140 лет назад ничего скандальнее пьесы Генрика Ибсена в европейском театре не было. Сегодня почти готическая история, в которой скелеты покидают семейные шкафы и устраивают пляску смерти, никого не шокирует. Но подходит для несуетных и красивых размышлений о вечном.
«Привидения» – из той хрестоматийной классики, сюжет которой стоит напомнить. Я перечитывал относительно недавно – когда выходила основанная на тексте Ибсена «бродилка» «Вернувшиеся» (и, если бы не перечитал, ничего бы в том богатом и бестолковом спектакле не понял), но вообще поводов возвращаться к этой пьесе не много. Вторая половина XIX века, мрачный дом покойного капитана Алвинга, вдова которого собирается открыть в память мужа приют для сирот – при посредничестве очень старающегося быть хорошим пастора. Муж фру Алвинг таким явно не был; последствия его распутной жизни искалечили сына Освальда, молодого художника, вернувшегося в скандинавскую глушь после, вероятно, неудачной попытки стать частью парижской богемы. Освальд мучим страшным заболеванием – в антракте я подслушал диалог совсем юных зрителей: «про СПИД тогда ещё не знали, это что-то, что передаётся по наследству, через батькá». Ибсен диагноз не озвучивает, но по анамнезу и симптоматике похоже на нейросифилис. Однако не одна лишь ведущая к безумию и мучительной смерти болезнь делает невозможным призрачный любовный союз Освальда и служанки Регины...
Во время локдауна Михаил Бычков поставил zoom-спектакль «Выбрать троих» – лихое сатирическое высказывание по горячей пьесе Дмитрия Данилова;
для меня – чуть ли не единственное оправдание спрятавшегося в онлайн-норе театра.
Новый сезон начался со старой пьесы – в планах Камерного она была, как я понимаю, задолго до всей пандемийной катавасии, но всё же неожиданно, почему сейчас. Возможно, моё недоумение связано с личным равнодушием к «Привидениям» – они кажутся мне не столько жуткими (как задумывалось Ибсеном), сколько жутко архаичными – как недуг Освальда. И то, из-за чего «Привидения» лет двадцать были запрещены в царской России, все взмахи драматургического скальпеля, которым Ибсен отчаянно рассекал гниющие институты брака, семьи, религии, уже не ошарашивают; читаешь текст как многословную старинную драму, намекающую – но не больше – на поворот в сторону хоррор-готики. Умом-то я понимаю, что глубинный мотив – грязное, опасное прошлое, что отказывается уходить, не отпускает настоящее из своих костлявых объятий и грозит уничтожить будущее – он навсегда, и спектакль Бычкова этот мотив формулирует внятно и жёстко.
Выдающаяся актриса Наталья Шевченко играет фру Алвинг как героиню античной трагедии; она и жертва, и орудие рока; за маской нордической сдержанности – пламя.
И всё же с чувствами, с эмоциональной реакцией на спектакль у меня не сложилось, «Привидения» остались за невидимой, но прочной четвёртой стеной. Из чего не следует, что я в зале томился:
это точёная, остроумная и красивая игра в «старый театр», сочинённый в девятнадцатом веке и дополненный пряными декадентскими нотами века двадцатого.
Первой на сцене появляется Регина (Дарья Лесных, совсем недавно вступившая в труппу Камерного) – с шансоном Курта Вайля «Юкали», определяющим мелодику спектакля, ритм медленного танго, в котором взаимодействуют герои, грехами отцов обречённые на существование в безвременье.
Видео Алексея Бычкова использует картины Модильяни, находя в портретах, написанных мятущимся художником, прототипы для персонажей; прекрасное и безобразное едины (такие портреты мог бы, наверное, создать Освальд; и умер Модильяни от туберкулёзного менингита – возможно, также, как в финале Ибсена). Ветхозаветный текст «Привидений», не ставший менее старомодным и в современном переводе Ольги Дробот, в спектакле не переписан, но прорежён, наполнен лакунами. Иногда из него выпадают будничные, разумеющиеся «по умолчанию» фрагменты фраз: «Я думала, ты [вышел пройтись]... – В такую погоду?»; ускоренные диалоги людей, обитающих в общем замкнутом пространстве.
Иногда Бычков исключает ключевые – слишком очевидные и слишком значимые, чтобы говорить их всуе – слова: «деньги», «крест», «жизнь».
Текст приобретает особое, нервирующее и завораживающее звучание.
Играют «Привидения» и с хоррор-потенциалом пьесы, используя резкие, обычно работам Бычкова не свойственные, звуковые и световые эффекты; по строгой запоминающейся сценографии «Привидения» – спектакль красных огней, вспышки которых не спрятать чёрными пелеринами;
шеренга колонн ограничивает не комнату в семейном особняке, но мировое пространство, в котором холодно, пусто, страшно.
Впрочем, брызги шампанского, до которого охоч Освальд (в этой роли на сцене Камерного дебютировал Андрей Аверьянов, сын того Андрея Аверьянова, что в прошлом десятилетии играл у Бычкова Каина; его участие – тоже реплика о связи времён и наследии, только о наследии здоровом и связи радостной), – равноправная часть «костюмного театра» «Привидений». Даже пессимистичная тёмная пьеса на сцене Камерного обязана выглядеть нарядно.
