Все три фильма роднит страшный мотив – гибель детей. Только в ещё одном конкурсном фильме, «Атлантике», умирают лишь взрослые – да и то за кадром и не до конца, возвращаясь призраками.
«Бакурау» (Bacurau) – фильм, в котором есть всё, чтобы быть грандиозным: человеческая кровь и сок земли, магический реализм и анархистский запал, видения и эротика, Соня Брага в роли ведьмы-докторши и смачная фактура – будто высеченные из обожженного солнцем камня лица жителей деревеньки Бакурао, отрезанной от большого мира и приговорённой к уничтожению.
В «Бакурао» огромная роль у Удо Кира: он – предводитель интернациональной команды убийц, собравшихся стереть деревню свободных людей сначала с карт, потом – с поверхности земли. При всём при этом «Бакурао» не выглядит удачей – то ли для собранной Клебером Мендонсой Фильу и его сорежиссёром Жулиану Дорнельешем коллекции эпизодов-рассказов не хватило твёрдого переплёта. То ли всё слишком абстрактно – настолько, что в принципе непонятно, зачем киллер-бригада ввязалась в кровавое дело.
Как и в «Отверженных», свою роль в развитии событий в «Бакурао» играет дрон: вот плюс фестиваля – даже если по отдельности фильмы так себе, интересно воспринимать их как главы единого концептуального романа. В этом году он изобилует страшными страницами: 72-й Канн – чемпион по фильмам, где достаётся детям. Шоковый эффект производит документальный дневник «Для Самы» (For Sama), хроника последних дней Алеппо, снятая изнутри осаждённого города: так режиссер Ваад аль-Катеаб рассказывает своей новорождённой дочери о времени, которое малышка Сама застала, по счастью, в несознательном возрасте, когда ещё можно не бояться взрывов, а смеяться над ними.
Муж Ваад работает в единственном уцелевшем госпитале; мертвые изувеченные детские тела – жуткая примета повседневности; ужас усиливает осознание того факта, что погибли дети во время бомбардировок российской авиации. «Бакурау» – чистый вымысел, но когда психопат-киллер убивает мальчишку, бесстрашно шагающего в лесную тьму, долго не по себе.
С шокера начинает «Дылду» Кантемир Балагов. Время действия – 1945-й; героиня, медсестра Ия, – контуженная, после комиссования растит сына фронтовой подруги Маши, которая осталась мстить за погибшего мужа и дошла до Берлина; вследствие контузии девушка подвержена кататоническим отключениям сознания. Последствия одного блэкаута оказываются фатальными: Ия невольно, в игре, убивает ребёнка. Вернувшейся Маше говорит, что мальчик умер во сне. Маша, после ранения не способная забеременеть, становится одержима идеей нового ребёнка – которого должна выносить подруга.
Смерть ребёнка – не единственный удар, припасенный «Дылдой»: фон для неоднозначных отношений Ии и Маши (настолько неоднозначных, что фильм претендует на каннскую «квир-пальму») – госпиталь с увечными солдатами; один из мотивов – добровольный уход инвалидов из жизни, при посредничестве Ии и начальника. Тоже шокер. Почему же на все смотришь как сквозь стекло – на аквариумную жизнь? Из-за фестивального стандарта, которым Балагов в совершенстве овладел: ставящие в неловкость паузы, замедленная, часто оставленная почти неразборчивой (и очень литературная) речь, никакой самоиронии, ни кадра в простоте; ближайший аналог, который приходит на ум, – Ласло Немеш.
«Дылда» – блистательное доказательство того, что фильм, который Канн с руками оторвёт, можно рассчитать, вычислить до кадра. Визуальный ряд – ещё изощреннее, чем в «Тесноте»; уже первый кадр с крупным планом медсестры Ии, служащей в ленинградском госпитале, – и Вермеер, и Венецианов разом (оператор – Ксения Середа). Эпизод с зеленым платьем (без деталей, чтобы не злоупотреблять пересказом) – не менее крут, чем эпизод с красным одеялом в «Счастье моё» Лозницы. Сценарий, написанный в соавторстве с Александром «Каменный мост» Тереховым, одним из лучших российских писателей, тщательно продуман и выстроен. У сугубо рациональной природы фильма есть и оборотная сторона: не обжигает; точность расчёта вызывает почти восхищение, но это восхищение чертежом. Правда, с актрисами лучше Балагова никто не работает: в фильме сразу две удивительные дебютантки, два открытия – Виктория Мирошниченко в заглавной роли «дылды» Ии и Василиса Перелыгина в роли её фронтовой подруги Маши. Есть ещё Ксения Кутепова во второплановой роли советской аристократки, чей сын встречается с Машей, которую героиня Кутеповой презрительно называет«походно-полевой женой». Вербальная дуэль двух женщин за обеденным столом – редкий эпизод, в котором возникает настоящая искра, и эстетство уступает эмоциям.
Возможность расчувствоваться дала «Атлантика» (Atlantique) Мати Диоп.
Мистическая и социальная линии в этой сказке из современного Сенегала сплетены неразрывно. Начинается все как драма на производстве: строители башни-небоскреба возмущаются невыплатой зарплаты за три месяца. Продолжается как любовный треугольник: одного из рабочих, Сулеймана, любит Ада, которой родители прочат в женихи богатого, но нелюбимого. Дальше – почти детектив с исчезновением: Сулейман с товарищами уплывает на лодке к берегам Испании, однако на помолвке Ады с богачом случается странный пожар, а подруги настойчиво сплетничают, что видели Сулеймана в городе. За дело о поджоге берётся молодой и борзый, но подверженный неожиданным обморокам полицейский. Но полиция невластна там, куда вмешиваются потусторонние силы. Чарующий, создающий прекрасную иллюзию спонтанности фильм, весь из воздуха и мерцаний: ключевые образы здесь – зеленые лучи дискотечного лазера, долгие планы меняющего оттенки океана, недостроенная башня, волной взмывающая к затянутому смогом небу.
