Первая, российская, часть началась серией перформансов по мотивам жизни и творчества Андрея Платонова, программой «Воронежский кейс» и премьерой оперы «Свадьба Фигаро» в постановке Михаила Бычкова.
За международную составляющую Платоновского пока отвечают привезённые вопреки всем межгосударственным препонам участники музыкальной программы и гости, а также видеопоказы немецких спектаклей, представленных на национальном смотре Theatertreffen.
Грешным делом, подумаешь, что наш театр с «импортозамещением» справляется;
я даже не о привозных спектаклях («Братьях Карамазовых» Льва Додина, «Идиоте» Андрея Прикотенко, «Сыне» Юрия Бутусова, «Всех тут» Дмитрия Крымова или аудиопроменаде Фёдора Елютина «Мы выйдем с собой погулять в лес»), а о «Воронежском кейсе», дебютировавшем прошлой осенью на 10-м Платоновском. В этой секции и точёные «Привидения» Михаила Бычкова, и версия пелевинских «Тайных видов на гору Фудзи», поставленная Иваном Комаровым в Никитинском театре, и пластический спектакль Виктории Арчая «Сны междуречья», не слишком оригинальный по режиссёрской мысли, но уверенно презентующий высокий класс танцевальной труппы Камерного театра.
Тем не менее, гастрольную программу предполагается провести осенью. Утверждать что-либо определённо, вы понимаете, глупо. Не только из-за пандемических бесчинств, а в принципе; опасно что-то планировать. Вот, например, трёхдневный перформанс Полины Кардымон «Котлован» превратился в однодневный (и упоминаний о нём на сайте Платоновского теперь не найти, но остаётся документация первого – и последнего – дня на youtube-канале фестиваля) из-за бюрократического недопонимания с компанией «РЖД», ведающей землей у дамбы железнодорожного моста. Там, на границе города, Кардымон копала свой «котлован» – под вербальный аккомпанемент цитат из Платонова, при поддержке всех желающих. Ироничный оммаж повести Платонова, балансирующей на грани между утопией и убийственной сатирой на неё, но и работа с теми материями, от которых тексты Платонова неотделимы:
труд, пот, чернозём, одержимость.
В преждевременном прекращении земляных работ можно усмотреть концептуальный жест, сделанный высшими силами – пусть и руками обыкновенных чиновников: срыв перформанса в том виде, каком он задумывался, уравновешивает респектабельность фестиваля, этой «симфонии власти, бизнеса и творчества» (© Алексей Гордеев) толикой изгойства. Вообще-то, Платонов, памятник которому сейчас стоит в центре Воронежа, писатель опальный, не укладывавшийся ни в советский, ни в какой-либо другой канон,
человек жестокой, несчастливой судьбы.
Которой был посвящён первый перформанс фестиваля «Время, которое я займу у вас, будет коротким», поставленный той же Кардымон с участием артистов Воронежского Камерного театра (на фото – Яна Кузина) и ТЮЗа.
Перформансы специального цикла «Платонов-2021» – гениальная придумка Платоновского; уникальный опыт, который и включает в фестиваль сам город с его неочевидными, незнакомыми даже многим местных пространствами, и выводит фестиваль из формата локального городского события.
Тот опыт, который и российские критики, и зарубежные кураторы, и воронежские зрители могут получить только здесь и сейчас.
«Время, которое я займу у вас...» игрался в бункере бывшей типографии, сейчас гордо именуемом арт-пространством «Прогресс». Холодный бетонный подвал с ржавыми стенами в подтёках – самое верное место для эксперимента, рискнувшего обратиться к самым неудобным, самым болезненным страницам платоновского наследия – письмам писателя. В них – арест и смерть сына, мытарства в Тамбове, бытовой непокой и экзистенциальная тоска. Их читают десять актёров в разных точках регрессивных руин «Прогресса», обращаясь напрямую к зрителю, занимающему стул напротив. Текст произносится вживую, но транслируется в наушники; тут сразу и предельная доверительность, глаза в глаза, и максимальное отстранение.
На сеанс – 40 минут, короткое время, за которое ты не можешь стать визави каждого артиста. Я «прошёл» семерых; особое ощущение от того, как одни и те же слова меняют настроение в разном исполнении. Только один пример – из письма 1920-го года в газету «Трудовая армия»; слова, которые и в эпоху метамодерна с метаиронией звучат чисто и внятно. «Вы пишете о великой целомудренной красоте и ее чистых сынах, которые знают, видят и возносят ее. Меня вы ставите в шайку её хулителей и поносителей, людей, не достойных Её видеть (...). Ладно. Я двадцать лет проходил по земле и нигде не встретил того, о чем вы говорите – Красоты. (...) Это оттого я никогда не встретил Красоты, что её отдельной, самой по себе – нет. Она – имущество всех, и моё. Красота – все дни и все вещи, а не одна надземная и недоступная, гордая. Это оттого я не встретил и никогда не подумал о Красоте, что я к ней привык, как к матери, о которой я хорошо вспомню, когда она умрет, а сейчас я всё забываю о ней, потому что стоит она всегда в душе моей.
Я живу, не думаю, а вы, рассуждая, не живете – и ничего не видите, даже красоту, которая неразлучна и верна человеку, как сестра, как невеста. Вы мало любите и мало видите.
Я человек. Я родился на прекрасной живой земле. О чем вы меня спрашиваете? О какой красоте? О ней спросить может дохлый: для живого нет безобразия». Георгий Яковлев придаёт отповеди Платонова редакторам «Трудовой армии» юношескую горячность – не повышая голоса (наушники позволяют отчётливо слышать даже шёпот, нужды в актёрском форсе нет), без жестикуляции и любых внешних эффектов (все участники «Времени...» дают мастер-класс актёрского минимализма, оставаясь почти неподвижными, используя только голос).
У «тюзовца» Николая Байбакова, ставшего моим личным открытием этого Платоновского (он играет и в «Битвах по средам», выросшем из режиссёрской лаборатории спектакле Георгия Цнобиладзе, показанном на «Воронесжком кейсе») – наоборот, в том же тексте про красоту звучат язвительность, горький холодок и арлекинское отчаяние.
У каждого свой Платонов.
Оперный site-specific перформанс «Жители родного города» – беспрецедентное приключение, поставленное композитором Даниилом Посаженниковым и художником Анной Костриковой, выбравшим точкой опоры рассказ Платонова «Житель родного города».
Проект, подаривший весь спектр ощущений.
Сначала – азарт и удивление: ночной старт «Жителей» – на вокзале Воронеж-Курский (о существовании которого я, в Воронеже родившийся и выросший, не знал), откуда зрители перемещаются на центральный вокзал в электричке. Перформансы и концерты в здании вокзалов я прежде видел, но вот зафрахтованный специально для спектакля электропоезд – фантастика.
Дальше, однако, скепсис: вагонный конферанс походил не столько на Платонова, сколько на кислую суету реальных пригородных поездов. Смотреть в окно, дабы ощутить перемещение в пространстве, затруднительно, хотя чего уж проще – приглуши верхний свет и оставь пассажира наедине с пробегающими пейзажами, а не попутчиками. По выходу на платформу – восторг:
Посаженников сочинил изумительную музыку для женских голосов, аккордеона и гудков поездов, исполненную под непроглядно чёрным небом; вот это – чистый Платонов, рабочий, военный и романтик железных дорог.
Потом – раздражение: в подземном переходе встречали не только перформерши, игравшие продающих цветы старух, внятный символ и беды, и надежды, и той сестры-красоты, о которой в письме Платонова, но и рамки металлоискателей; убрать этап бессмысленного досмотра, предусмотренный неведомыми бюрократами-перестраховщиками, оказалось не под силу даже фестивалю.
Ладно, главное, что в кульминационной части проекта – собственно, опере, исполненной в главном здании вокзала коллективом Посаженникова «Геометрия звука», хором Воронежского театра оперы и балета, дуэтом из фольклорного ансамбля «Воля» и хоровой капеллой им. В. Ижогина в главном здании вокзала – снова восторг, уже не смазанный вторжением повседневности;
даже объявления о прибытии и отправлении поездов были присвоены музыкой.
Посаженников уже работал в Воронеже – на спектакле Нади Кубайлат «Безумный день» в Камерном театре. Спектакле, на мой взгляд, не получившимся (и моцартовскую «Свадьбу Фигаро» в постановке Бычкова – о ней будет следующий репортаж с Платоновского – можно считать «антидотом» к зимней драматической постановке), хотя идея крутая. Там Фигаро – лишний человек, чужой на празднике клубных тусовщиков, который просыпал свой кокаин и стал лунным Пьеро. Текст Бомарше в переводе Любимова – не работает, очевидно, что у режиссёра ни душа, ни сердце к нему не лежит, и слова становятся обязаловкой, которую нужно проговорить, мешают актёрам как жирный грим на лицах судорожно сокращающихся людей-масок, среди которых умирающим лебедем бродит Фигаро. Но это текст Бомарше, а вот музыкальный текст Посаженникова и фрагменты, отданные артистам-танцовщикам – лучшая часть «Безумного дня».
Современным композиторам – слава!
© Фотографии Андрея Парфенова предоставлены пресс-службой фестиваля