Самый радикальный театральный проект года – суровое испытание для актеров и зрителей.
Уверен, что в повседневном трёпе, где, в отличие от рецензий, слова не подыскивают с особым тщанием, применительно к «Родине» будет через раз звучать определение «жесть». Ёмкое, крепкое, богатое значениями – и, что замечательно, подходящее не только спектаклю, но и нашей великой-могучей-многострадальной родине без кавычек.
У меня одна из первых ассоциаций с ней – зонг Юрия Шевчука, «пусть кричат: «Уродина!», а она нам нравится, хоть и не красавица, к сволочи доверчива, ну а к нам – тра-ля-ля». Видимо, не только у меня: несколько переиначенный Шевчук процитирован на одном из тех листков, что развешаны по стенам всего большого зала ЦИМа. Эти белые страницы, на которых и фразы разных исторических персонажей, и, без указания авторства, слова тех, кто работал над спектаклем, можно рассмотреть в антракте.
Вот чьи-то безымянные мысли и воспоминания («Родина – это перестрелка за оконом, которую слышит ребенок, лежа в темноте в спальне родителей. (...) Дед не состоял в партии. Дед сидел в лагере за немецкую фамилию») – на одном листке с высказыванием практика перманентной революции и одного из главных героев спектакля Троцкого («Но ведь что же такое наша революция, если не бешеное восстание против стихийного, бессмысленного, биологического автоматизма жизни»).
«Это плохо кончится» – в метре от «Хватит уже паниковать».
«То ли дальше вешаться, то ли обедать идти... Жить неохота, а есть уже хочется...» поэта-самоубийцы Шпаликова – рядом с анонимным «Трудно быть Богом. «Христос» может случиться однажды. Этот абсолют достижим только в «горах». А пока ты хочешь быть с людьми – ты либо тиран, либо мученик. Все мы слабы. Поэтому и больно. Это такая любовь на сопротивление».
«The Same» – отсылка к яростной коде спектакля Андрея Стадникова «Нация». Чья-то меланхоличная мудрость «Бунт мало кому нравится».
Бесценное свидетельство творческого процесса «Смерти нет. Режиссер какашка».
Я описываю эти невидимые во время действия страницы потому, что контрастный монтаж текстов – один из приёмов режиссёра Стадникова. В I отделении (так в программке) звучат, например, стенограмма заседания Российского футбольного союза, опубликованная 11.08.2014 в «Новой газете», телефонный разговор бывшего мэра города Бердска Потапова с бизнесменом Голубевым, фрагменты пушкинской «Истории Пугачева», романа Войнич «Овод», фильма братьев Вачовски «Матрица». Текстовый материал второго отделения однороднее – это стенограммы заседаний Политбюро ЦК ВКП(б), пленумов ЦК и ЦКК, фрагменты автобиографии Троцкого и пьесы Фолькера Брауна «Смерть Ленина».
Железный поток слов. Документы и художественный вымысел, складывающиеся в грозную вербальную мозаику на тему бунта, власти и подчинения.
Теперь пора рассказать, как устроен спектакль (боитесь спойлеров – не читайте), и почему это «жесть», и с чего кто-то из участников, видимо, в бессильном детском гневе, назвал Стадникова «какашкой». Допускаю, что это было самым невинным «обзывательством»: по мне, так то, что делает Стадников, есть «обыкновеный стадизм», требующий и от зрителей, и от исполнителей большого терпения; театр жесткого физического и психологического воздействия; своего рода, художественная пытка – изощренная, но и завораживающая, болезненная, но и ведущая к выдающемуся переживанию. Если, конечно, хватит сил.
Тут сразу оговорюсь, что тот спектакль, который видел и описываю я, может серьезно отличаться от того, который увидите вы.
На «Родине» значение имеет точка зрения, то есть, ваше место в зрительном зале. Для авторов все места равнозначны, нет «плохих» и «хороших», стоимость билета одинакова в любом секторе и ряду. При этом разница в восприятии может быть огромной.
В центре зала выстроена высокая четырехсторонняя пирамида, на которой и размещаются зрители, а игровой зоной становятся узкие пространства вдоль стен и опоясывающий зал по периметру балкон. От вершины пирамиды во тьму колосников тянется гигантская девичья коса (художник – Шифра Каждан), в контексте спектакля (и в контексте кровавой истории нашей родины) запускающая ассоциации не столько с «косой-девичьей-красой», сколько с косой, что как бритва – бреет.
Острая. Насмерть.
Я забрался поближе к косе, почти на самый верх, в угол между секторами «С» и «D», потому мог вертеть головой и обозревать весь балкон и две из четырех игровых сторон (а иногда, ненадолго приподнимаясь, видел фрагменты и еще двух). Но, как вы понимаете, чем ближе к вершине, тем меньше мест, и потому большинство зрителей размещается в первом и втором рядах, у основания пирамиды, а с такого ракурса видна только одна игровая сторона. И если в I отделении относительно насыщенное действие более-менее равномерно захватывает каждую из зон, то во втором в принципе сводится к минимуму, и кому-то придется не столько смотреть, сколько слушать спектакль (текст одинаково отчетливо слышен в любой точке зала).
Иногда это реально захыватывающий процесс.
Так начинается «Родина» как политический триллер, разыгрывающийся внутри черного квадрата: девять актрис и один актер реконструируют скандальное заседание Российского футбольного союза, посвященное принятию двух крымских футбольных команд в российский второй дивизион.
Аскар Нигамедзянов, нынешний студент-брусникинец – за президента РФС Николая Толстых, Анна Шевчук – за президента клуба «Локомотив» Ольгу Смородскую, дальше же – гендерный слом: всех прочих персонажей-мужчин (президента и совладельца ЦСКА Евгения Гинера, председателя счетной палаты РФ Сергея Степашина, руководителя ОАО «РЖД» Владимира Якунина, главу правления «Газпромнефти» и президента «Зенита» Александра Дюкова, владельца «Анжи» Сулеймана Керимова, почтеного президента РФС Вячеслава Колоскова, президента футбольной премьер-лиги Сергея Прядкина и владельца сети «Магнит» и ФК «Краснодар» Сергея Галицкого) играют актрисы – Анастасия Пронина, Яна Енжаева, Эва Мильграм, Алиса Кретова, Анастасия Великородная, Нина Гусева, Марина Васильева и Мария Погребничко.
Ну как, играют – скорее, воспроизводят страстные споры голосом: физические действия сведены к минимуму, контакт между исполнителями устранен вовсе – все рассредоточены по залу, и контактируют – да так, что искры летят – только голоса. На каждой девушке – фантастическая военная форма с вымышленными знаками отличий (художник по костюмам – Ваня Боуден; программка поясняет, что все созданы из фрагментов личных и семейных вещей актрис).
И это – отдельный «самоигральный» элемент спектакля, привет от сонма антиутопий о родине – неласковой матери и карающей повелительнице (отчетливый сексуальный s&m мотив в этой костюмной феерии тоже присутствует).
От текста же, как я писал выше, не оторваться: ты будто оказываешься внутри воронки, где все эти непридуманные маленькие президенты спорят до кровавой истерики, боясь совершить ошибку, нарваться на санкции, лишиться футбольного чемпионата мира в 2018-м и прогневить самого главного президента. Кичатся своим патриотизмом, мол, при таких-то деньгах где угодно могли прохлаждаться, а мы тут сидим.
И трусят, трусят, до ледяного смертного пота трусят – и в этой ожившей стенограмме всё, что нужно знать о политическом устройстве России XXI века, вся жуть и нелепость власти, кошмар и комедия, пафос и бред.
Ту же тему парадоксально продолжает следующий диалог, в котором реплики бывшего мэра Бердска Ильи Потапова озвучивает Аскар Нигамедзянов, а слова (с целомудренно заглушенным матом) бизнесмена Ильи Потапова звучат в оригинале – запись телефонного разговора сделана Следственным отделом Бердска. Чиновник и деловой человек, будто из «лихих 90-х» явившийся, говорят о некоей опасной «бумаге» – что в ней, знают, наверное, следователи, это не важно; эффект погружения в брутальный мир коррумпированной власти и без этого знания максимальный.
Да, актрисам во время долгого действия приходится стоять, неподвижно замерев (что-то там было на настенных листках про «ноги болят»), и это как бы незаметное физическое напряжение исподволь передается тебе, сидящему. Но вот застывший статуарный театр сменяется геометрически выстроенным движением: я не успел сказать, что в «Родине» участвуют еще и 48 девушек-перформерш.
Их с каждым шагом набирающий силу марш, эта ускоряющая свое течение река тел, перестраивающихся в колонны по хлопку руками, – не просто ходьба, но музыкальная пьеса, придуманная композитором спектакля Дмитрием Власиком. Частота же хлопков, насколько я понял, не задана строго, варьирует – и меняет структуру всей пластической композиции по воле участниц.
И тут много всего заложено, что ощущается на внерациональном уровне: патологическая красота тоталитарного стиля, иллюзорность свободы, магия и мания порядка, реализм извлеченных из генетической памяти демонстраций и фантасмагории Замятина/Оруэлла, страх, трепет, подчинение, единение, сила и ужас коллективизма...
В какой-то момент наступает усталость, драйв триллера, взятый в начале, нисходит по параболе, музыкальная пьеса для тел 48 перформерш и 9 актрис затягивается и теряет темп – и я не знаю, был ли это изъян конкретного спектакля (я смотрел на втором показе для публики, возможно, на следующих энергопотоки стали более сбалансированными) или так задумано «стадистом»-режиссером, и твоё утомление-раздражение тоже запрограммировано.
Но вот с монтажом дальнейших текстов (Пушкин, Войнич, «Матрица»), на мой вкус, точно неладно: после «мяса» реальных разговоров людей власти описание расстрела Овода, итальянского революционера-подпольщика XIX века, кажется напыщенным и фальшивым, все эти романтические литературные красивости-кровавости – буквально прошлый век, пылища какая-то. Ну а грошовая философия «Матрицы» – просто дурной вкус; по мне, так это не работало и в 1999-м, когда с выходом первого фильма трилогии родился новый культ – благополучно забытый к сегодняшнему дню, когда «Матрицу» уместно вспоминать только как предмет пародии. Но всерьез цитировать братьев Вачовских? Помилуйте, немыслимо.
В финале же I отделения звучит изрядно преображенный «Интернационал» – и за этот режиссерско-композиторский ход «Родине» легко можно простить даже «Матрицу». Стадников умеет придумывать сильнодействующие жесты, жаль, что доживают до них не все зрители – барьеров слишком много. Но какой ошеломляющий финал у всего спектакля!
В работах Стадникова аплодисменты обычно не предусмотрены, тут – наоборот, бурные, продолжительные, переходящие в овации, но отданы они актерам и могут длиться немыслимо долго, пока последний зритель не покинет зал.
Присоединиться к ним, с одной стороны, хочется – актёры-то герои, заслужили (да и зрители, вообще-то, тоже), с другой придуманы эти аплодисменты так, что руки не поднимаются хлопать – потому что адресатом оваций оказывается Иосиф Сталин.
Второе отделение вдвое длиннее первого – 2 часа 20 минут (а общая продолжительность спектакля приближается к четырём часам), но описывать его также подробно я не стану. Всё оно посвящено, в частности, долгому и планомерному уничтожению Сталиным Троцкого, а в целом – изнурительной политической борьбе в стане большевиков. Борьбе, увенчавшейся становлением сталинского культа.
Это, опять же, вариация на темы подчинения/подавления/лицемерия/коррупции/мутации освободительного движения в репрессивную машину, только на другом историческом материале.
Троцкого играет Аскар Нигамедзянов, Сталина – сразу два актера, Сергей Купчичев и Алексей Розин; мне был виден Розин – реально устрашающий, после этой роли перестаешь задаваться вопросом, как рябой недомерок Коба мог гипнотизировать и держать в повиновении миллионы. Актрисам же доверены монологи и диалоги Бухарина (Алиса Кретова), Дзержинского (Анастасия Великородная), Зиновьева (Нина Гусева), Иоффе (Яна Енжаева), Менжинского (Марина Васильева), Молотова (Анастасия Пронина), Орджоникидзе (Эва Мильграм), Радека (Анна Шевчук), Томского (Мария Погребничко). Их, как я уже говорил, многим придется, в основном, слушать – в этом отделении уже нет коллективных маршей; да почти вообще ничего нет – тьма, где частью сценографии оказывается свет из дверей, ведущих в закулисье, минималистское движение (перформерши, например, будут очень медленно, в течение всех двух с лишним часов, превращаться в зрительниц политических боёв, рассаживаясь на принесенных из фойе стульях), серые кирпичные стены – «ощути клаустрофобию!».
Там, наверху, у кривой косы, «Родина» митингует, взывает, криком кричит, надрывается. А внизу – никаких «тра-ля-ля»: давит. Но и закаляет. Тренирует выносливость.