В программке – предуведомление режиссёра: «Булгаков созвучен современной реальности, его героями часто становятся люди, утратившие почву под ногами, вынужденно попрощавшиеся с прежней жизнью». Но чтобы углядеть в постановке связь с современностью, нужно обладать большой фантазией, которой у автора этого текста не нашлось.
Москва, весёлые годы НЭПа. Вдова-закройщица Зоя Денисовна Пельц (Александра Урсуляк) делает из квартиры тайный бордельчик для состоятельных советских господ – чтобы заработать самой и дать заработать другим, также, как она, мечтающим о бегстве в заграничный рай.
Заканчивается сатирическая комедия кровью и крахом.
Впрочем, уже сценография Зиновия Марголина не обещает веселья: квартира Пельц, накренившаяся музейным потолком с лепниной – как ощерившаяся пасть; сумрачная пещера без стен, где гуляют тени.
И в прямом, и в переносном смысле: среди живых участников булгаковского трагифарса фланирует мистическая пожилая дама, определённо, из «бывших» (в выходных данных спектакля роль Нины Марушиной или Инны Кары-Моско обозначена плакатно – как Квартира).
В прологе Зоя изучает квартирную пасть словно героиня абсурдистской пьесы Беккета. Или потустороння гостья.
«Вы, Зоя Денисовна, с нечистой силой знаетесь», – опасливо замечает пройдоха-домком Аллилуйя (Сергей Миллер) после опознания героиней номера взяточной банкноты. «Ты, Зойка, знаешь кто? Чёрт!» – восклицает рекрутированная в «модели» Алла Вадимовна (Анна Кармакова), получив «непристойное предложение» о списании долга, протекции в получении визы и вечерней работе. Из преисподней, на техническом языке зовущейся сценическим трюмом, выскакивают криминальные китайцы – ну а разглядеть в басурманском разбойничьем оскале Херувима (Назар Сафонов) улыбку небесного создания можно только под морфием, к которому привязан зойкин приживал, потерянный граф Обольянинов (Александр Дмитриев).
Чумазым бесом является из небытия будто бы расстрелянный брат Зои, мачо и шулер Аметистов (Александр Кубанин). Булгаков – насколько сатирик и историк, настолько и мистик, и Писарев эту сторону грамотно подчёркивает;
как и положено в большом респектабельном спектакле, выпущенном к дню рождения писателя.
Можно пойти отметить в музей – можно в театр, где квартирный оркестр тешит гостей дома свиданий пряными тангó, но в иной раз способен и урезать марш – будто следуя «омерзительному выражению кота» Бегемота.
Но зачем это всё, кроме как из желания почтить память Михаила Афанасьевича кассовой репертуарной единицей, я не понял. В 2012-м «Зойкину квартиру» ставил в МХТ Кирилл Серебренников – и то было резкое общественно-политическое высказывание. Процитирую собственный постпремьерный текст: «...главная мишень – власть. И власть вообще, как антоним свободы, и власть в частности – нынешняя, перепуганная народными волнениями и оттого вдруг развязавшая истерическую борьбу за нравственность. В спектакле Серебренникова звучат пряные песни берлинского кабаре времен Веймарской республики с русскими текстами Игоря Иртеньева и Владислава Маленко. Центральный, почти брехтианский зонг «К чертям ваш унылый рай, нам красочный ад подавай» исполняется дважды, и адресаты его очевидны. Конец веселью кладет (...) вторжение гнусных людей с красными корочками. Но уже на поклонах Зойка и компания повторят гимн «нехорошей» квартиры: «Нашей любви лавандовые ночи не отменить своим указом вам».
К 2023-му много воды (и людей) утекло;
сегодня мхатовский мюзикл легко обвинить в прекраснодушии: указами получается отменить что угодно (да даже и без них, телефонными, видимо, звонками обходятся – исчез же из репертуара театра им. Пушкина «неблагонадёжный» «Костик»).
Кстати, «чёрные плащи» с корочками в спектакле Писарева не выглядят такими уж зловещими крушителями судеб – разогнали блатную малину и ладно,
положили конец скверному анекдоту, никого не жалко, никого.
Уверен, вышло так вовсе не из желания театра позаигрывать с «властными структурами» (в конце концов, именно Писарев поставил в Театре Наций смелое «Кабаре») – из нежизнеспособности этой самой малины. Ладно, карикатурный жлоб – Мёртвое тело Ивана Васильевича (Олег Пышненко) – разбуянившись, мечтает рыбу кормит коммунистами, а всех завсегдатаев квартиры – повесить, этому персонажу карикатурой быть положено. Но ничего человеческого и в маленьком морфинисте Обольянинове – приняв замусоленную купюру, обещает прислать секундантов; тьфу, тошно. А коммерческий директор треста, могущественный Гусь (Александр Матросов) – должен бы быть комичным, но всё же трогательным героем мещанской мелодрамы про влюблённого купчика – оказывается каким-то зомби-вием, чурбаном-аппаратчиком (и музыкальная часть выглядит чередой концертных номеров для партработника больше брежневской, чем нэпманской эпохи).
Все рожи кривят, включая женщин вынужденно лёгкого поведения – кому сочувствовать, в ком разглядеть отблеск небесного света?
Ни кокаину, ни даже аспирину для такого прозрения в «Зойкиной квартире» не припасли.
Спектакль – гигантская карикатура; имеет право, отчего ж нет; мрачный фарс без противопоставления хорошего и дурного; злой журнал «Крокодил». Но растянутый на три с лишним часа; для лаконичного по определению жанра шаржа – долго, неоправданно долго. И когда модель в белом подвенечном наряде поёт «Время изменится, горе развеется», кажется, что имеет она в виду не абстрактную смену эпох, а конкретный финал спектакля – облегчение, которое испытываешь на поклонах.
