На приз за лучший спектакль малой формы претендуют аж 14 участников – столько же в сумме насчитывают номинации «Большая форма» и «Эксперимент». Камерный формат в этом году доминирует.
О нескольких реальных претендентах на победу я подробно писал по горячим следам, после премьер: здесь – о фантасмагоричном политическом демарше Дмитрия Крымова «Борис», здесь – о фарсовой антиутопии Юрия Квятковского «Занос», здесь – о трагическом световом представлении Дмитрия Егорова «Чернобыльская молитва» (в ней, в отличие от фильма «Чернобыль», свет настоящий), здесь – о планетарной дилогии Бориса Юхананова «Пиноккио», из которой I экспертный совет отправил соревноваться за «Маску» только вторую часть, «Театр».
О двух спектаклях-номинантах могу сказать совсем немного: «Ночной писатель» – автобиографический творческий вечер Яна Фабра, доверившего исполнить фрагменты своих дневников артисту БДТ Андрею Феськову (второй исполнитель роли писателя – Александр Молочников, но на актерскую «Маску» номинирован только Феськов).
Фабр предстаёт провокатором, приятным во всех отношениях,
и разыгранные его имперсонатором ночные бдения в белой комнате очень милы, и вообще всё очень стильно, но и очень странно. Превращать в себя артиста другой культуры, национальности, возраста – это нечто большее, чем просто нарциссизм, ставший у Фабра одним из инструментов творчества.
«5 mm/h» – диалог парня и девушки на химиотерапии; по пьесе Дины Сафиной, в название которой вкралась ошибка: скорость подачи жидкости в капельнице – 5 миллилитров в час – стала загадочными миллиметрами. Казанская лаборатория «Угол» часто работает с «ошибками и загадками» (см., например, текст об их «Индивидах», гостивших в Москве на «Маске Плюс»), и в данном случае режиссёры Ангелина Мигранова и Родион Сабиров тоже нарушают правила: разговор идёт в записи, актёры на сцене молчат и не вступают друг с другом в контакт; стоят и стоят; слушают; смотрят в зал.
Продолжительность – 30 минут; как эскиз-эксперимент – на пятёрку,
как спектакль-законченное высказывание – не слишком убедительно. Но пустяком назвать язык отсохнет: тема-то болевая.
О двух спектаклях ничего сказать не могу – не видел: «Загадочное ночное убийство собаки» Данила Чащина в Москву из пермского «Театра-Театра» не привезли, потому что не нашлось площадки с подходящими техническими возможностями, а новосибирскому «Идиоту» Андрея Прикотенко я предпочёл спектакли внеконкурсной «Маски Плюс». Ещё о двух – петербургских – ничего говорить не хочу: и с «Иранской конференции» Игоря Сергеева и Владимира Кузнецова, и с «Короля Лира» Льва Эренбурга малодушно сбежал в антракте;
и кто-то бросит в меня камень?
С «Дяди Вани» Георгия Цхвиравы не ушёл, хотя соблазн был втрое сильнее – три антракта. Вообще, там не без сюрпризов: шаманы с бубнами и дядя Ваня без штанов. Ещё лапшу, которую нянька, грешница, поминает в финале, делают в начале первого акта. В остальном – одним псевдоноваторским Чеховым больше; дословно по букве, но невпопад с духом; скучная история.
А теперь – про интересное.
«Наводнение» – «почти кино», поставленное Сергеем Левицким в Русском драматическом театре Улан-Удэ по мотивам рассказа Евгения Замятина. Левицкий сам придумал и сценографию – дом, где живёт с мужем бездетная Софья. Дом как дом, с уходящей вглубь анфиладой, но рождает не уют, а дискомфорт, ощущение странности: даже если Замятина не читал, помнишь по киноэкранизациям, что это про 1920-е, Гражданская только-только кончилась, а на сцене – неопределённое непонятное время.
Детали, невозможные у Замятина, сначала мелкими соринками царапают глаз и слух.
Пока, наконец, то ли на современной ванной комнате, то ли при упоминании Фолкнера, которого Софья переводит, не поймёшь, что тут не про «историческую правду». Замятин не в обиде: Левицкий ловко передаёт то настроение, что описывал, говоря о «Наводнении» Солженицын. «Здесь – синтаксис ненапряжённый, по видимости «простой», а хорошо рассчитан: от самого начала вводится в рассказ какой-то угрожающий звук».
А война у Левицкого идёт, похоже, на Балканах; война, очевидно, гражданская, но с участием доброхотов-миротворцев, только усугубляющих конфликт. Финал может показаться наивным, что ли – рёв бомбардировщиков накрывает всё и без того уже разрушенное пространство (Софья из ревности убивает девочку – приёмную дочь, ставшую мужниной любовницей); война то ли списывает все частные пороки и грехи, то ли, наоборот, карает за них.
Пётр Шерешевский – среди моих любимых режиссёров; всегда – интересный, никогда – предсказуемый. На эту «Маску» он привёз поставленных в южно-сахалинском «Чехов-центре» «Экстремалов». Пьеса Фолькера Шмидта – словно из специнкубатора, где создаются тексты для нового немецкого театра: я навскидку насчитал с дюжину сочинений с похожей структурой, связывающей обитающих в одном городском ареале действующих лиц. Эта урбанистическая мозаика не слишком разветвлена и аморфна, что хорошо. Эксцентричность героев иногда остроумна; и Шерешевский придумывает несколько незабываемых ходов, в финале, например, зал, очищенный от перемещённых на сцену зрителей, превращается в кладбище.
Cердце спектакля, его пламенный сумасбродный мотор и умная ироничная усмешка – актриса Анна Антонова.
Последним в конкурсе «Малой формы» сыграли театральный ремейк фильма Аки Каурисмяки «Я нанял убийцу», осуществлённый Галиной Зальцман в Драматическом театре Шарыпова – очень малого города, прославленного на всю страну театром.
Решение «закрыть» программу этой работой – идеально; ощущение кинофестиваля, где «на закуску» приберегается классное развлечение, которое о важном, но несерьёзно.
Сюжет фильма-основы – про недотёпу, заказавшего себя киллеру, но раздумавшего убиваться, влюбившись – дополнен нарядным бухим концертом. Часть песен – те, что принадлежат комичным финским рокерам «Ленинградские ковбои» – идёт фонограммой, а часть исполняется вживую. И как же шарыповские девушки поют цоевскую «Ты выглядишь так несовременно»! Даже лучше «Кино». Театр в целом тоже иногда так может – быть лучше кино.
