Чёткая версия пьесы Дмитрия Данилова, поставленная Евгением Маленчевым в Петропавловске-Камчатском, задала тон всей программы, где встретились работы, открывающие космос в частных историях. Среди них – «Мой друг уехал в Магадан» Радиона Букаева и «Театр. Изнанка» Сергея Левицкого.
Космос – не всегда романтика и ведущая вперёд мечта.
Иногда это космос повседневного смирения перед чавканьем государственного молоха; такой неизбывный, тянущийся веками космос. Герои «документального концерта» «Мой друг уехал в Магадан», поставленного Радионом Букаевым в Магаданском драматическом театре, уже немолодые люди, навидались разного; чаёвничающие в начале спектакля Филолог и Океанолог (Екатерина Пастухова и Марчела Стати) – подруги с детства – застали ещё смерть Сталина (молодые артисты играют пожилых персонажей без возрастных масок, схватывая неподверженную телесным изменениям человеческую суть). Почти все действующие лица – и эта парочка милых спорщиц, и властная рыжая львица Партийный работник (Анастасия Милованова), и разбитной Геолог (Сергей Корнеев), и деловитая Минералог (Александра Солдатова), и Библиотекарь, героиня, которой суждено стать главной – приехали сюда, на край советской земли, сами, «не по этапу», как поётся в песне Высоцкого, давшей название спектаклю; может, кто и за длинным рублём, но, скорее, ведомые оттепельной романтикой.
Декорация, в которую встроен ряд переговорных кабинок, как на почтамтах (я не мог не вспомнить о «Долгих проводах» Киры Муратовой), настраивает на ностальгический лад, только доминирует в спектакле не конфетное умиление прошлым, а горечь; как в кино морального беспокойства, видевшем за рядовыми бытовыми случаями картину глобального общественного нездоровья.
Спектакль Букаева – такой игрушечный по ласковой ретро-картинке – звучит сильным гражданским высказыванием и про вчера, и про сегодня, и, увы, про завтра тоже.
Сюжет проявляется не сразу, из намеренно сбивчивых, неотшлифованных разговоров – ждёшь импрессионистского коллажа о славных магаданцах, получаешь конкретную историю «необыкновенного концерта» – спонтанного квартирника Владимира Высоцкого, которого импульс занёс в Магадан весной 1968-го (мотив «убитой весны» – советские танки в Праге того же года – возникает во второй части «Моего друга...» и неожиданно рифмуется с песней Егора Летова, ставшей кровавым гимном «Атиллы» Петра Шерешевского в сахалинском «Чехов-центре»). Летел Владимир Семёнович на съёмки в Одессу, та не принимала, он и запрыгнул на магаданский борт. В город тогда без спецприглашения было не попасть, наверное, пересидел проверку документов у пилотов в кабине, предполагает Библиотекарь (выдающаяся работа Светланы Кузнецовой, прототипом которой послужила Нина Львовна Кошелева, двадцать с лишним лет возглавлявшая областную библиотеку имени Пушкина). И рассказывает про три дня с Высоцким.
Тонко простроенная драматургия «Моего друга...» уравнивает «в диссидентских правах» Высоцкого и Галича; вообще на сцене практически никакой политики – кроме бородатых, но нестареющих анекдотов Эвена-антисоветчика (Семён Губичан): «Кто русские чехам, друзья или братья? Конечно, братья! Друзей выбирают». Но визит, неотражённый ни в одном официальном мемуарном сборнике о Магадане, проявляет всю тяжёлую наследственность общества, которым испокон веков правит инстинкт подчинения. О нём на примере петушков в курятнике рассказывает увлекающаяся бихевиористскими теориями Минералог. И даже на Колыме, дальше которой не сошлют, со свободой туго; дело не в географии.
«Свидетельские показания» – ложный детектив, пьеса, вероятно, родившаяся из задиристого желания обратить в абсурдистскую комедию анекдот: вот выпал человек из окна, идёт следствие, и все свидетели – от консьержки в подъезде до гражданской жены и разных работодателей (трудовая книжка погибшего была ой какой объёмной) – говорят о покойном взаимоисключающие вещи. Существуя во вполне себе фантасмагорическом пространстве, где часть деталей – от «здесь и сейчас», а часть – от распластавшегося на десятилетия русско-советского мира.
Это равно и актёрский, и вещественный аттракцион:
режиссёр Евгений Маленчев придумывает театр масок, художник Анастасия Бугаева – театр пространственных метаморфоз, предъявляя разные локации в небольших передвижных кабинах, встраиваемых в чёрный проём стены; меловая надпись бесстыдно определяет скрытую до поры от глаз сценическую коробку «ящиком Пандоры». В финале стена рухнет, и распахнётся космическое ничто, вселенская пустота, в которой-таки был и жил один человек (Павел Шмаков), о котором барабанное соло скажет больше, чем сонм слов.
В спектакле «Театр. Изнанка» Русского драматического театра имени Н.А. Бестужева есть похожий сценографический приём: мобильные кабины, внутри которых могут размещаться гримёрка, квартира и вагон метро.
Но главная локация здесь, конечно, сцена,
на которой вымышленный режиссер Тимур Эльдарович (Аюр Доржиев) – карикатурная фигура, которой режиссёр Сергей Левицкий дал и несколько собственных внешних черт – ставит «новаторского» «Доброго человека из Сычуаня». Исполнительница двух центральных брехтовских ролей – безотказной святой Шен Те и беспощадного реалиста (не злодея, нет) Шен Та – попадает на больничную койку, шанс сыграть выпадает Владе (Елизавета Михайлова), потомственной актрисе, лет пятнадцать прозябающей в массовке.
В кино жанр «кино о кино» – целая планета; существуют сотни, если не тысячи, фильмов об «изнанке» съёмочных площадок; в отечественном театре ничего подобного спектаклю Левицкого я не знаю; Крымов – про другое; там – клоунада и опосредованная рефлексия, а тут грандиозная попытка создать оригинальный сценический текст о быте и частной жизни тех, кто делает театр (ближайший формальный аналог – реалистические саги Робера Лепажа). Придумать современную «Американскую ночь» – только не про кино, а про театр;
глобально – про жертвы, служение, блеск и нищету, страх и отвращение, но в основе – реальность; и будничный актёрский трёп – важнее Брехта.
Спектакль внутри спектакля кажется пародией; не «новый европейский театр», а какой-то замшелый архаичный цирк; но и не без отсылок к цирковым фантазиями Феллини, и, не исключено, с пародийными выпадами в адрес Юрия Бутусова.
Похоже на панковскую выходку, но никак не на творческое завещание,
хотя именно им «Театр. Изнанка» невольно стал: «неблагонадёжный» Левицкий с поста худрука уволен; одна из череды «маленьких трагедий», связанных с уничтожением вольнодумства в России. Но, как принято сейчас говорить, горизонт планирования в наши дни – полчаса. Касается всех, включая руководящих петушков.
