Если что и роднит сразившиеся сегодня за «Золотого льва» фильмы – космическую фантастику «Прибытие» и экранизацию театральной пьесы «Прекрасные дни в Аранхуэсе», – так это минимум действия.
Когда в течение пары часов в фантастическом фильме почти ничего не происходит, это, конечно, странно. Для фантастики, но не для нашедшего себя в Голливуде квебекца Дени Вильнёва. Он известен а) виртуозным формализмом и б) непредсказуемостью в выборе сюжетов. Его новая работа «Прибытие» (Arrival) дарит героине, ученому-лингвисту Луизе Бэнкс (Эми Адамс), радость встречи с инопланетным разумом – осьминогами-великанами, управляющими гравитацией.
Ведомые ими корабли нависли над Землей с неясными целями – некоторые страны нервничают, у китайцев дрожащий палец уже на красной кнопке. Намерения пришельцев и должна выяснить команда Бэнкс:
только расшифровав инопланетные иероглифы, можно понять, что спруты имеют в виду, называя язык оружием
(и чем это может помочь самой героине, недавно потерявшей дочь-подростка). Трудностям перевода (и величию науки) посвящена большая часть фильма; остаток – на финальный твист, разболтать который было бы непростительно. Трейлер можно смотреть смело
А вот мой личный фаворит – «Прекрасные дни в Аранхуэсе» (Les Beaux Jourd d'Aranjuez) – не боится пересказа: там два человека сидят в летнем саду и разговаривают. В 3D. Подумываю до конца фестиваля еще раз пересмотреть. Почему? Это лёгкий фильм Вима Вендерса по трудной пьесе Петера Хандке; у нас ее знают в постановке Люка Бонди – в Москву и Петербург спектакль привозил венский Бургтеатр. Понятно, что Хандке – старинный друг Вендерса (и в частности, сценарист «Неба над Берлином»), но до венецианской премьеры непонятно было, зачем Вим, никогда не злоупотреблявший словами (логоцентрики-инопланетяне из фильма Вильнёва его работы вряд ли бы оценили), взялся за переполненную ими камерную пьесу – и как он поступит с театральной природой первоисточника.
Театральность Вендерс не прячет, напротив, устраняет между героями любой физический контакт, превращая фильм чуть ли не в читку.
Герои – мужчина и женщина, вернее, Мужчина и Женщина, Она и Он, не обремененные именами и социальными характеристиками, проводят время за разговором ни о чем, и обо всем – начинается он с адресованного Ей вопроса о первом любовнике и несется в абстрактные интеллектуально-поэтические дебри с вдруг возникающими реминисценциями из Теннесси Уильямса (слово «секс» звучит часто, но никакой физиологии).
Кажется, ужас?! И ситуация, и текст исключительно абстрактны (Вендерс использует французский перевод, в главных ролях заняты французские актёры Реда Катеб и Софи Семан, у которых владение словом в крови).
Количество персонажей незначительно расширяется за счет совсем эпизодического Садовника (камео Хандке) и третьего главного персонажа, Автора (Йенс Харцер) – его кабинет выходит на террасу, где сидят герои. Этот Создатель носит глупую челку и вообще довольно смешон: если Реда Катеб физиогномически точно вписывается в галерею вендерсовских актеров-мужчин и в некоторых ракурсах неожиданно напоминает Рюдигера Фоглера, то Харцер в роли драматурга, то и дело сбивающегося на немецкий, выглядит дружеским шаржем.
Он сочиняет диалоги на наших глазах, за пишущей машинкой, а дуэт тут же повторяет их, не догадываясь, что он – лишь выдумка писательского ума.
Зачем Вендерс снял это? Может, «Дни» (не дай Бог, конечно) – последний фильм и фирменное прощание, закольцовка творчества? Снова Хандке (первый полный метр Вендерса «Страх вратаря перед пенальти» тоже был экранизацией его текстов), в гипераскетичном пространстве нет ничего лишнего, но есть всё необходимое: люди, вещи, города (фильм начинается с красивых статичных планов Парижа), рок-музыка (в доме писателя стоит музыкальный автомат Wurlitzer, начинающий с Perfect Day Лу Рида, заканчивающий World Is On Fire Гаса Блэка; это в каком-то смысле фильм-концерт, перемежающий диалоги песнями), Ник Кейв (вместе с «роялем в кустах» он появляется живьем и подыгрывает автомату Into My Arms – изумительная шутка двух гениев).
3D Вендерс использует второй раз подряд, после утонченного до ангельской бесплотности «Всё будет хорошо», и использует как никто другой: не для спецэффектов, а чтобы увидеть мошку, мелькнувшую в летнем мареве, царапинки на портсигаре и биковской зажигалке, петли на одежде и трепетание листа на ветру. Это – важнее слов.
И главное в этом фильме из слов (выспренних, важных, бессмысленных) – не слова, а свет, льющийся с экрана (и исчезающий, обращающийся мертвым пикселем в тревожном финале).
Пьеса без действия, эта чистая абстракция, и понадобилась Виму, чтобы ничто не отвлекало от света. Нет нужды следить за сюжетом, не на что особо смотреть – нужно просто поглощать этот живительный свет. Lumière.