Автор нескольких необычных короткометражек снял большой фильм о войне – без чётко определённого места боевых действий, но с точно обозначенной хронологией: 1990 год.
Реконструировать такое близкое – и бесконечно далёкое – время немыслимо сложно, особенно в фильме, сделанном без особого бюджета, на энтузиазме. В «Солнце» получилось – вопреки некоторым вопиющим анахронизмам.
С них – самых уязвимых мест – и начну, сразу уточнив, что фильм чертовски талантлив и значителен.
Дэф как-то обидно подставился сам, использовав в начале титр «Москва 1990 год» – притом, что календарь, висящий на стройке, которой руководит главный герой Вальтер, датирован уже 91-м. Из Москвы Вальтеру приходится срочно уехать – на неназванную родину, в горный посёлок, ставший эпицентром военного конфликта: мама Вальтера (в фильме говорят только так – «мама», не «мать») попала в плен, и надо, купив у местного оружейного барона трофейный калаш, искать способ её вызволить. Я не докапываюсь до мелочей – даже очень заметных тому, кто вырос в 1990-е, мелочей – вроде батончиков «Сникерс» и «Марс», которыми Вальтер делится со своими проводниками (неожиданные роли Марины Дровосековой и Филиппа Авдеева); эти заморские конфеты появились в России только в 1992-м.
Сильнее режет ухо то, что советскую эпоху здесь упоминают исключительно как прошедшую, тогда как в 1990-м СССР хоть и потрескивал по национальным швам, но был вполне дееспособен. Шикарный эпизод покупки автомата у дилера в спортивной шапке и с усами запорожского гетмана Богдана Хмельницкого; однако дилер бахвалится истощающимися запасами ещё советской водки (все глушат 90-градусный «коньячный спирт», а он, эдакий эстет, заявляет «я только магазинную водку пью»), что для 1990-го как-то странно.
Но шут с ним, со злополучным титром: без него можно было бы легко обойтись, потому что Дэф склоняется к жанру притчи.
Снять вменяемую, без фальши и тяжеловесной дидактики, притчу ещё сложнее, чем воссоздать прошлое; особенно если исходный посыл – про то, что война страшна, грязна и бесчеловечна; да, не поспоришь, но это ж как про дважды два четыре рассказывать. Однако и с жанром получилось: «Солнце будет завтра» – суровая и поэтичная притча; балансирует на грани между натурализмом и символикой, не злоупотребляя ни тем, ни другим;
далека от простоты и ничтожества антивоенного плаката, близка простоте и величию мифа, пусть и не Орфей, а всего лишь прораб спускается в ад.
У оригинальности «Солнца» несколько причин. Реально фантастическая операторская работа Алишера Хамидходжаева:
в фильме нет ни одного стандартного, проходного ракурса – из чего не следует, что оператор «перетягивает одеяло».
Никаких самоцельных визуальных понтов, только осмысленный изобразительный язык, иногда «звучащий» на контрасте с подчёркнуто литературным языком диалогов, иногда – в унисон с ним.
Кадр с пепельницей, движением которой потасканный божок войны с майорской звёздочкой на погонах иллюстрирует жуткий рассказ о танке, давившем подземные убежища женщин и детей – выдающийся киношок;
горелые спички и окурки врезаются сильнее любых кровавых кишок.
Или плюшевые игрушки на обочине горного серпантина, среди брошенного беженцами скарба – деталь, ничего, вроде, особенного, однако этот штрих может посоперничать и с фильмами самого знаменитого притчетворца мира, грека Тео Ангелопулоса.
В главной роли, требующей быть и столичным делягой, под железной пятой которого трудятся десятки пришлых рабочих (этой «мелочью» Дэф связывает переломные 1990-е с настоящим), и растерянным мальчишкой, вернувшимся на землю детства спасать маму – Кирилл Гребенщиков. Он, представляя фильм на «Амурской осени», несколько смущенно заметил, что Дэф поверил в него, несмотря на сериальную репутацию. Не знаю про сериалы с Гребенщиковым, для меня он актёр Анатолия Васильева;
выправка «Школы драматического искусства» очевидна и в окопах.
Ключевая же причина, благодаря которой фильм о войне-чуме звучит остро и свежо, как в первый раз – личный опыт Дэфа,
незаёмная, не книжная боль.
В давнем интервью проекту «Кино на Снобе» (который я курировал как редактор) Дэф, отвечая на вопрос о своих «университетах», сказал: «Кинематографического образования у меня нет. Учился только искусству выживания на карабахской войне. Случилось это в детстве – с 9 до 16 лет, из которых четыре года я провел в подвале, укрываясь с другими людьми от бомбежек. У меня есть написанный сценарий про то, как люди во время войны выживают в подобных условиях».
Наверное, сценарий «Солнца» отличается от того, упомянутого в 2013-м; суть та же – Дэф не снимает про конкретный Карабах, он снимает про то, как жить там, где жизни нет. Не важно, внутри каких географических границ произошла катастрофа; и Дэф даёт героям имена разных народов (Вольтер – самый утрированный пример притчевого интернационализма), приглашает на роль деревенской вдовы, мечтающей научиться целоваться, русскую Елену Махову, а на роль пожилого горца, которого уже Вальтер берёт в заложники – таджикского актёра, звезду советского кино Сайдо Курбанова. Ну и антивоенный посыл никто не формулировал так, как в «Солнце», во время тоста коньячным спиртом:
«Чтобы ссать спокойно».
В последнем абзаце – о двух камео.
В семейном альбоме, что листает Вальтер, есть фото Равшаны Курковой – падчерицы Дэфа. Аналогично – на фото и больше нигде – появлялась Элина Ловенсон в «Роберто Зукко»; меня такая нежданная рифма, объединившая любимых актрис, очень тронула. А роль торговца оружием – того, что с усами и только магазинную пьёт – сыграл критик Дмитрий Савельев; он появляется минуте на десятой, когда про фильм ещё не понятно, и я решил до финала Мите не завидовать – мало ли. Теперь завидую.
