Работа Саймона Годвина – событие 2016 года, которое по-прежнему в силе.
Проект TheatreHD в России приучил зрителей к тому, что на английской сцене принят «colour blind» (то есть не обращающий внимание на цвет кожи актёра) кастинг.
Артисты с арабскими, индийскими, восточными, африканскими корнями могут играть хоть Чехова, хоть Шекспира: современный театр в любом случает играет про «сейчас».
А поскольку Лондон – настоящий многонациональный плавильный котел, его «сейчас» - это бесконечное разнообразие оттенков кожи и разрезов глаз. Театр отражает это многообразие общества.
Но бывают спектакли, где авторы намеренно приглашают актеров одного цвета кожи. Знатоки английского театра, вероятно, вспомнят датированный 2012-м спектакль «Юлий Цезарь» Королевской Шекспировской компании (Royal Shakespeare company) и её худрука Грегори Дорана (он был на гастролях в Москве). Доран тогда намеренно собрал каст исключительно из чернокожих актёров, чтобы дать отсылку к современным междоусобным распрям в правительствах африканских стран, где чаша политических весов качается от тоталитаризма к демократии и обратно.
В «Гамлете» RSC 2016 года действие тоже происходит в условной африканской стране. Здесь текст Шекспира не переписан, Гамлет по-прежнему «принц датский», но всех без исключения персонажей, которые кровно могут быть связаны с его родиной, играют чернокожие актеры. На первый взгляд кажется, что режиссер Саймон Годвин планировал рассказать о том, как рифмуются средневековые европейские истории о братоубийственных интригах и междоусобицах и не менее яростные, в духе «око за око» сюжеты из современных высокотехнологичных африканских монархий
Что-то вроде «Черной пантеры» с диалогами Шекспира.
Однако кроме очень условного, стилизованного этнического колорита костюмов бродячих актеров (тех, что сыграют «Мышеловку»), боя на палках, временами звучащих барабанов и ритуала погребения Офелии (её хоронят без гроба, обмотанной в холстины, под гортанное пение) ничего особенно «африканского» в трехчасовом спектакле нет. «Безумный» костюм Гамлета расписан в духе Жана-Мишеля Баскии, афро-, но все же американца. Все герои держат себя как горожане из западного мира. И тут возникает два смысла. Во-первых, нынешняя Африка – такая же часть современного глобального мира, как Великобритания, США или любая другая страна. Какого «колорита» можно требовать от образованных людей африканских стран? Чтобы они ходили в цветных тогах, как мы ходим в кокошниках и лаптях? Ой, подождите… Во-вторых, в самой Европе сегодня почти четверть жителей (не недавних беженцев, а настоящих граждан) – обладатели темного цвета кожи. И получается, своим кастингом Годвин говорит о том, что Шекспир стал актуальным, понятным, «своим» и для новой Европы.
Зато прием гендер-твиста (когда персонажи пьесы в спектакле становятся людьми другого пола) здесь есть. Задачи этого приема очевидны: создать для актрис возможности выходить на сцену. В «Гамлете» женских ролей… три (Гертруда, Офелия и актриса, играющая в «Мышеловке» жену Гонзаго) на два с лишком десятка мужских персонажей.
В спектакле Саймона Годвина женщины есть среди гвардейцев, дипломатов и друзей Гамлета: в неразлучной парочке «Розенкранц и Гильденстерн» последний – девушка.
И сегодня это абсолютно логично. В шекспировские времена стражниками, послами, студентами университетов могли быть только мужчины, но сегодня-то – нет, и современным зрителям уже не кажется странным, если у студента Гамлета есть и однокурсницы. Между прочим, в лондонском «Гамлете» Роберта Айка (театр «Алмейда», 2018 год) с Эндрю Скоттом в заглавной роли эта тема доведена до максимума: Розенкранц и Гильденстерн там не просто юноша и девушка, а романтическая пара.
Важная линия этого спектакля – семья Полония, непутевого придворного. Сирил Нри играет погруженного в отцовство человека, застрявшего в нем, счастливого в нем.
Он самозабвенно дурачится со взрослой дочерью Офелией, разве что не гугукая,
банальные наставления уезжающему в Париж Лаэрту даёт, просто чтобы еще пару минут поговорить с ним, не отпускать прямо сейчас, и в это мгновение он буквально истекает нежностью. А многословие и привычка разъяснять самые элементарные вещи, за которые Гамлет и другие придворные считают Полония как минимум недалёким человеком, а как максимум шутом и дураком, здесь объясняются совершенно логично: Полоний не успевал «переключиться» с домашней необходимости объяснять все подряд двум маленьким детям, повторяя по нескольку раз, с преувеличенно-игровой интонацией, каждую мелочь. А потом эта манера общения стала второй натурой. Кстати, на «Гамлете» вы никогда не задумывались, где мать Офелии и Лаэрта? Этот Полоний своим детям явно и за папу, и за маму. И когда Офелия (Натали Симпсон) после убийства Полония теряет рассудок, надевает его одежду, а потом выкладывает из нее на полу его силуэт, вполне веришь: лишившись такого отца, можно «двинуться». Но по большому счету этот спектакль – не о семье.
Есть «Гамлеты», где в центре внимания оказывается долгое противостояние сильных противников, Гамлета и Клавдия. В других на «крупный план» выведен роман Гамлета и Офелии. В третьих отыгрывается фрейдистская концепция ревности Гамлета к Клавдию. Есть «Гамлеты» остросоциальные, в которых лозунгами становятся фразы «Прогнило что-то в датском королевстве» и «Дания – тюрьма».
Здесь в центре зрительского внимания – сам Гамлет. Молодой человек, одержимый мыслями о цели человеческой жизни. Современный юноша из обеспеченной семьи, у которого есть склонность к самоанализу, который умеет смотреть вглубь себя, слушать свой внутренний голос (сегодня, когда многие молодые люди всерьез увлечены практиками из серии «познай себя», этот типаж узнается мгновенно). Смысловое и эмоциональное ядро спектакля – монологи Гамлета-Паапы Эссиэйду, в которых он пытается разобраться, что такое жизнь, что такое смерть, какова природа человека,
почему этот самый Человек, задуманный как венец мироздания (прекрасного, между прочим) ведёт себя порой как последняя скотина,
и что происходит с человеческим духом и личным опытом человека после смерти тела.
Для многих спектаклей по «главной шекспировской пьесе» эти монологи – как будто вынужденные. Их прочитывают «с выражением», утрированно «лирически», как поэтические вставки внутри динамичной истории, чтобы потом выдохнуть и с чистой совестью (не то перед зрителями, не то перед Шекспиром) вернуться к насыщенному действиями сюжету с остроумным «безумием», поцелуями и фехтованием. В спектакле Саймона Годвина эти монологи и есть главное действие, и благодаря работе Паапы Эссиэйду они становятся магнетическими, наполненными внутренней жизнью. Оказывается, все эти разговоры Гамлета с самим собой – в сущности, об одном, просто с постоянно повышающимся градусом. Он охвачен мыслями о том, что после смерти тоже будет больно (поэтому «быть или не быть» для него – выбор из двух зол), что люди своими поступками непоправимо исказили замысел природы, что если и случится в мире что-то хорошее, это навсегда поглотит смерть. Паапа Эссиэйду проживает поток отчаянных подростковых мыслей, на наших глазах осознаёт каждую пришедшую ему в голову идею,
и из детского, распахнутого, лицо Гамлета становится уставшим, измученным и очень взрослым. Лицом человека, разочаровавшегося в устройстве мира.
Вы помните, что в «Гамлете» упоминается Александр Македонский? В сцене на кладбище, где Гамлет скорбит о тщете земных радостей, глядя в пустые глазницы когда-то доброго и веселого Йорика. В этом спектакле реплика Горацио «неужели от Александра Великого остался такой же смердящий прах, как от этих костей?» звучит акцентированно. Да, автоматически кивает Гамлет-Эссиэйду, и тут же вскидывает «прозревшее» лицо. Нет. Остается еще честь и слава. В этот момент его взгляд на жизнь складывается окончательно, и совсем скоро, принимая вызов на поединок с Лаэртом, он скажет Горацио, что смерть как физический итог жизни не страшит его нисколько. Важно только умереть достойно. И Эссиэйду тут играет такую усталость, такую боль и муку, что фантомно снова слышится монолог «быть или не быть», и становится очевидно, что его главный конфликт с сами собой продолжается: все еще есть кураж «оказать сопротивление» невзгодам, бороться за себя, но забыться, умереть, уснуть, не чувствовать боли хочется всё больше.
Нет, в схватке с Лаэртом (она решена как традиционный национальный бой на палках) Гамлет не поддаётся, чтобы поскорее быть убитым. Но получив смертельный удар, он как будто облегченно выдыхает: вот и решилось. И самые последние слова Гамлета «The rest is silence» здесь могут значит только одно: одной ногой уже зайдя за черту смерти, он увидел, что нет там никакого продолжения земных страданий, там – тишина и покой. И он наконец улыбается. Гамлет Паапы Эссиэйду для самого себя оказывается в победителях:
он выяснил то, что считал главной загадкой жизни, и нашёл успокоение.
А для зрителей его история – трагедия молодого человека, который слишком глубоко погрузился в рефлексию, и за поисками ответов на глобальные вопросы забыл о «сиюминутном» смысле жизни и упустил из виду, что у него есть любящая мать, любящая женщина, как минимум один хороший друг (Горацио), а мог быть и второй. Лаэрт-Маркус Гриффитс в этом спектакле во всем равен Гамлету, он не менее умен, отважен, обаятелен, верен семье, и как Гамлет, мстит за погибшего отца, а в финале совершенно искренне сожалеет, что обстоятельства сложились именно так.
Тут нужно бы сказать, что выбор Паапы Эссиэйду на роль Гамлета был, по сути, предопределён. Он – один из самых интересных шекспировских актеров своего поколения. Его карьера началась в 2002 году с «Виндзорских насмешниц» (актеру тогда было 22 года). Потом был Ромео в «Ромео и Джульетте» в небольшом, но заметном театре Tobacco Factory. В 2014-м Сэм Мендес закастил его в свой спектакль «Король Лир» с Саймоном Расселом Биллом в заглавной роли, – на роль герцога Бургундского (этот спектакль тоже шёл в прокате TheatreHD). Быстро оценив актёрский масштаб Паапы, Мендес назначил его на роль бастарда-властолюбца-предателя Эдмунда – правда, дублёром «основного» актера. Но уже в 2016-м, в «Короле Лире» Грегори Дорана, Эссиэйду стал основным исполнителем Эдмунда (и блестящим, в этом вы тоже можете убедиться на показах TheatreHD). И в том же сезоне сыграл Гамлета. Сегодня Эссиэйду нарасхват, он много снимается, но, держим пальцы накрест, мы ещё увидим его в шекспировских спектаклях.
