Пока «Сатирикон» находится в стеснённых жилищных условиях, «Государя» играют на учебной сцене Высшей школы сценических искусств. Крошечное пространство толково обжито, но определённо маловато для сочинения, близкого по жанру к панк-концерту
Наша хостес, умиляющаяся счастливым и довольным лицам в зале – робот Марфуша (Алина Доценко); умеет смеяться и шутить, представляясь роботом-пылесосом (хотя её сын Игорь – действительно, пылесос). Прибыла на Землю из 3024-го, вместе с рок-группой Dead Platon. В будущем – мир, тишь и благодать, никаких границ и общая денежная единица (какая, неясно; Марфуша не спойлерит).
В настоящем – сами знаете что, а в прошлом, куда предлагают смотаться пришельцы, и того тяжелее.
Фронтмен группы (Даниил Пугаёв) врывается на сцену в трениках и варварской шубе-безрукавке («на мне надета моя жена, шкура Наташа» – нарочито неотёсанная, стендаповская шутка); рычит в микрофон правила поведения в зале: «Я шучу – вы смеётесь, я покупаю – вы платите». И выдаёт себя за Никколо Макиавелли, политика и философа XV-XVI веков, чья книга «Государь» – одна из отправных точек второго (после «осеннего рассказа» «Дама с собачкой») спектакля Александра Локтионова в «Сатириконе» (и вторая после «Предчувствия дома» камерная премьера сезона). Другой источник – «Государство» Платона;
Платон отвечает за утопическую гармонию, Макиавелли выступает посланцем тёмных сил.
Не факт, что личность автора равна тексту; реальный флорентиец был приверженцем республиканских взглядов, тогда как «Государь» – поваренная книга тирана, рецепт общественного устройства, зиждущегося на коварстве и насилии власть предержащих и бесправии рядовых граждан. Как показывает история государства Российского, механизм неприятный, но действенный; как-то всё на нашей части суши так веками и устраивается.
И путешествие во времени начинается с броска в шестнадцатый век: лихач Пугаёв обращается в Ивана Грозного; звучит анекдот про отметку, которую Иван Васильевич ставил боярам – кол; рассказывается дикая история об изобретении танца вприсядку; подручные государя (Илья Денискин и Ярослав Медведев) требуют слушать царские указы раболепно.
Дальше – вперёд в будущее: печальный рэп про космический крестовый поход людей, отправившихся к звёздам на конференцию по поиску единого бога. Потом – в гости к самому европейскому из русских государей, Петру Первому (с сюрреалистическим сказом о том, как царь Пётр отправился холопа пороть, а тот городу Санкт-Петербургу имя дал). Снова к фантастическим реалиям третьего тысячелетия, где люди вместо песен поют пясни, модернизированные басни с намёком: в той, что про пчелу в портале времени, обыгрывается эффект бабочки, в той, что про синичку и железного человека, выражается надежда на крах всякого зарвавшегося диктатора.
За доброй байкой о полицейском будущего, усмирившем агрессию помощью старикам – остановка в 1937-м. Сталин не упоминается, что логично – год изображён как эпоха эффективного менеджмента; резкая проекция прошлого на настоящее.
Дальше – взрывная бизнес-фантазия о постройке универсального государства; начинается с огороженного мечами пятачка-ристалища в левом уголке и захватывает всю сцену, расширенную и дополненную видеопроекцией. Спектакль – пример дельного обращения с более, чем ограниченным пространством; сценография Филиппа Шейна пользуется минимумом элементов (ковёр – въевшийся в подкорку предмет русско-советского интерьера; фейк-мониторы с подсветкой; мечи – куда ж без них в государстве), не грузит, не захламляет сцену бессмысленным реквизитом (не люблю обобщать, но этим вещизмом грешит почти вся молодая режиссура; независимо от того, на площадке какого размера резвится).
Я не стал – да и не смог бы, если б даже захотел – перечислять все шутки и скетчи «Государя-стендапа». У меня есть любимые: из «нормальных», в смысле, исторически обусловленных – «наденьте парик сначала на себя, потом на ребёнка» (в связи с петровской эпохой), из стопроцентно абсурдистских – перепев песенки из «Иронии судьбы» «На киберстанцию состав отправится, ракета тронется, а шаттл останется». Или анекдот от президента единой Земли 3024-го:
«Какая любимая станция метро у земляничного человечка? – Полянка».
В стебущей бардовские гимны у костра пясне про пчелу возникает гениальный «динозавр зелёный, динозавр зелёный».
Не скажу, что смеялся в голос – дело не столько в индивидуальном чувстве юмора, сколько в объективных факторов: функционирующее по Макиавелли государство часто вызывает злость – не до смеха. А неровность самого театрального сочинения – не изъян, не слабость; в коллажной разнородности эскизов – жизнь. Единственное, чего я никак не могу принять – это финал; умиротворяющий очевидностями Платона и неубедительным призывом видеть в раздражающих бытовых «врагах» родню. Ну и вообще, как так, без малого полтора часа давали панк, а завершили колыбельной. Нет, конечно, честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой, но желание зевнуть – не самое подходящее для финала спектакля.
© Фотографии Александра Иванишина предоставлены пресс-службой театра.