Хроника того, как в СССР 1920-30-х годов силами советских и зарубежных рабочих запускалось промышленное производство электроламп, стала основой трёхчасовой прогулки – по заводу, в 2020-м ставшему чем-то средним между руинами, арт-кластером и бизнес-центром, и лабиринтам исторической памяти
Авторское определение «Красного вольфрама» – историодрама; драматургическая основа – биографии и документы, частично извлечённые из архивов ФСБ;
формат – микс экскурсии и театра-променада, в котором каждому зрителю отводится роль реального персонажа – с репликами;
торжественно-меланхоличный электронный саундтрек с сэмплами, отсылающими в нужное время, транслируется в ваши наушники во время перехода от «станции» к «станции».
Старт спектакля – от торгового центра «Март» у метро «Электрозаводская». Выбор чисто прагматический – удобное, заблудиться невозможно, место сбора участников, однако кажется неслучайным:
символ победившего общества потребления становится отправной точкой для путешествия в другое измерение, когда мир пылал революционным огнём.
На мысли о рабочем движении начала неведомого ХХ века наводят и загадочные красные флажки, виднеющиеся на фасаде сталинского дома за метро. Я не знаю истинного происхождения этих пылающих под окнами язычков, в другой раз не обратил бы ни на дом, ни на флажки внимания, но здесь ситуация обязывает: «Красный вольфрам» разыгрывается в ландшафте реальной Москвы, его сценография – подлинные интерьеры бывшего электролампового завода (с минимальным и деликатным вторжением художника Дарьи Серебряковой), и реальность будто сама подстраивается под художественный проект.
Паспорта героев раздаются товарищам-зрителям на ступенях сияющего морем новогоднего света Дворца на Яузе – бывшего ДК МЭЛЗ, а вторая остановка – рядом с домиком у рельсов, ведущих к готическому собору Электрозавода. На деревянную стену неизвестные остроумцы повесили табличку «Проезд Николы Тесла»; имени Теслы, мага и учёного, открывшего переменный ток, нет в объёмном списке исторических персонажей «Красного вольфрама», но его призрак будто благословляет экскурсантов, устремляющихся в славное и страшное прошлое, в историю света – создания ламп, призванных разогнать дореволюционный мрак. И историю тьмы:
следователям НКВД, в казематах которых завершили свой жизненный цикл многие герои революции, было сложно поверить, что каких-то десять лет назад ещё не было ламп, которыми так удобно светить в лицо на допросах.
«Ты будешь наш, Красный вольфрам, сто веков сияй в звёздах Кремля» – поётся в одном из треков звуковой дорожки спектакля; вольфрамовой нитью воссияли не только звёзды, но и прожектора лагерей; и эта бесконечная парадоксальная игра света и сумрака (или их диалектическое единство?) – красная нить спектакля, строящегося на коллаже фактов и воспоминаний.
Театра как такового в «Красном вольфраме» немного – танцевальные диверсии дуэта «Айседорино горе», подаренная зрителям возможность коротко побыть актёрами, вольная инсценировка митинга с голосованием по поводу материальной помощи матери Вилли Коха;
истории в этой «историодраме» больше, чем драмы и театральных экспериментов.
В прологе у дворца Сергей Никитин-Римский (автор затейливых аудио-экскурсий по неизвестной Москве – «Мужчины после пяти вечера» и «Большая квартирная») несколько дезинформирует собравшихся, обещая сразу две интриги – шпионскую и любовную.
Сюжет с промышленным шпионажем чётче – многолетней и многоходовой операцией по краже технологии волочения вольфрамовой нити руководил лично Дзержинский;
любовная линия разве что мерцает. Но это не то, чтобы упрёк сценаристам Никитину-Римскому и Андрею Воронину: мозаичный «Красный вольфрам», сплетающий десятки судеб и стирающий различия между главными и эпизодическими героями (появляющиеся вроде бы на «обочине» сюжета философ Вальтер Беньямин или выпавший мне инженер Григорий Меерсон в конечном счёте не менее важны для панорамной картины эпохи, чем немецкие рабочие Кох, Гайслер и Ольрих, чей побег в СССР запускает действие, куратор «Вольфрамового проекта» Моисей Железняк или его дочь Индебор – её играет не кто-то из зрителей, а актриса Таисия Шумова), набрасывает пунктиры, из которых каждый может сложить собственную линию.
Для меня, сыгравшего по воле судьбы пролетарскую «белую кость» – инженера, с барственным недоумением спрашивающего американского коллегу Лейзе, зачем он торчит в цехах и лично обходит станки, – такой линией стала история революционной романтики, столкнувшейся с действительностью.
Мечтатели и быт – во всех его проявлениях, от бюрократических до обывательских.
«Лучшей жилплощади для вас нет» – слышали иностранцы, наивно надеявшиеся на более-менее пристойное существование; кадрами в СССР не дорожили; незаменимых, известно, нет. А вот начальник фабрики-кухни Фёдоров, искренне негодующий придирчивостью немцев, заявлявших буфетчицам: «Отдайте вашим мужьям, а мы не свиньи». В тему неизбежной утраты иллюзий и сегодняшний Электрозавод, в пыльных закоулках которого сейчас можно найти фотопавильоны, кофейни, художественные мастерские – всё, что угодно, только не промышленное производство; «смерть рабочего» получает ещё одно веское подтверждение; впрочем, в сварочном цехе действительно идёт сварка, значит, ещё рано списывать рабочего в жертвы ЧПР – четвёртой промышленной революции.
