Вот карта-гид по авангардному смотру, уместившемуся в 5 дней, которые точно потрясут если не мир, то, как минимум, главный российский мегаполис.
В 2018-м MIEFF (восторженный отчет о прошлогоднем фестивале – здесь) разросся до нескольких площадок; каждая – как пункт синефильского квеста, топографическая точка в magical mystery туре по необычным кинематографическим пространствам.
1. Дом кино на Васильевской: открытие «Одержимыми»
Фестиваль экспериментального кино стартует в Доме кино – шокирующий выбор! В фильме открытия «Одержимые» есть почерпнутый из недр интернета footage с крысой, устроившей переполох в бутике. Крыса среди золота и бриллиантов – такое же немыслимое сочетание, как MIEFF и Дом кино. Не поймите превратно; я очень люблю и фестиваль, и это почти не изменившееся за несколько десятилетий, разве что обветшавшее место; крыса и золото понадобились исключительно для примера лютого контраста; а с Домом кино связаны прекрасные воспоминания о моих первых ММКФ и годах учебы во ВГИКе. И если даже для меня, совсем не заставшего эпоху советского киновеличия, форпостом которого был Центральный дом кинематографистов (так официально звучит его название), эти залы, лестницы и фойе успели стать родными, что говорить о тех, кто старше. Студенты ВГИКа – лишь малая часть здешней публики, возрастная планка зрителя Дома кино повыше, чем в Локарно или Венеции, где не протолкнуться от итальянских пенсионеров-долгожителей. Это – оазис архаики, обитель воспоминаний, материализованное преданье старины, дом-музей несовременного кинематографического искусства.
Но святое место пусто не бывает – и вот сюда врывается молодёжь со смотром такого кино, что радикально непохоже не только на репертуар обычных кинотеатров, но и на программы больших статусных фестивалей, от Канна до Берлина с Венецией. Невероятная комбинация: в парадном красно-кумачовом зале, на гигантском экране – проект голландского дуэта Metahaven и Роба Шрёдера «Одержимые», киноколлаж, который так и подмывает, из любви к проверенным ассоциациям, назвать по аналогии с бессюжетным фильмом Дэвида Линча «Сном девушки с разбитым айфоном». Но это было бы неверно: и айфон у героини, сначала запертой в полуразвалившемся доме, потом вливающейся в ряды загадочных воительниц с замаскированными лицами, пусть не без странностей, но работает (хотя начинается фильм с потрясающего зрелища айфонов, заливаемых расплавленным свинцом). И представляется героиня так: «Вы можете принять меня за девушку, но я вовсе не девушка. Не спрашивайте, кто я».
Ответов у фильма, действительно, нет, хоть в закадровый текст мнимой девушки и вторгаются серьёзные академические умы, а вопросов это кино задаёт уйму – от «Вы верите?» и «Вы любите?» до «Дьявол сегодня – кто он?» и что есть будущее, наступления которого мы все так тщетно ждали? Игровые эпизоды сочетаются с буйно смонтированной хроникой, в которой шествие папы Франциска сменяется оргией селфи, кадрами разрушенного Алеппо или вышепомянутой крысой. Героиня блуждает среди останков коммунистической утопии, где-то на руинах Югославии – но значит ли это, что дьявол сегодня зовется неолиберализмом и оснащен продукцией Apple? Ничего подобного Дом кино точно раньше не видел.
2. Музей «Гараж»: первый авторский VR на планете
Наш следующий шаг: из прошлого – в будущее, в зал актуального музея «Гараж», где четыре дня будет работать Кинотеатр Виртуальной Реальности. VR – техническое изобретение, которое в руках художников превращается в уникальный инструмент; не просто аттракцион, не просто новый способ визуального высказывания, с головой погружающий зрителя, но способ объединения искусств. Самые сложноустроенные VR-проекты – дебютировавшая в Канне и переехавшая в миланский Fondazione Prada работа Алехандро Г. Иньярриту Carne y Arena или опыты француженки Мари Журдрен (свежайший, The Horrifically Real Virtuality, только что показали в Венеции) – и кино, и инсталляция, и иммерсивный театр; новое слово наконец-то наступившего XXI века. Цай Миньлян не так радикален, его VR-медитация «Заброшенный» близка к классическому кино века двадцатого, и мировая премьера его прошла год назад, на старейшем европейском кинофестивале в Венеции. Но это и грандиозный пример адаптации неповторимого авторского мира к новаторским технологиям. Подробнее о фильме – в репортаже из Венеции-74. Показы «Заброшенного» в «Гараже» начнутся 29 сентября и завершатся 2 октября, уже после официального закрытия MIEFF; это – augmented reality фестиваля, выходящего за границы во всех (включая время проведения) смыслах.
Да, а в «Гараже» будет не только VR, но и более, скажем так, традиционные проекты: кинопоказы, спецсеанс, посвященный Эйзенштейну (и новой жизни его фильмов на мониторе компьютера, за что отвечает член жюри MIEFF, американец Кевин Б. Ли), лекции тайваньского видеохудожника Су Ху-Ю и немецкого режиссера Кристиана фон Борриса.
3. Электротеатр СТАНИСЛАВСКИЙ: конкурс и спецпоказы
Как и в прошлом году, конкурсные показы MIEFF проходят в Электротеатре СТАНИСЛАВСКИЙ, самой непредсказуемой и поисковой театральной площадке Москвы. Проекция на Малой сцене безупречная, лучше, чем в большинстве действующих кинотеатров Москвы. Фильмов в конкурсе больше трёх десятков, распределены они по восьми программам. Вообще, фестиваль стоило бы растянуть хотя бы на неделю – не пропустить ни одно событие не получится: кроме конкурса, MIEFF щеголяет специальными показами. Тревожная видеопозия, запечатленная на iPhone («Сон объял её дом» британца Скотта Барли). Игровая хроника умирания Людовика XIV («Король-солнце» Альбрета Серры – неформальное продолжение его «Смерти Людовика XIV», только теперь тот же сюжет в формате перформанса разыгрывает не бог Жан-Пьер Лео, а любимый Серрой непрофессионал Луис Серрат).
Ретроспективное киноэссе о классиках революции («Новости из идеологической античности: Маркс – Эйзенштейн – Капитал» немецкого ветерана экспериментального кино Александра Клюге). Видеошутка про современных философов («Редкое событие» Бена Расселла и Бена Риверса). Плюс ретроспективы: Петер Кубелка, Йост Реквелд, Майкл Робинсон, советское параллельное кино 1980-х и латвийские плёночные эксперименты 2010-х. Глаза разбегаются!
4. Центр документального кино: новые культы
Для типичного артхаусного кинотеатра MIEFF подготовил работы, у которых есть право на истерзанный неуместным применением титул «культовое кино». Ну а как назвать иначе? «Зелёный туман» – монтажный фильм, притворяющийся ремейком хичкоковского «Головокружения» с использованием кадров из сотен фильмов и сериалов, снятых в Сан-Франциско; новая игра повернутого на старом кино уникума из Виннипега Гая Мэддина (и его товарищей-соотечественников Галена и Эвана Джонсонов). «Удачи» – социально-психоделический шедевр Бена Расселла (подробно – в репортаже с прошлогоднего фестиваля в Локарно). Наконец, самое провокационное событие MIEFF, «Каниба» – эстетский док-шок Верены Паравель и Люсьена Кастен-Тэйлора об Иссее Сагаве, легендарном японском каннибале, ничуть не стесняющемся своего опыта поедания человеческой плоти.
5. Новое Пространство Театра Наций: музыка и видео
В этом театральном особняке перформативные искусства и современная музыка встречаются со дня открытия. MIEFF проводит здесь две ночи. AUX Night – современный андеграундный карнавал, сет из четырех аудиовизуальных перформансов, о которых лучше узнать из первоисточника. А вечер закрытия – это церемония закрытия фестиваля + мировая премьера полнометражного фильма Евгения Гранильщикова «Последняя песня вечера» (не путать с одноименной версией, впервые показанной позапрошлым летом на ВИНЗАВОДе в виде двухканальной инсталляции). Сделанные в формате видеодневников работы Гранильщикова привычно встречать в музейных пространствах, но я бы включил его в число лучших современных режиссеров: никто из тех, кто снимает кино, скажем так, официально, не добился такой острой, точной и поэтичной фиксации реальности на экране.
«Последняя песня вечера» – великий лирико-политический фильм, в котором неразрывны ирония и нежность, наглость и скука (в хорошем смысле, конечно, как часть повседневности, а не как характеристика фильма), ощущение сиюминутности – всё происходит именно здесь и только сейчас – и бесконечности, когда размываются и временные, и пространственные границы, а улицы Парижа оказываются двойниками проспектов СПб.