Егор Перегудов стал первым за 10 лет приглашенным режиссером в театре Сергея Женовача. Его спектакль растет из студенческой постановки, придуманной с молодым поколением «женовачей».
В театральном мире словосочетание «театр-дом» употребляют почти также часто, как прилагательное «постдраматический»: с почтительным придыханием или революционным осуждением.
При этом подлинный театр-дом – один:
Студия театрального искусства; основательный, построенный на долгие года, хранящий традиции психологического театра, но ничуть не музеефицированный дом, в котором живут артисты разных поколений. Полнокровный, развивающийся организм; принадлежность к нему будто заложена в генотип – человеческий и театральный. И каждая премьера здесь – с ровным, уверенным дыханием и уникальным режиссерским решением.
Кажется, единственный раз, когда мне показалось, что этот театр повторяется и задыхается, случился на «Захудалом роде» – ещё до переселения СТИ в собственное здание. Только показалось; списываю то на злокозненное воздействие июньской духоты 2006 года. А здание Студии в квартале Фабрики Станиславского тоже особенное;
единственное место, где спектакль всегда начинается с порога,
с приглашения за большой общий стол, с зеленых яблок – символа и талисмана театра. «Один день в Макондо» – единственный в репертуаре СТИ, где яблок нет; их заменили – следуя латиноамериканской основе, роману Маркеса «Сто лет одиночества» – спелыми, ярко желтыми бананами. И, конечно, ни в одном другом театре не были бы так уместны фантазии по мотивам огромной и фантастической семейной хроники Маркеса. Романа, будто созданного для театра, настроенного на неспешное течение времени, ощущающего жизнь как реку, не знающего границ между реализмом и магией (и Маркес в версии «женовачей» иногда приобретает парадоксальное сходство с Диккенсом, чья «Битва жизни» играется здесь уже 10 лет; здесь, как и в «Битве», живые и мертвые мирно сосуществуют в одном пространстве, сценический дом принимает всё и всех).
СТИ предлагает прожить сто лет семьи Буэндиа за один день. Дольше века длится день – что, в данном случае, не метафора. Первая двухактная часть, «Одиночество любви», начинается в 13.00 и длится до пяти вечера. Потом – перерыв на обед, который тоже – часть спектакля: меню с супом по рецепту прабабушки Урсулы и куриным тостадосом по-цыгански почерпнуто из первоисточника, деревянные столы, застеленные клеенкой, – равноправная часть сценографии Александра Боровского. Вторая часть, «Одиночество смерти», начинается в 19.00 и заканчивается около 22.30;
шесть с половиной часов чистого действия, не считая обеда и антрактов.
Для кого-то звучит устрашающе, но, поверьте, в моей театральной практике было немного спектаклей, пролетавших настолько же незаметно и легко. Зевнуть, заскучать – невозможно; секрет этой легкости, похоже, лежит на поверхности (и он не в острых специях бодрящего фасолевого супа).
«Один день в Макондо» родился из эскизного студенческого спектакля. Недавние выпускники мастерской Сергея Женовача в ГИТИСе уже показали высокий класс ролями в «Заповеднике» и «Трёх сёстрах»;
при переносе же своей дипломной работы в репертуар профессионального театра они сохранили озорство, спонтанность, озорной азарт и возможную только в годы учения безоглядность.
Подкрепленную выдающейся работой художников и мозаичной музыкальной партитурой Григория Гоберника, где и латино-фолк, и брутальный рок, и классические мотивы, и хулиганская бардовская песня, доверенная двухсотлетнему бродячему музыканту по прозвищу Человек.
Всё начинается с волшебной сцены:
цыган Мелькиадес приглашает в «шатёр царя Соломона», передвижную кунсткамеру, балаган (строгое, почти монохромное пространство СТИ инкрустировано карнавальной природой «Макондо»). За 10 реалов цыганский колдун-ученый позволяет взглянуть на лёд, похожий на самый большой в мире бриллиант: лёд «играет» свет, создание Дамира Исмагилова. Вообще, театрального волшебства «Макондо» хватило бы на сто спектаклей; удивительно, что магия создается почти из ничего, исходящий реквизит – разве что цветной порошок, рассыпающийся в лучах третьего действия; но большинство чудесных превращений – из эфемерностей: света, звука, актерского мастерства, вдумчивого погружения в роман.
О свете, пронзающем ледяной кристалл, многие годы спустя будет вспоминать полковник Аурелиано Буэндиа (Даниил Обухов), наш проводник в густонаселенный спектакль-роман, младший сын Хосе Аркадио (Лев Коткин) и его жены Урсулы Игуаран (Мария Корытова), основавших вымышленный город Макондо где-то в колумбийской бесконечности. За пересказ я не возьмусь – это, конечно, возможно, я сам был свидетелем, как мой мединститутский товарищ Валерик, прекрасно ориентировавшийся в генеалогическом древе Буэндиа, пересказывал «Сто лет одиночества» своему другу Павлику, который учился на журфаке и держал по Маркесу экзамен, не читавши. Возможно, но потребовало бы многих тысяч печатных знаков, что немыслимо в формате рецензии (этот формат не позволяет и поименно назвать всех исполнителей – что жаль, потому что они абсолютно прекрасны).
Егор Перегудов проделал титаническую драматургическую работу, превратив сагу в изящное сплетение эпизодов, миф о сотворении и крушении мира. Упоительный театральный роман о жизнях и судьбах, где эпоха летит за эпохой, эволюция питается божественными вмешательствами и революциями, кровь честно рифмуется с любовью.
«Макондо» – самый эротичный спектакль во всей московской афише. Желание разлито в романе Маркеса, секс – один из китов, на котором держится вселенная колумбийского Нобелевского лауреата, и в своей вольной инсценировке Перегудов и «женовачи» не пренебрегают буйной эротикой первоисточника. Впрочем, не важно, сколько раз на сцене изображают соития (всегда, кстати, виртуозно, не повторяясь, наглядно подтверждая чей-то афоризм, что секс – как джаз, мелодия одна, но вариаций – бесконечое множество). Дело не в математике, а в атмсофере – плотской, пряной, не отделяющей тело от духа.
Неуемная живая жизнь. Большая жизнь. Настоящий театр.
