Нежный и просветленный взгляд классика на перспективу скорой гибели человечества.
Куросава – святая фамилия японского кино: все знают титана ХХ века Акиру Куросаву. Его однофамильцу Киёси, скорее, не повезло: планета кино оказалась слишком мала для двух Куросав, тому, что моложе (Киёси родился в 1955-м, снимает с середины 1970-х), пришлось пребывать в тени классика-предшественника (Акира умер в 1998-м в возрасте 88 лет). Впрочем, как посмотреть – если взять критерием профессионального признания мекку кинематографистов, Каннский фестиваль, то Акира участвовал в каннском конкурсе два раза (а Киёси – только раз, в 2003-м, со «Светлым будущим»), причем в 1980-м за «Тень воина» получил «Золотую Пальмовую ветвь» (разделив её со «Всей этой суетой» Боба Фосса, у Киёси же заветного золота нет вовсе). С другой стороны, Киёси – четырежды участник второго каннского конкурса «Особый взгляд» (не побеждал ни разу, но трижды – со «Спиритическим сеансом» 2001-го, «Токийской сонатой» 2008-го и «Путешествием к берегу» 2015-го – призёр). Я жонглирую этой не слишком занимательной статистикой к тому, что бессмысленно меряться славой. А Куросаву Киёси всякий уважающий кино человек должен знать также хорошо, как Куросаву Акиру:
это умный, тонкий и трепетный мистик, и его новый фильм «Пока мы здесь», мировая премьера которого прошла, опять же, в Канне, а российская состоится на 51-м фестивале японского кино – впечатляющее лирическое высказывание о конце света. С одной стороны, неминуемом, с другой – всё в наших руках. А точнее, сердцах.
На рубеже 1990-2000-х годов Куросава Киёси в нашей синефильской среде числился хоррормейкером – на волне мирового успеха (отразившегося у нас в широком видеопиратском тиражировании) «Исцеления», «Харизмы» и «Пульса»; его упоминали через запятую с Хидео Накатой и «Звонком».
Сейчас понятно, как ошибочно было проводить Куросаву по ведомству «мастеров ужасов».
Во-первых, как всякий нормальный японский режиссер, Куросава работает стахановскими по меркам Европы и Америки темпами; пусть до безумной адреналиновой сотни фильмов Миике ему далеко, 50 – тоже впечатляющее число. И среди них отнюдь не только страшилки; достаточно и психологических драм; одна из самых известных работ Куросавы последних лет – мини-сериал «Покаяние» (2012) – начинается как готический триллер, напоминающий чуть ли не «Твин Пикс», но с каждой следующей серией всё больше приближается к моралите о мести, навевающей ассоциации уже не с готикой, а с Достоевским. А самый экзотический опыт, премированный на Римском фестивале 2013-го, времен Марко Мюллера, называется «Седьмой код» и похож на короткую, длиной всего в 60 мину, шутку большого режиссера. Там юная японская девочка-дурочка шляется по русскому городу Владивостоку, увязывается за случайным знакомцем, оказывается опытной киллершей, вовлеченной в ядерный шпионаж, и чуть ли не сестрой балабановского «Брата»: с такой же звериной невинностью творит свои кровавые дела, а в финале ловит попутку на Москву.
Во-вторых, к жанру хоррора даже «страшные» фильмы Куросавы можно отнести только по чисто формальному признаку: призраки интересуют режиссера не меньше, чем люди.
Но эти потусторонние гости нужны ему не для устрашения слабонервных, а для изменения реальности, создания туманного мерцающего мира, где созданиям из плоти и крови тревожно и неуютно.
Куросава – мистик, облекающий в яркую жанровую оболочку метафизические эксперименты. И недавняя работа Куросавы, «Путешествие к берегу», была изящной элегией о призраках покойных близких – но никак не «ужастиком». «Пока мы здесь» начинается с эпизода-обманки: кровавой резни, учиненной ангелоподобной школьницей. Чур нас, чур: неужто Куросава решил попробовать силы в слэшере? Никак нет.
Вскоре выяснится, что под белоснежной школьной формой с матросским воротничком скрывалась не обезумевшая гражданка Земли, а инопланетный пришелец, так что – ничего личного, просто у алиенов другое отношение к человеческому материалу, сугубо практическое.
Рассчитывать на взаимовыгодный контакт с пришельцами невозможно: они и не делают тайны из своих захватнических намерений – сначала похищают из сознания людей ключевые понятия, невольно превращая нас в полуовощей, ну а конечная цель – уничтожение человечества как класса.
Апокалипсис для японского кино – важная национальная тема, произрастающая и из сейсмически опасной географической зоны (может, помните хит советского проката «Гибель Японии», предрекший островному государству погружение на океанское дно?), и в техногенной революции, чреватой соответствующими экологическими потрясениями, и, конечно, в ключевом историческом событии ХХ века – ядерных бомбардировках Хиросимы и Нагасаки.
Если копнуть поглубже, доберемся и до основанной на культе смерти самурайской философии, в которой даже ритуальное самоубийство – не трагедия, а каллиграфически поставленная точка в достойной жизни (и цвет траура в Японии не черный, а белый).
Вот и к концу света в современной японской культуре отношение почти свойское: это – не катастрофа, а неизбежность. Потому и в фильме Куросавы напрочь отсутствует ужас перед грядущим, который нет-нет, да проскальзывает даже в квазикомических голливудских «Армагеддонах».
Тем не менее, умереть, согласно нравоучительной фантастике Куросавы, мы всегда успеем, однако спешить не стоит – из-за одной абстрактной штуки, которая на словах звучит страшной банальностью, а на деле – спасает и сохраняет.
Инопланетяне, одним прикосновением пальца присваивавшие все человеческие мысли и представления, ломаются на «любви».
А когда, наконец, догоняют, что это – не своим выдающимся космическим разумом, но чувством, – решают, что даже такой планете, как Земля, рано ставить ноль.
