Если вы сомневаетесь в величии театра, отправляйтесь в Папский дворец старинного французского города. Здесь самый знаменитый театральный фестиваль мира, Festival d’Avignon (его в 1947-м году придумал легендарный актер и режиссер Жан Вилар), меняет ход времени, перенося граждан XXI века в великую и почти мифологическую эпоху, когда представление было не просто способом досуга, но прямым диалогом с природой и богами.
Театр начинается уже на подъезде к Авиньону: из окна двухэтажного поезда видишь красивую женскую туфельку, лежащую на крыше обычного гаража – и представляешь отчаянную Золушку, устроившую здесь рисковый перформанс.
Еще через несколько метров проезжаешь электромонтера, занятого починкой проводов, и видишь, как он, не боясь свалиться со своей хрупкой платформы, пританцовывает. Конечно, и шальная туфелька, и веселый монтер могли встретиться где угодно – как и человек, играющий в здании вокзала на рояле, может удивить только тех, кто не путешествовал французскими железными дорогами: рояль в вокзальных «кустах» – обычное дело. Но фестиваль в Авиньоне настраивает на особое восприятие деталей – а детали, в свою очередь, настраивают на фестиваль.
Он буквально захватывает весь город.
Теперь-то я знаю, что толпы людей, запруживающие набережную Круазетт во время Каннского фестиваля, или зеваки, выстраивающиеся вдоль Ленинградского проспекта при параде 9 мая, – это так, мелочи в сравнении с авиньонским бурлением.
Вот где действительно море людей, не мельчающее ни ранним утром, ни глубокой ночью; и отличить зрителей от артистов часто просто невозможно; кажется, что здесь все поют, пляшут, ходят колесом и лунной походкой, глотают огонь, возносят молитвы и зазывают на свои спектакли.
Я – неофит, был удивлен, когда обнаружил, что билеты на Авиньонский фестиваль практически невозможно купить онлайн: как это так, одновременно идет по 4-6 спектаклей и ни на один ничего нет уже в день старта продаж (притом, что залы, в основном, не маленькие, а Парадный двор Папского дворца, где играется спектакль открытия, вообще вмещает несколько тысяч зрителей)? Я бы удивился еще сильнее, если бы знал, что в одно и то же время играют не 6, а все 66 спектаклей: кроме официальной программы, то есть, собственно 71-го Авиньонского фестиваля, в город съезжается бессчетное число театральных трупп, off-программа состоит из тысячи спектаклей, и на каждом шагу тебя встречает театральный мультиплекс – с непременной очередью на вход. Море людей сливается с бумажным морем: Авиньон переполнен рекламными плакатами, их шелестение не заглушить ни человеческому гомону, ни пению цикад. Да, и еще авиньонская кутерьма совершенно не утомляет – это очень правильная, созидательная энергия.
В общем, об Авиньоне во время фестиваля можно сочинить поэму. Позитивная энергетика города обеспечивает и спектаклям «режим наибольшего благоприятствования»: аплодисменты щедры, возмущенное «бу» кажется немыслимым (да, зрители, которым что-то не нравится, не стесняются уходить во время действия – но и это не раздражает, вписываясь в раскованную демократичную обстановку феста). Среди режиссерских имен – хорошо проверенные современные классики (Кэти Митчелл, Эмма Данте), звезды французского кино (в программу вошли театральные проекты Робена Ренуччи и Жюльетт Бинош), актуальные новички (нешуточный hype вокруг 16-часовых «Атридов» итальянца Антонио Лателлы и «Дома Ибсена», поставленного австралийцем Саймоном Стоуном; правда, к Стоуну я без доверия, поскольку видел его кинодебют «Дочь» – довольно убогий), немало «темных лошадок»; плюс уйма танцевальных спектаклей, дискуссий, кинопоказов (с акцентом на африканское кино).
Большинство спектаклей-участников – новые постановки, созданные специально для фестиваля; исключение – «французская премьера» – сделано для двух спектаклей с «русским акцентом»:
экс-руководитель берлинского Фольксбюне Франк Касторф привез свою шестичасовую версию булгаковской «Кабалы святош», грузинский кудесник Резо Габриадзе показал в Авиньоне рукотворную «Рамону», нестареющий шедевр, не раз игравшийся и в России.
Понятно, что я выбирал спектакли для своего личного маленького Авиньона, стараясь не рисковать. Если на кинофестиваль приезжаешь, как правило, на весь срок, смотришь бóльшую часть официальной программы и можешь оценить кураторский замысел, то театральный фестиваль, который длится без малого месяц (с 6 по 26 июля), редкий профи захватит целиком.
Тут – как с притчевым слоном, которого ощупывали слепцы: кто-то оценил бивни, кто-то – хвост. Фрагменты Авиньона у каждого свои.
Я выбрал новую постановку нынешнего худрука Оливье Пи, основанную на его собственном романе «Парижане», спектакль модного португальца Тиаго Родригеша «Дыхание» (об этих отчасти рифмующихся рефлексиях о театре – в отдельном тексте), работу парижских студентов «Роберто Зукко» – из тщеславного желания первым увидеть потенциальных звезд завтрашнего дня, и спектакль открытия – «Антигону» Сатоси Мияги из Центра исполнительских искусств Сидзуоки.
«Роберто Зукко» в постановке Янна-Жоэля Коэна оказался набором бодрых эскизов, строго следовавших патологически романтическому тексту Кольтеса о странном серийном убийце. Молодые французы были обаятельны и пластичны, азартно менялись ролями и укрепили мою уверенность в том, что рано или поздно мы их еще увидим в большом кино, но на самом авторитетном фестивале мира «Роберто Зукко» с его наивным и прямолинейным использованием видеопроекции выглядит совсем необязательным.
Зато только ради одной «Антигоны» уже стоило ехать в Авиньон.
Спектакли открытия в Авиньоне – отдельный чувственный опыт, особая фестивальная глава. Их играют под открытым небом на сцене Парадного двора Папского дворца (court d’honneur мои соотечественники по-свойски называют «курдонёром») – это гигантская площадка, где естественной частью декорации становятся древние каменные стены.
Они очень подошли «Антигоне» Сатоси Мияги, режиссера, работающего с древними культурными пластами (от мифов до сказок братьев Гримм) и интерпретирующего их с помощью традиционного японского театра. Впрочем, не только японского: вода, тени и музыка, важнейшие составляющие новой «Антигоны», заимствованы у камбоджийского национального театра.
Мияги – преемник Тадаси Судзуки на посту руководителя Центра исполнительских искусств Сидзуоки – мастер тонкого синтеза культур (что очень к лицу Авиньону 2017-го, где в залах того же Папского дворца разместилась впечатляющая выставка африканского искусства Les Éclaireurs). Его основанная на индийском эпосе «Махабхарата – Налачаритам» участвовала в прошлом Чеховском фестивале; в Авиньоне её тоже видели, отчего и выбрали «Антигону» открытием 71-го фестиваля.
Античная трагедия Софокла у Мияги превратилась в изощренное музыкально-пластическое шоу, где наравне с многолюдным исполнительским составом работают природные элементы – камни и вода на сцене, звездное небо над зрительской головой и ночной ветер, который никакими спецэффектами не заменить.
Пока собираются зрители, артисты плавно шествуют по воде, настраивая на торжественный и неспешный ритуал.
Тем неожиданнее начало спектакля – вопиюще бесцеремонное, карнавально-площадное: в нем озорная японка на смешном французском коротко пересказывает предысторию пьесы и её содержание:
как сразились в смертельной схватке у фиванских врат два властолюбивых брата, Этеокл и Полиник, как царь Креонт с почестями предал земле тело героя Этеокла и под страхом казни запретил погребать труп изменника Полиника, как нарушила волю дяди сестра погибших, дочь Эдипа и Иокасты Антигона, и как жестоко поплатилась она за свой поступок. Это игривое начало составляет резкий контраст с величественным действом, в которое Мияги превращает трагедию Софокла.
Японский профи эффектно и изобретательно «разлагает» главных действующих лиц на «душу» и «тело»: каждого героя играют по два исполнителя, одним отдан голос, другим – физическое существование на сцене. В роли хора – пластический «кордебалет» (вроде бы, не самое подходящее велеречивой «Антигоне» определение, однако в контексте зрелища, рассчитанного на многотысячную аудиторию, оно уместно) и десятки музыкантов, чьи стариные инструменты задают спектаклю почти рок-н-ролльный ритм.
А центральным сценографическим элементом становится простой и гениальный ход, который столь сильно не сработал бы на любой другой площадке: из элементарной игры с осветительными приборами Мияги делает магический театр – театр гигантских теней, танцующих на многометровой стене.
Это, конечно, дело не самой сложной техники, однако не передать всю мощь его воздействия. И поезд TGV, который утром доставил тебя в Авиньон с Лионского вокзала, и веселое столпотворение в лабиринте улочек, и шедевры contemporary art, выставленные в отличном местном музее Collection Lambert, и стройная культурно-политическая концепция, озвученная Оливье Пи (согласно ей, персона Антигоны символична для фестиваля, одним из мотивов которого выбрано бунтарство) – всё кажется маленьким и преходящим рядом с этими потусторонними тенями. Которые на самом деле оживил и привел в движение не опытный театральный staff, а вечный ветер, принесеный нам из древних Фив.
