Пока «Особый взгляд» всматривается в анатомию и физиологию нелюдей, в конкурсе – человеческие истории, берущие за живое.
Сразу два японца подряд. Хирокадзу Корэ-эда снимает минимум по фильму в год – и шанса не встретить его в Канне почти нет; Корэ-эда – то неизбежное добро, что настигает если не в конкурсе, то в «Особом взгляде», если не в «Особом взгляде», то в конкурсе. В этом году «Особый взгляд» сделал акцент на трансформации плоти; деликатный Корэ-эда в такой программе смотрелся бы неуместно, но вот для экватора основного конкурса, гуманистической передышки – в самый раз.
«Магазинные воры» (использую англоязычное название Shoplifters, ибо понятия не имею, что значит оригинальное Manbiki kazoku) – очередная семейная история Корэ-эды, чуть горше, чем обычно (но без «жесткача» его нашумевшего в Канне первой половины нулевых фильма «Никто не узнает» – с ним новую работу сближает маргинальность героев). И с твистом во второй половине, когда оказывается, что членов бедняцкой семьи, живущей во флигеле размером чуть больше коробки из-под телевизора, никакое кровное родство не связывает. Корэ-эда задается вопросами этического плана: достаточно ли родить, чтобы считаться матерью, что превращает сообщество людей в семью, всегда ли уголовный кодекс совместим с законами нравственными.
Благородно, но не то, чтобы увлекательно.
«Магазинные воры» – редкий фильм этого Канна, где не танцуют. Но эпизоды виртуозно отрепетированных краж (их не так много, как хотелось бы) поставлены с хореографическим изяществом.
Второй японский фильм в конкурсе – «Асако I & II» (значит ли это, что будет продолжение, я не знаю, как, опять же, не знаю, что значит оригинальное название Netemo sametemo). Асако – имя героини, однажды влюбившейся в ветреного молодого человека Баку (точно также по-японски называется тапир, что служит поводом для шуток). Как-то раз Баку уходит за хлебом – и возвращается сутки спустя. А спустя полгода Баку уходит купить ботинки – и исчезает навсегда. Асако грустит два года – пока не встречает другого юношу, Рюхея, похожего на Баку как две капли воды (тут европейского зрителя, путающегося в азиатских лицах, легко убедить, но обоих парней действительно играет один актёр). В репортаже с красной дорожки французская журналистка припомнила «Головокружение» Хичкока – его показывают в «Каннской классике»; не исключено, что «Асако» взяли для рифмы.
Предыдущий фильм Риюсуке Хамагучи «Счастливые часы» был в конкурсе Локарно, принёс коллективный актерский приз ансамблю исполнительниц и длился пять часов двадцать минут. При этом ничего особенного в памяти не отложилось: аккуратное бытописательское кино, от телепродукта отличалось сдержанностью – никаких мелодраматических перегибов, всё ровно. Бог его знает, может, эта ровность, эта не лишенная шарма обыденность и привлекла Тьерри Фремо в «Асако». В одном из эпизодов к Асако и её подружке, актрисе Майе, проходит Рюхей с коллегой по работе. Майя показывает фрагмент своих театральных проб – дуэт Ирины и Тузенбаха. Коллега хочет ретироваться – живот, мол, болит, но понимает, что его отмазке не верят и начинает рубить правду: ужасно ты, Майя, играешь, нельзя Чехова с таким нажимом делать, позор.
Вот, похоже, режиссерский императив: работать естественно, без аффектации. Достойно, но, с другой стороны, не очень понятно зачем тратить пусть не пять, а всего лишь два часа на такое скромное кино.
Другое дело – эпическая драма китайского уникума Цзя Чжан-кэ «Пепел – это самый чистый белый». Тоже житейская история, раскинувшаяся на десятилетие: биография подруги небольшого гангстера – могла бы стать леди Макбет, но нет, не вовремя схватилась за пистолет, угодила в жернова правоохранительной машины и провела шесть лет за решёткой. А выйдя, не узнала ни бывшего, ни музыки из радиоприёмников, ни страны.
У Цзя, конечно, потрясающее чувство времени (вкупе с потрясающей чувственностью героев и кадра), панорамный взгляд и особый, совершенно ненатужный мистицизм. Да и название меня буквально гипнотизирует.
А наступившее «японское конкурсное затишье» должен был взорвать Спайк Ли с политической комедией «Чёрный куклуксклановец» (BLACKkKLANSMAN). Новый джойнт (так, только так, не film, не movie, не picture, а joint называет все свои работы Ли) спродюсирован вместе с Джорданом Пилом, автором нашумевшей антирасистской хоррор-комедии «Прочь». И тут интенция похожая:
упаковать в обертку полицейского ретро современную политику и наезд на Трампа.
Время действия – где-то накануне второго срока Ричарда Никсона; молодой идейный коп-афроамериканец Рон Сталлуорт (Джон Дэвид Вашингтон, сын великого Дензела) начинает работать под прикрытием – и почти случайно втягивается в телефонные переговоры с местной, в Колорадо Спрингс, ячейкой куклуксклановской Организации. По телефону выдать себя за сторонника власти белых несложно, а вот на очный контакт с фашиствующими реднеками приходится ходить коллеге Рона Флипу (Адам Драйвер).
В теории это все должно быть зажигательно и смешно (ну а как же, нацики рубежа 1960-70-х говорят цитатами из предвыборной кампании Трампа и собираются под плакатами «Уважай Америку или уезжай»), но, по мне, идеология и жанр в «Черном куклуксклановце» не уживаются; скууууучно.
Вот один белый ублюдок задирает Рона, мол, думаешь, что ты – hot shit? Нет, ты – cold fart.
По-моему, простите, мистер Ли, это можно и про фильм сказать. Самыми бойкими кадрами оказываются финальные – документальные, репортажных, о неонацистских бесчинствах в Америке 2017-го.
Вот в «Особом взгляде» неожиданно мало политики, зато много всяческой плотской причудливости. Всеобщий фаворит – «Граница» шведа иранских кровей Али Аббаси (его дебют «Шелли» в Москве гостил на сайд-проекте фестиваля 2Morrow «Мазерхуд»); начинается, как типично фестивальная драма о жуткой бабе-таможеннице (с внешностью чудовища, но редким нюхом на преступления и способностью понимать язык птиц и зверей), однако быстро превращается в триллер из жизни троллей. С умными отсылками к скандинавской мифологии и большим вниманием к анатомии и физиологии сказочных созданий.
«Граница» работает с затертыми темами – Другой и поиск коммуникации с ним, относительность нормы, толерантность, экология, бодипозитивизм; уф, одно перечисление вызывает оскомину.
Но проявляет фильм такое восхитительное остроумие, что кажется совершенно оригинальным высказыванием.
А если оценивать фильмы по шкале странности, то даже Гаспар Ноэ окажется сильно позади хоррора аргентинца Алехандро Фаделя «Умри, монстр, умри» (жаль, в русском переводе невозможно сохранить важное для сюжета сочетание трёх «М» в названии – Muere, Monstruo, Muere).
Честно признаюсь, моя собственная физиология на «Монстре» меня подвела: сеанс в 10 вечера задержали на 40 минут, недосып предыдущих дней воспользовался этим сбоем и весь фильм пытался закрыть мне глаза. Конечно, сложно задремать, когда фильм начинается с крупного плана женщины с перерезанным горлом: она ещё жива, голова запрокидывается, рвутся надрезанные ткани, умирающая пытается приделать голову на место – и смех, и грех; и это ещё цветочки, даже не припомню, когда последний раз на экране было столько расчлененки и разложения (не могу вообразить, что такого покажут в «Доме, который построил Джек» Ларса фон Триера, единственном фильме за всю историю Канна, который сопроводили в программке предупреждением об опасности некоторых сцен для психики чувствительных зрителей). Тем не менее, так основательно я со сном давно в кино не боролся; и атаку сна явно инспирировал медленный сновиденческий ритм фильма. «Монстр» при всём gore-гротеске не смешон;
это абсолютно сюрреалистический хоррор-триллер, формально следующий канве детективного расследования: полицейский из малонаселённых горных районов Аргентины пытается найти серийного убийцу женщин.
Главный подозреваемый – муж жертвы, с которой главный герой тоже спал – уже заточен в психушку, но причудливые злодейства продолжаются. И рациональных объяснений у них нет. Финал даст возможность подробно рассмотреть монстра – с многометровым хвостом-пенисом и головой-мошонкой, внутри которое кроется нечто вроде влагалища с зубами. Таких кадров из фильма пресс-служба не предоставляет; придётся использовать картинки помягче.
Сексуальность и метаморфозы – мотивы «Особого взгляда»; дебют бельгийского режиссера Лукаса Дхонта «Девочка» (Girl) фиксирует все внимание на 16-летнем подростке, готовящемся к операции по смене пола. Просто потому, что Виктор хочет быть Ларой, девочкой и балериной, без всяких дополнительных мотивировок: детерминация в чистом виде. Хореографию в фильме ставил Сиди Ларби Шеркауи, но труд гения, кажется, пропал –
режиссёр так увлечён крупными планами героя-героини, что про всё остальное забывает.
А самую неожиданную рифму к сексуальности предложил дебют Гайи Джиджи «Моя любимая ткань» (Mon tissu préféré). Это копродукция Франции и Германии, но Гайя – уроженка Сирии, и действие «Ткани» разворачивается в Дамаске 2011-го: катастрофа ещё не очевидна, но три сестры-героини уже задумываются об эмиграции. Нахла грезит воображаемыми свиданиями с нежным любовником – но остаётся девственницей, даже сблизившись с новой соседкой, держательницей домашнего борделя. Дефлорация Нахлы (в объятиях, на минуточку, жениха старшей сестры) совпадёт с первыми бомбежками города. Какого только кино не бывает.
