Любой кинофестиваль можно сравнить с кубиком Рубика – чтобы получился, должна сложиться каждая сторона. У MIEFF, молодого феста экспериментального кино, придуманного молодыми людьми – новыми, независимыми и талантливыми игроками на фестивальном поле – так и вышло.
Начнем с денег. MIEFF – фест, проведенный вне привычных иерархий, без всякой господдержки, на средства спонсора, компании «Борисхоф», дилера автомобилей mini, и специализирующегося в области contemporary art Фонда Владимира Смирнова и Константина Сорокина. В партнерстве с нидерландским Фондом Хуберта Балса, чей логотип можно встретить в титрах каждого второго дебютного эксперимента (с 2017-го Фонд снова открыт для сотрудничества с российскими режиссерами, прерванного несколько лет назад, когда Фонд, ориентирующийся на поддержку кинематографа из «развивающихся» стран, счел российскую кинематографию достаточно самостоятельной), Музеем современного искусства «Гараж», предоставившим летний кинотеатр для ретроспективы Апичатпонга Вирасетакула, и Электротеатром СТАНИСЛАВСКИЙ – основной площадкой MIEFF.
Про деньги в «хорошем обществе» говорить непринято, но на одном энтузиазме фестиваль не организуешь, и очевидно, что каждый рубль, найденный MIEFF, был потрачен с толком.
На правильных гостей (где рядом со знаменитым немецким режиссером и медиаартистом Кристианом фон Боррисом – студенты венской киношколы Фридль Кубелки, показавшие свои этюды на 16-миллиметровой пленке), огромное количество российских премьер, перформансы, уничтожившие водораздел между кино, театром, современным искусством и академической музыкой. Так вечер закрытия превратился в магическое представление, где «Республика», фильм, смонтированный петербуржской художницей Диной Караман из архивных киносъёмок Крыма, прошел в живом музыкальном сопровождении флейтиста Алексея Зайцева, исполнившего партитуру Ивана Бушуева.
Крым в этом подспудно политическом фильме – канувшая в лету Утопия; впрочем, сам MIEFF демонстрирует, что утопические идеи могут совершенно замечательно воплощаться в жизнь.
Еще одна из сторон «фестивального Рубика» – пространство, и с ним фестивалю тоже повезло. Электротеатр, в политике которого доминирует эксперимент, вовремя открыл Электродвор (о первой «дворовой» премьере, опере Galileo, и вечере открытия MIEFF – здесь), роскошное место торжественных церемоний, неформальных встреч и кинопоказов. Малая сцена Электротеатра, «дебютировавшая» как кинозал весной, глобальным фильмом Жака Риветта Out 1 (я писал об этом событии здесь), идеально подошла для показов фестиваля, выдержав баланс между камерностью пространства и радикальностью представленных работ (и проявив чудеса вместимости – например, на российской премьере нового фильма фон Борриса «Пустыня реального», когда зал на 100 человек без видимого напряжения приютил вдвое больше зрителей). Настоящий фест на несколько дней полностью вырывает тебя из повседневности, перенося в эфемерную вселенную, и на MIEFF эта вселенная приобрел вполне осязаемые (и уютные) очертания Электротеатра.
Другая сторона – собственно, конкурс.
Тут, наверное, надо пояснить, что такое экспериментальное кино. Понятно, что целая вселенная, но если совсем по-простому, то это фильмы, в которых нет привычной повествовательной основы; авангардистские опыты; фильмы, где значение имеет не нарратив, а метаморфозы визуального материала и звуковой дизайн.
Чтобы рассказать, ну, не знаю, о тревожности и непознаваемости мира в традиционном (и, как правило, логоцентричном) кино надо придумать целую историю – какой-нибудь шпионский триллер или политический роман, в экспериментальном же порой достаточно кляксы на пленке, темного пятна или обрыва пленки.
Чтобы ощутить всё величие и весь ужас сталинской эпохи, метастазы которой то и дело обнаруживаются в современности, можно пересмотреть многотомную кинобиблиотеку или одолеть роман Алексанра Терехова «Каменный мост», а можно всего на 12 минут погрузиться в австрийский видеоперформанс «Дом правительства» (Haus der Regierung) Хервига Вайсера, судорожное путешествие безликих, опутанных черными нитями мутантов по зловещим интерьерам Дома на Набережной. Чтобы прочувствовать вампирскую мифологию, можно ночами пересматривать привычную классику, от Мурнау до Копполы, а можно отдать 23 минуты жизни vhs-фантазии шведского режиссера Джона Скоога «Носферату» (Nosferatu).
Преступления израильских солдат, стреляющих в невооруженных палестинских подростков, можно изобличить стандартным доком, переполненным говорящими головами, но куда эффективнее действует вообще лишенная закадрового текста (его заменяют субтитры в кадре) «Прорезиненная сталь» (Rubber Coated Steel) Лоуренса Абу Хамдана, материализующая и звук смертельных пуль, и протокол судебного разбирательства в неожиданных образах.
Эти работы не встретишь в обычных кинотеатрах – их чаще показывают на фестивалях (вроде Роттердама, Оберхаузена, Локарно или российского Канского фестиваля) и в музеях современного искусства; одной из целей MIEFF и было расширение сферы эксперимента: из музейных залов – на территорию кино.
Это, конечно, особое зрелище: только для сумасшедших – но в хорошем смысле. Для зрителей, не зацикленных на традиционном восприятии, готовых к арт-провокации и арт-бесчинствам.
В последний день я встретил в Электродворе театральных приятелей, прежде не замеченных в синефилии. Они из любопытства побывали на одной из конкурсных программ и неожиданно сочли её старомодной. Я сначала опешил, но быстро сообразил, с чем связана такая реакция: на смену аналоговой, пленочной эпохе пришла цифровая, однако сами приёмы, используемые художниками, по сути, изменились мало – новые авангардисты также прибегают к деформации изображения, ритмическим сбоям, коллажам и погружению уже существующего материала (хроники, home video – всего, что сегодня называют found footage) в непривычный контекст.
Ощущение старомодности происходит и из нашей не всегда осознанной ностальгии по прошлому, когда и небо было синим, и свобода эксперимента – безграничной.
Кажется, что сегодня этот эксперимент почти вытеснен мультиплексами и тотально коммерческим кино в вышеупомянутое фестивальное гетто, однако он живет и здравствует – вопреки всему (в том числе, и нашей собственной косности восприятия).
Так вот, конкурс MIEFF (всего 30 фильмов, распределенных по семи программам) оказался чертовски интересным. Возьмите любой российский фестиваль, регламент которого не предусматривает только мировые премьеры. Сразу понятно, куда ездили собиравшие програму кураторы; наглядный пример – «Зеркало» в Иваново, на 90 процентов состоящее из фильмов Роттердама и еще на 10 – из очевидных хитов Сан-Себастьяна и Канна. Кураторы MIEFF потрудились серьезнее, их коллекция не исчерпывается берлинскими и роттердамскими открытиями и включает совершеннейшие редкости. Некоторых из показанных работ пока нет не то, что на IMDB, но даже на официальных сайтах режиссеров – как в случае с немецкой «Глубиной резкости» (Tiefenschärfe; Depth of Field) Алекса Гербаулета и Марейке Бернин, фиксирующей пейзажи современного Нюрнберга – места совершенных в первой половине нулевых преступлений на почве расовой ненависти. Этот проект был осуществлен для фестиваля берлинского театра HAU «Эстетика сопротивления», приуроченного к столетию со дня рождения Петера Вайса.
Из музейных инсталляций на MIEFF прибыли завораживающий «Фаджр» (Fajr; кадр на фото ниже), снятый в марокканской пустыне испанским вундеркиндом Луисом Патиньо, и причудливый sci fi моднейшего Бена Риверса «Судьба» (Urth). А открывавший конкурсные показы «Фокус» я всего за пару недель до MIEFF успел увидеть в парижском Jeu de Paume, где сейчас идет большая выставка франко-тунисского художника Исмаила Бахри.
Жюри и его решения – не менее важная сторона любого феста. MIEFF пригласил четырех человек – кинокритиков и кинофестивальных кураторов Бориса Нелепо и Евгения Гусятинского, музейного куратора Катерину Чучалину и художника Виктора Алимпиева. Квартет профессионалов пришел к завидно сбалансированному решению: четырех равноценных наград удостоились четыре ипостаси экспериментального кино. «Фокус» (Foyer) Исмаила Бахри использует сколь радикальный, столь и подчеркнуто вневременной прием: художник закрывает объектив своей установленной на улице постреволюционного Туниса старой камеры белым листом бумаги.
Соответственно, в кадре все полчаса, что длится фильм, монохромное изображение, оттенки которого меняются в зависимости от солнечного освещения; иногда ветер на секунды приподнимает лист; в момент, когда Бахри с его камерой забирают в полицию, в кадр попадает асфальт. Издевательство, подумаете вы.
Вовсе нет – из диалогов с любопытными прохожими, детьми, полицейскими, заинтересованными странным жестом режиссера, рождается эпическая картина страны; сугубо художественная рефлексия о границах визуального искусства трансфомируется в социологическое исследование, документацию современности, срез живого человеческого общения.
Второй призер – «О возникновении и уничтожении» (On Generation and Corruption) японца Макино Такаши – превращает идеи из одноименного трактата Аристотеля в упоительный и многомерный видеоарт, вихрь танцующих под саундтрек Джима О’Рурка пикселей.
Третий призер – 16-миллиметровый «Силао» (Cilaos) фестивального любимчика Камило Рестрепо, микс частной истории и фольклора, затейливых формальных игр с аналоговым изображением и музыки с острова Реюньон.
Четвертым победителем MIEFF стал фильм Антона Гинзбурга «Turo», таким образом, в наградной список попал и участник принимающей стороны; я бы, правда, заменил его на фильм Дины Караман «Какой звук напоминает вам о доме?». Tем более, правила политкорректности обязывают современные фестивали непременно награждать женщин-режиссеров (это, если что, шутка; «Звук» прекрасен безотносительно пола его автора). Политкорректность помогло соблюсти зрительское голосование, по итогам которого победил самый традиционный фильм конкурса, «Последние дни Ленинграда» (Last Days of Leningrad) шведки Марии Зеннстрём – бóльшая часть материала, напоминающего и Муратову, и Германа, и всю перестроечную школу ленинградского кино, была отснята в конце 1980-х.
С этим фильмом связана одна непреднамеренная рифма – тут определенно вмешалась небесная канцелярия.
В числе своих учителей Зеннстрём называет Анатолия Васильева, и в саундтреке её фильма использован джаз-шедевр Гленна Миллера «Чаттануга Чу-чу» – тот самый, что звучал в спектакле Васильева «Взрослая дочь молодого человека», поставленном именно в этом театре, когда он еще не был Электро, а носил имя Станиславского.
Пятая сторона нашего воображаемого куба идеального фестиваля – ретроспективы. И с ними MIEFF выступил потрясающе. Ранний Апичатпонг в «Гараже». Редчайший фильм голландца Франса Звартьеса «Медея», особо почитаемый Сьюзен Зонтаг. Коллажи американского изобретателя бесконечного анимационного нуара Льюса Клара. Диковинные опыты японца Тошио Мацумото, сформированные в программу, позволившую проследить эволюцию автора – от относительно традиционных документальных работ к абсолютному художественному своеволию (кстати, похожий путь проделал и наш гений Александр Сокуров). Безумные, до поры маскировавшиеся «научно-популярным кино» биосоциальные фантазии Владимира Кобрина, показанные – внимание! – с 35-миллиметровой пленки.
Это всё было бы невозможно без одержимой команды. Я перечислю всех поименно – основатели Владимир Надеин и Екатерина Шитова, кураторы Маргарита Соколовская и Дмитрий Фролов, продюсер Инна Ганс и исполнительный продюсер Настя Пронина. Да, та, что также известна, как Анастасия Пронина, звезда кино и телесериалов, исполнительница главной роли в одном из лучших российских дебютов последних лет – «Арбузных корках» Бориса Гуца, которую я запомнил еще со «студенческой» роли в спектакле Георга Жено «Наташина мечта» в Центре драматургии и режиссуры. Я даже глазам не поверил, когда увидел Пронину сопровождающей жюри. Так ведь и программный директор MIEFF Владимир Надеин – тоже актер, однокурсник Прониной, которого я когда-то видел в спектакле Константина Райкина «Ромео и Джульетта». А теперь он, не какой-нибудь пожилой искусствовед со стажем, делает уникальный фест экспериментального кино.
Я всегда подозревал, что хорошие актеры – инопланетяне, способные на то, что обычному человеку и не снилось.