Реальные события – попытка угона Ту-134 в ноябре 1983 года – стали поводом для экзистенциальной трагедии.
Если вы тот зритель, которому необходимо знать сюжет заранее, обратитесь к Википедии, там есть целая статья о «террористическом акте, осуществленном 18-19 ноября 1983 года группой грузинских террористов». «В ходе теракта был захвачен самолет Ту-134 с целью бегства из СССР. В результате оказанного экипажем самолета сопротивления самолет был посажен в аэропорту Тбилиси. На следующий день в результате штурма спецназом самолет был освобожден». Вики-справка перечисляет заговорщиков – шестеро парней (двое братьев-врачей, двое художников, один молодой актер, один безработный) и девушка (студентка архитектурного факультета); да, свадьба восходящей кинозвезды Германа «Гегы» Кобахидзе и Тинатин Петвиашвили прошла ровно накануне попытки угона.
Википедия отклоняется от бесстрастного следования фактам в тенденциозных комментариях, явно заимствованных у официальной советской пропаганды: «Большинство угонщиков являлись детьми высокопоставленных родителей и были ими хорошо обеспечены. Некоторые из них ранее выезжали за границу по туристическим путёвкам и могли бы эмигрировать таким способом [вы слышали о таких прецедентах?]. Однако преступниками двигала жажда славы и желание быть встреченными за границей в качестве идейных борцов с советским режимом».
Резо Гигинеишвили и драматург Лаша Бугадзе обошлись с историей честнее – разве что изменили имена героев (молодоженов, например, зовут Ника – уменьшительно-ласкательное от Николоз – и Анна; их играют дебютант Иракли Квирикадзе и тезка своей реальной героини, прекрасная Тинатин Далакишвили, открытая Резо Гигинеишвили в «Любви с акцентом» и Анной Меликян в «Звезде»). Это, действительно, золотая молодежь 1980-х, выходцы из «хороших семей», однако относительная привилегированность – ещё не гарантия свободы в СССР.
«Заложники» точно реконструируют и внешний декор эпохи позднего застоя, и само безвоздушное, изматывающее состояние тех свинцовых времен – вроде бы, незначительными, но меткими как хороший пистолетный выстрел деталями.
В прологе будущие угонщики плещутся на вечернем батумском пляже – пока веселье не прерывает появление двух пограничников, азиата и русского, с хамоватой вальяжностью стреляющего у «земляков» заграничные сигареты: всё, амба, после 22-х в воду нельзя; за панибратством человека с ружьем – надменная уверенность в своей бесконтрольной власти и презрение к жалко заискивающим нарушителям.
Другая деталь – визит некоего высокопоставленного «сердечника» в больницу, к отцу братьев-угонщиков – проход сиятельного пациента вне очереди, под раболепные улыбки персонала. Родители несостоявшихся беглецов давно приняли правила бесчестной игры – при том, что как минимум в одной из семей есть жертвы сталинских репрессий; с этим смирились, об этом предпочитают не вспоминать, вино и раздольные песни хорошо заглушают память. У молодых она совсем коротка – но и бояться они пока тоже не научились (правило рыцарского эпоса, о котором я еще скажу: как мудрость – достоинство стариков-королей, так бесстрашие и честь – достоинство рыцарей).
Резо Гигинеишвили выбирает почти эскизную манеру рассказа – не документальной хроники, но поэтической драмы, рисующей персонажей легкими импрессионистскими режиссерскими мазками.
В таком приёме есть и свой изъян – на первый план выходят Ника и Анна, прочие же герои порой сливаются в условный фон. С другой стороны, особое внимание к этой паре оправдано одним из центральных мотивов: «Заложники» – про безрассудную и наивную молодость, не желающую мириться с несвободой, и про заведомую безнадежность бунта, что острее всего ощутимо на примере юных любовников. Они не Ромео и Джульетта, конечно (в «Заложниках», сплошь состоящих из как бы незначительных, но тщательно продуманных и цепких штрихов, фильм Дзефирелли вспоминает – в укор не интересующейся классикой молодежи – один из взрослых героев), но тоже обречены.
Зачем Резо Гигинеишвили взялся за дела не так давно минувших дней?
Это не триллер, не экшн, не эксплуатация ретро-эстетики – моды на советское ретро, и в хвост, и в гриву пользуемого российской сериальной промышленностью, здесь ноль, умиления поздним «совком» – от чего не застрахован никто из заставших те годы – нет ни в одном кадре; напротив, тут, о чём я уже сказал выше, сконцентрировано состояние тупика и вакуума; самолетные сцены – пик клаустрофобической безысходности.
По мне, так само появление «Заложников» именно в 2017-м фиксирует социальное нездоровье наших дней также точно, как возмутительное уголовное дело против режиссера Кирилла Серебренникова и администрации проекта «Платформа»:
о чём говорить, если автором тяжелого, депрессивного и трагического фильма стал постановщих воздушной и безмятежно светлой «Жары», одного из самых обаятельных дебютов нулевых.
Про что вообще это кино, и кого имеет в виду название, если из подлинных заложников – пассажиров и экипажа рокового рейса – мы более-менее успеваем познакомиться со стюардессами (Мария Шалаева и Надежда Михалкова), добродушным подвыпившим буяном да безымянным мальчишкой, играющим в незабываемую электронную игрушку 1980-х – «яйцеловку» «Ну, погоди»? Я не склонен к прямому сопоставлению сегодняшних дней и советского застоя – в конце концов, покуда у нас есть свобода передвижения (ей посвящен финальный титр), никакие аналогии с СССР не сработают. Но Гигинеишвили ведет речь не только о несвободе, установленной на государственном уровне; его кино – о почти тотальной невозможности обрести свободу что извне, что внутри – если только не утешать себя, как делает это «невыездной» герой Мераба Нинидзе, отец Николоза, тем, что и будучи запертым в четырех стенах, можно чувствовать себя свободным. Кстати, появление Мераба Нинидзе не случайно, и причина его отнюдь не в международной востребованности актера (через три месяца после берлинской премьеры «Заложников» в каннском конкурсе прошел удивительный «Спутник Юпитера» с Нинидзе в главной роли). Тут возникает историческая перекличка: последней работой Геги Кобахидзе, прототипа киношного Ники, могла бы стать роль внука диктатора Варлама в эпохальном «Покаянии» Тенгиза Абуладзе, но из-за участия актера в теракте Абуладзе был вынужден переснять все эпизоды с ним – и роль Торнике сыграл 20-летний Нинидзе; таким образом, кадр, в котором Ника встречается с отцом, – это ещё и кадр о встрече героя с самим собой – выжившим, постаревшим, поскучневшим, растерявшим кураж и безрассудство.
«По-моему, меня убили» и «Застрели меня, я устал» – фразы раненого угонщика, которые можно было бы взять эпиграфом фильма.
И, конечно, настоящие заложники – не те, кто случайно (рейс в Батуми, на котором заговорищки планировали быть единственными пассажирами, в последний момент объединили с рейсом в Ленинград) оказался на борту, под шальными пулями угонщиков, пилотов и спецотряда КГБ, а герои-преступники, на чьей стороне однозначно находятся авторы фильма.
Беспечные романтики, заложники и жертвы – системы, обстоятельств, времени, рока.
Среди далеких исторических предтеч «Заложников» – рыцарский эпос «Песнь о Роланде», сочинение, восславившее не победу, но поражение, что большая редкость – ни люди, ни народы не любят помнить о поражениях. В античном эпосе награда неотделима от предмета, в христианском эпосе (к каковым относится «Песнь...», по одной из версий, записанная монахом Турольдом; кстати, и в истории с захватом Ту-134 за идеолога преступления выдали священника – в версии, изложенной фильмом, он, поддавшись лживым обещаниям адвокатов, берёт всю вину на себя, чтобы спасти детей от смертного приговора) важнее знаковая сторона вещей. Значение приобретает знаковая, духовная победа, возвышающаяся над реальным событием. «Заложники», в определенном смысле, тоже героический эпос, пусть поражение его героев лишено даже духовной победы.
Её слабым эхом звучит последнее слово Ники, на суде отказавшегося извиняться за содеянное: «это было бы нечестно по отношению к тем, кто погиб».
