с прощальной встречи главного героя, Пьера Дюрана (Антон Риваль), с друзьями в уличном кафе; Пьеру – уезжать в Москву, на стажировку и архивные изыскания (он, балетоман, изучает наследие Мариуса Петипа), другу – уходить в армию, воевать в горячей точке – Алжире, парень уже сменил гражданское на форму. Пролог как пролог, но чёткий, лаконично и ненатужно создающий атмосферу –
вот вам молодость, поцелуи и «Шабли»,
левацкая болтовня про социализм и буржуа, стильная чёрно-белая картинка, приравнивающая старый Париж к старой Москве (филигранно, деликатно и достоверно воссозданной оператором Юрием Шайгардановым, дебютировавшим ещё на фильме Вадима Абдрашитова «Остановился поезд» в 1982-м). Но где-то свистят пули и льётся кровь; и это только кажется, что далеко: нас касается. Оттепельная Москва, где только что прошел Всемирный фестиваль молодёжи и студентов, тоже кажется улыбчивым городом свободы; новые друзья Пьера – балерина Кира (балерина Евгения Образцова) и фотограф Валера (Евгений Ткачук) – идут по жизни смеясь и свингуя; почти непоротое поколение, со скепсисом к никуда не девшемуся казенному официозу, с джазом в голове.
Однако достаточно одной камерной сцены в гостях у маленького коммунистического царька-литератора (подлинники Айвазовского и Шишкина на стенах, горничная разливает солянку, приготовленную по старинному рецепту), чтобы сразу всё про «свободу» в СССР стало ясно. Тут Пьер, услышав, что ни суд, ни Верховный совет в достижении его истинной цели пребывания в Москве не помогут, на голубом глазу, как тот младенец, которым глаголет истина, оброняет:
«У вас по-прежнему госбезопасность главная, как при Сталине?»
Хозяин дома попёрхивается, мол, ты что городишь; жена успокаивает – он всё же француз, ему можно. В фильме Смирнова нет нарочитых аналогий с современностью, нет игривых анахронизмов (вроде кроссовок в гардеробе Марии Антуанетты из фильма Софии Копполы), это честное ретро, но за каждым эпизодом, бытовым или лирическим, определённо важным или, на первый взгляд, случайным, весёлым или жутким, – неизменные механизмы жизни (в) России, все её валики, молоточки и колокольчики, звенящие то радостно, то безысходно однозвучно. И этот литератор, депутат-лауреат (Роман Мадянов) – первый в галерее образов, изумительно придуманных, точнее, возвращённых Смирновым из запасников памяти; за каждым, появляющимся хотя бы на несколько минут, – огромная биография; каждый – точёная роль. Выжившие в лагерях старухи-аристократки – грандиозный дуэт Нины Дробышевой и Натальи Теняковой; пьющий пенсионер, отканавший свои 10 лет ни за что, «для профилактики» («за что» здесь расстреливали) – Михаил Ефремов; художник-лианозовец Оскар, списанный с реального Оскара Рабина, – Евгений Харитонов. Я не могу перечислить всех: 78-летний Смирнов, снявший всего пять полнометражных фильмов (пусть каждый – веха, но всё же их мало, а в наших банальных представлениях профессия оттачивается безостановочной работой), взаимодействует с актёрами фантастически; в густонаселённом фильме – ни одного проходного, безжизненного персонажа, ни одного дежурного типажа; невероятная вещь.
Визит в сановный лауреатский дом – первая московская встреча Пьера, пасынка погибшего в Равенсбрюке французского коммуниста Анри Дюрана. У него прекрасный русский язык: мать, москвичка, эмигрировавшая во Францию в начале 1930-х, баюкала по-русски. Изучение национальной культуры и истории балета – только повод; настоящая цель Пьера – найти свои корни, узнать о судьбе отца (Александр Балуев); и подлинный жанр фильма, проступающий не сразу, исподволь – суровая семейная сага. Смирнов придумывает замечательного протагониста – Дюран и русский (что действительно многое объясняет), и человек со стороны, раскованный образованный европеец; он и внутри сюжета и поверх него; и путешественник, и детектив, ведущий следствие по делу собственного происхождения. Он одной ногой здесь, другой – за железным занавесом, мнимая проницаемость которого переводит отношения Пьера с Кирой из мелодрамы в трагическую историю любви.
Герой, которому можно доверить своё прошлое, но совсем не альтер эго режиссёра
(«второе я» Смирнова здесь появляется – в эпизоде и в комическом варианте: на загородной новогодней вечеринке у шебутного студента ВГИКа, которого сыграл сын Смирнова, актёр и режиссёр Алексей Смирнов).
«Француз» – не идеальный фильм; мой внутренний кинокритик среагировал на несколько резких монтажных стыков, обрывающих сцены на взлёте; вот хотя бы первый проезд Москве с по-деревенски голосящей встречающей дамочкой (Валентина Мазунина, открытая «Реальными пацанами» и комедией «Горько!»; ещё один маленький, да памятный портрет из вереницы смирновских образов) – немного гротеск; гид-недоучка бахвалится тем, что Москва – порт пяти морей, Пьер удивляется – карту знаю, марки собирал, откуда моря? Начинают вспоминать, запинаются, кажется, на Азовском – хорошая шутка, но обрывается немного в никуда.
Ну и шут с ними, с этими монтажными шероховатостями; отсутствие сучков и задоринок – не синоним великого произведения; а «Француз» – великий русский фильм, дающий единственно возможный ответ, как жить и выжить (не победить, но тут же пораженье от победы поди, отличи) в стране перманентного государственного террора.
Фотограф Валера читает французу стихи Игоря Холина и хвастает независимым журналом «Грамотей», в котором его кореш Алик печатает молодых поэтов. «Грамотей» – выдумка, но вдохновленная реальным самиздатовским журналом «Синтаксис», детищем Александра Гинзбурга, которому Смирнов посвятил фильм. «Грамотей», как и «Синтаксис», госбезопасность накрыла после выхода трёх номеров – никакой независимой поэзии; не можем припаять срок за антисоветчину – найдём другую статью, как и вышло с закадровым Аликом и реальным Гинзбургом. Проиграли они или победили? По Смирнову, можно только так; быть свободным – или не быть совсем; третий путь – просто не жизнь; два пальца вверх – это победа. Даже в стране, где тот же жест – это два пальца в глаза.
