Билет в Музей современного искусства на Петровке – пропуск в другие миры: иммерсивные работы позволяют выйти за пределы привычного, не употребляя запрещённых веществ. И это тот contemporary art, что способен объединить геймеров и синефилов
«Реальность – это история», – говорит Тильда Свинтон, рассказчица в проекте «Голиаф» (Goliath: Playing with Reality), предполагая, что историй может быть неисчислимое множество. Жизнь заглавного героя – тому пример. В компьютерных играх он в железной броне сокрушает всё и вся как мифический богатырь, и даже его домашние электрические псы носят клички Омен и Рокки. За пределами многопользовательских игр Голиаф – никакой не Голиаф, а тихий шизофреник, напичканный антидепрессантами. По мотивам этой не самой завидной, однако подлинной биографии британцы Барри Джин Мёрфи и Мэй Абдалла (художница, часто включающая в VR-опыты звук; и «Голиафу» понадобится ваш голос) сочинили насыщенный многоуровневый экспириенс.
В нём исповедь и ностальгический привет восьмибитным играм, психоанализ и шутер, сюрреальные мозаики и прямое вовлечение пользователя в сюжет.
Я начал текст о венецианском виаре в Москве с «Голиафа» не только потому, что эта работа сильнее большинства «традиционных» фильмов 2021-го. «Голиаф» – камертон всей программы, перемещающей нас из одной небывалой локации в другую; энциклопедия приёмов и методов виара; и, возможно, первый опыт, в котором новое искусство пытается отрефлексировать свою природу.
Венецианская мостра – старейший европейский кинофестиваль, придумавший действенный омолаживающий способ: отдельную программу работ в формате виртуальной реальности. В 2020-м фестиваль прошёл в условиях эпидемиологической цензуры, «жертвой» которой стал виар: в самой Венеции его отправили в онлайн-пространство, зато девять прогрессивных городов мира приняли у себя проект Venice VR Expanded — Satellite Programme. В Москве показ организовали Алина Михалева, студия Less Media Group и компания Expo Content; здесь – текст об этом эпохальном дебюте.
Спустя год новый виар из Венеции снова в России, теперь – в пространстве Музея современного искусства, что VR-контенту к лицу.
Вот каталог российской версии Venice VR, и его стоит изучить. Что смотреть во время часового сеанса, решаете вы сами; лучше определиться с предпочтениями заранее.
На всё-всё-всё понадобится не меньше десяти часов – и это если не считать видеоигры.
Я их обычно игнорирую – потому что теряю терпение и раздражаюсь, какой бы эффектной ни была графика. В 2021-м в основном конкурсе масштабных многочасовых видеоигр нет, зато в разделе Best of Venice VR Expanded – целых пять: «Мир Юрского периода – впоследствии» (Jurassic World Aftermath), «Маре» (Mare), «Сэм и Макс: на этот раз виртуально» (Sam & Max: This Time It's Virtual!), «Призрак: Забвение – загробная жизнь» (Wraith: The Oblivion - Afterlife), «Изготовитель масок» (Maskmaker). Да, и «Разум: VR исследование» (Mind VR Exploration); он, правда, короче остальных; популяризует сувениры Древнего Китая.
Я бы предложил сконцентрировать внимание на конкурсе, где есть много чего, что дарит уникальные ощущения (только от трилогии Маттео Лонарди «Сомнения» / Il Dubbio держитесь подальше: медленно, банально и нарисовано посредственно).
Чистая психоделика –
«Анандала» (Anandala) американца Кевина Мака: полёт по гигантскому разветвлённому организму, населённому разнообразными громозеками; настоящая тайна третьей планеты; меня затянуло минут на сорок, но вообще внутри этого галактического спрута-зоосада можно кувыркаться до бесконечности.
Квест, в котором пышный, как в старом Голливуде, мюзикл встречается с «Прошлым летом в Мариенбаде» –
«Парижский бал Бланки Ли» ( Le bal de Paris de Blanca Li); знаменитейший хореограф (и кумир Педро Альмодовара, чей новый фильм «Параллельные матери» открывает 78-ю Венецию) Бланка Ли, если что, не героиня, а режиссёр фантазии про любовь втроём.
Сублимация деструктивных желаний –
«Последний рабочий» (The Last Worker) Йорга Титтеля; шанс влезть в железную шкуру роботизированного пролетария и порушить всё, что мешает свободно жить и дышать, руками-молотами и руками-пилами; финал – с сюрпризом; можно сказать, жизненный.
Экспириенс, вовлекающий в космический поток переселения душ ваши руки –
«Сансара» (Samsara) тайваньца Хуана Синь-цзяня, реального гения виара. За двадцать минут вы преодолеете миллионы земных и световых лет; ощутите себя охотником на доисторических животных, узником концлагеря, террористом, экспонатом анатомического музея и ангелом.
Хуан Синь-цзянь представлен в конкурсе ещё одной работой, сделанным в соавторстве с француженкой Ниной Барбье «Звёздным песчаным пляжем» (La plage de sable etoile); трёхчастный трип в мифологические глубины экологии, где главным героем – одноклеточные водоросли фораминиферы.
Эко-путешествия через тысячелетия – один из мотивов Venice VR этого года:
их совершают научно-популярные экспириенсы «Генезис» (Genesis) и «Мириады. Как мы связаны» (Myriad. Where We Connect).
Показательно, что в программе нет ни одной стопроцентно публицистической работы.
«Пещеры» (Caves), документирующие спуск трёх спелеологов в подземные лабиринты, находят буквально под ногами абсолютно фантастическую среду. Да, фильм посвящён памяти одного из героев – Диего Санца; он погиб в результате несчастного случая в марте этого года; невиртуальная реальность кусается.
«Контейнер» (Container) Саймона Вуда и Мегны Сингх панорамирует разные формы рабства – от «классических» чёрных невольников на плантациях до индийских детей, шьющих мячи и кроссовки;
но все остросоциальные эпизоды похожи на отчётливо сюрреальный театр,
сценической площадкой которого становится грузовой контейнер.
Первый монтажный VR-фильм –
«Монтеджелато» (Montegelato) Давиде Раппа; мозаика из фрагментов доброй сотни старых фильмов, снятых у знаменитого римского водопада. Такие синефильские коллекции – тренд (если не бич) фестивального кино; вот и виар потерял невинность технологичного искусства будущего и вполне сладостно слился с великим кинематографическим прошлым.
Почти традиционное кино – в том смысле, что не требует от вас никаких действий, кроме верчения головой –
датский «Конец ночи» (End of Night) Давида Адлера; 49-минутный лодочный трип по временам и пространствам; за вёслами – Йозеф, новый Харон, доставляющий в потусторонний небесный Аид самого себя; последний путь заполняют воспоминания о побеге в 1943-м году из оккупированной нацистами Дании вместе с женой брата.
В этом фильме есть, как минимум, один потрясающий, возможный только внутри VR-шлема образ: машина с беглецами таранит немецкий блокпост – и вспенившаяся земля оборачивается бурным морем. Йозеф произносит фразу, которая могла бы стать лозунгом виара:
«Нет ясных историй – всё превращается в шум».
VR – это искусство, в котором всё превращается. И нет невозможного.