Такого жуткого, прекрасного и чудаческого Гоголя мы ещё не видели. В заглавной роли – Семён Штейнберг. За «кадром» участвуют Олег Каравайчук и Илья Лагутенко.
В авторском театре Юрия Погребничко спектакли других режиссёров появляются более-менее регулярно и часто оказываются весьма дельными. Но все (и коллективный «Сарай №XII», и опыты Саши Толстошевой, об одном из которых, «Беге», здесь, и работы Лилии Загорской, например, «Фотоаппараты», о которых здесь) в той или иной степени воспроизводят миры Погребничко. Это даже не столько подражание учителю, сколько общее мироощущение, потому воспринимаешь похожесть всех постановок на работы Погребничко как нечто само собой разумеющееся.
И вот приходишь на «Ревизора», видишь обитую фанерой сцену La Stalla с горками «уссатых-полосатых» матрасов, черными дырами вместо дверей и падшей парадной люстрой. И думаешь, что в декорации режиссёра и художника Антона Федорова ощутимо влияние художника Юрия Кононенко – как ощутимо оно в сценографии всех спектаклей «Около».
И настраиваешься на очередной «спектакль Погребничко», сделанный его учеником. Думаешь, что не ошибся в ожиданиях, когда гаснет свет, а из зазеркалья (то есть, дыры, прикрытой зеркалом-дверью) выбираются на сцену Наум Швец и Никита Логинов, артист-талисман «Около», и усаживаются под надписью «купцы больные» – видать, дело-то в богоугодном заведении происходит, где таки выполнили пожелание Городничего и надписали над каждой кроватью не по-латыни, а на другом каком языке (вестимо, каком – русском) болезнь.
Потом включается фрагмент монолога Олега Каравайчука (взятый из видеофильма «Рука Гоголя»). Что ж, ассоциативный ряд понятен: Каравайчук – абсолютно гоголевский персонаж, человек, который чувствовал себя почти Гоголем и чудом только Гоголя не сыграл (но успел поучаствовать в резонансном концерте «Записки сумасшедшего. Гипотеза», где, кстати, впервые «Рука» была показана публично).
Отчего бы не расширить «Ревизора» цитатами другого гения?
И вот сидят себе чудики в кальсонах Логинов и Швец под аккомпанемент голоса Каравайчука, потом появляется Хлестаков – Семён Штейнберг и разыгрывает эдакий быстрый театр одного актера, пластически «пересказывая» все приключения своего героя. Что ж, продолжаешь думать ты, это всё, конечно, занятно, но видали мы всякое, нас переложением Гоголя на пантомиму не удивишь. Скоро, впрочем, станет не до этих раздумий:
когда новый «Ревизор» одурманит своей шаманской речью, закружит в мороке, рассмешит и устрашит одновременно.
Отчего играть Хлестакова приглашен Штейнберг, ясно: звезда «Гоголь-центра», блистательный Чичиков из «Мёртвых душ» – кто, как не он? Играет Штейнберг поразительно, демонстрируя нечеловеческую интонационную гибкость;
вот Каравайчук говорит о Гоголе, что тот не пишет фразу, а пишет арию – так и Штейнберг, играет не текст, не хрестоматийного персонажа, но слагает музыку – во всех мыслимых диапазонах, от кафешантана до хорала.
Источники режиссёрских фантазий, вроде бы, очевидны. И когда из проёмов, напоминающих норы, появляется процессия голоштанных чиновников в черных пальто, не надо ломать голову, почему они такие. Школьная программа, чуть ли не первая реплика Городничего: «Сегодня мне всю ночь снились какие-то две необыкновенные крысы. Право, этаких я никогда не видывал: черные, неестественной величины! пришли, понюхали – и пошли прочь». Вот от этих крыс и танцует Фёдоров; крысами шарятся по сцене городские власти; на крысу смахивает Городничий (Алексей Чернышев) с оселедцем, хвостиком свисающим со лба. А на двух господах, Бобчинском и Добчинском, и вовсе надеты соответствующие маски. Понятно, что образ породило, однако жуть пробирает иррациональная. И от шествия, и от до поры нечленораздельного языка, на котором изъясняются эти люди-звери.
Текста пьесы в спектакле осталось немного (и идёт «Ревизор» всего полтора часа), но кажется, что ничего не упущено: вот страдания обнищавшего Хлестакова, опекаемого Осипом, бодрым обладателем вечной нездоровой улыбки, единственным весельчаком в царстве тревожных существ. Вот завиральный звездный час Хлестакова, выдающего за Петербург Париж (это – один из безупречных и будто бы случайных, ненавязчивых гэгов «Ревизора»). Вот шашни с женой и дочкой Городничего (дуэт великих клоунесс Натальи Поздняковой и Ольги Бешули), уморительная горе-эротика.
Гоголь переформатирован, но не искалечен;
даже когда сдобрен песней «Мумий Тролля» «Дельфины» – вот здесь угадать триггер, запустивший ассоциацию, невозможно.
В конечном счете, Фёдоров ставит не отдельно взятого «Ревизора», но всего Гоголя разом (кажется, у «Молитвы клоунов» Юрия Погребничко был подзаголовок «Все пьесы Чехова»). Он не стесняется смачного фарса, жирных режиссерских мазков: гротеск так гротеск.
С лёгкостью Хлестакова спектакль переходит из маниакального в депрессивное состояние, от истерики к вкрадчивости.
Но как бы ни были смешны инспирированные классиком эпизоды, каждый обладает зловещей суггестивностью; в каждом мерцают жуткие средневековые черты. Единственная аналогия, пришедшая мне на ум, – ранние спектакли Николая Рощина. Вспоминаю их тут, потому что без аналогий описывать работу новичка непросто. Но вообще зря; в кои-то веки появился уникальный режиссер, который построил в театре-доме Юрия Погребничко свой собственный дом. И населил его больными и странно трогательными созданиями, которым прямая дорога – в ужастик.
Гоголь если и переворачивается, то от удовольствия; выбирает позу, чтобы удобнее было смотреть.