У Дени Коте, Эмина Альпера и Агнешки Холланд стало одним конкурентом меньше
Беспрецедентный факап
На Берлине отменили показ конкурсного фильма – «Одной секунды» Чжана Имоу. Объяснили техническими причинами – мол, не успевает режиссёр закончить. Всякое, конечно, бывает; помню, как в Канне показывали «Хорошего, плохого, долбанутого» с предупреждением, что версия недоделанная, без надлежащей цветокоррекции. Но чтобы так? Директору фестиваля Дитеру Косслику терять нечего, это его последний Берлинале, зато у журналистов появился повод для разговора, к которому фильмы, добравшиеся до конкурса, не слишком располагают. Посмотрим, где «Одна секунда» всплывёт – может, поймём, в чем реальная причина отмены: виноват ли китайский «кровавый режим» (вдруг цензоров КНР до сих пор смущает тема культурной революции), приберёг ли Чжан фильм для фестиваля пожирнее или правда технические проблемы. А пока можно посмотреть на единственный доступный для прессы кадр из исчезнувшего фильма.
На Берлинале варят детей
В «Каталоге исчезнувших городов» (Répertoire des villes disparues) Дени Коте в автокатастрофе (скорее, самоубийство, чем несчастный случай) погибает Симон Дюбе, 21-летний парень из маленького заснеженного городка Ирене-ле-Неж, у немногочисленных жителей которого после закрытия шахты не осталось ни работы, ни шансов. Коммуна умеренно скорбит – на большее нет сил, все чувства здесь будто отморожены. Джимми, брат покойного, умоляет Симона дать знак с того света – и Симон возвращается во плоти, вместе с десятками других усопших горожан.
Канадец Коте – хмурый режиссёр с темпераментом аутиста. И мертвецы, вернувшиеся в своём нормальном обличии, без всякой зомби-гнильцы, – ход, который выглядит недалёким заимствованием из «Вернувшихся» (фильма и инспирированного им сериала, известного у нас как «На зов скорби»). И маленькие истории маленьких людей, прозябающих там, где не ступали ни боги, ни черти, – сплошное дежавю: кто помоложе, хочет свалить, кто постарше, развлекается пешими прогулками в снегоступах; те, что бойчее, мечтают прибрать к рукам антикварный столик из заброшенного дома, те, кто страннее, не спят из-за кошмаров. Ещё одна панорама экзистенциальной тоски. Однако с особенностями, в памяти остаётся: есть что-то гнетущее и манящее в том, как напряжённо всматриваются странненькие люди Коте в бурый снег; ничего там не разглядеть, сколько ни пялься, но и оторваться от этой грязноватой белизны непросто.
«Бог есть, её зовут Петруния» (God Exists, Her Name Is Petrunya; Gospod postoi, imeto i' e Petrunija) македонского режиссера Теоны Стругар Митевской – спекуляция на актуальной феминисткой теме; героиню не совсем справедливо, но смешно коллега заклеймила «митушницей». Актриса Зорика Нушева – главная ценность фильма. Без её естественного обаяния история полной, неухоженной, безработной 32-летней Петрунии с никому не нужным дипломом историка, выглядела бы невыносимой конъюнктурой.
Во время религиозного праздника Петруния, только что прошедшая через унизительное собеседование со скотом-работодателем, по мимолетному наитию прыгает с моста за крестом. Обычно в этом ритуале участвуют только мужчины; победу женщины не могут стерпеть ни церковь, ни полиция, ни мужское население, представленное агрессивными бухими фанатиками. И бедная 32-летняя девушка оказывается в полицейском участке – без предъявления обвинений. На какие только хитрости не идут режиссерки для иллюстрации зыбких теорий об униженных и оскорбленных женщинах, думал я на просмотре (и вспоминал прочитанный на днях в фб феминистский пост-манифест: никакое искусство не стоит нашего коллективного социального творчества, благодаря которому женщины наконец-то могут без страха входить в лифты; не анекдот, клянусь!). Потом узнал от товарища-критика, что история подлинная, а ещё пять минут спустя, на пресс-конференции, услышал из первых уст, от режиссёра, что, отталкиваясь от подлинной истории прыжка за крестом всё остальное в фильме «fabricated». Хвалю Митевску за честность – не постеснялась признаться, что сфабриковано дело-то!
Мистер Гарет Джонс – герой «Мистера Джонса» (Mr. Jones) Агнешки Холланд, журналист-стрингер, успевший взять интервью у только начинающего восхождение Гитлера. Джонс рассчитывает на место консультанта у Ллойд Джорджа, однако британское правительство над прозрениями журналиста, пугающего мировой войной, посмеивается и от услуг молодого человека отказывается. И тот едет в Москву – брать интервью у Сталина. Затея заведомо несбыточная, однако Джонс находит материал погорячее. Проведя одну ночь в декадентском баре, где развратничают аккредитованные иностранные журналисты, а вторую – в постели с коллегой, он инкогнито проникает в украинскую деревню Сталино, где свирепствует голодомор. О котором молчат все прикормленные Кремлём зарубежные писаки во главе с лживым развратником и пулитцеровским лауреатом Дюранти.
Джонс, который «сошёл не на той станции», – сюжетный ход хоррора, к которому Холланд волей-неволей склоняется, изображая голодомор. Уверен, что в реальности было ещё страшнее, и Холланд ничего не преувеличила – но, как и журналистские оргии в «Метрополе», отдаёт всё какой-то опереттой. Редкие выжившие дети ходят и поют «Холод, голод в нашей хате», спасаясь от которого, крадут колбасу, притараненную Джонсом в поезде. А когда валлиец совсем замерзает и дичает (в кратчайший срок – его скитания, кажется, не длятся и двух дней), любезно угощают его варёным мясом. «Что это? – Коля, наш брат». (У Коте, кстати, тоже появляются дети в снегу – возможно, неживые; не разобрать за жуткими карнавальными масками).
Фильм Агнешки Холланд так и напрашивается на ёрнические куплеты, однако в идеологической правильности ему не откажешь: призыв Джонса к Европе, увы, не услышанный, – остановить зарвавшегося мерзавца Сталина, иначе появятся новые.
Самая невероятная рифма фильмов Берлинале – сваренные дети: в «Сёстрах» (Kız Kardeşler) турка Эмина Альпера неграмотный пастух, по принуждению женившийся на старшей из трёх героинь (прямых отсылок к Чехову нет, за исключением желания свалить из заколдованной деревни в горах), в пьяном исступлении опрокидывает кипящий котёл на дремлющего младенца. Брату Коле ещё повезло – сварили после смерти.
Про Альпера – скучно, как скучен сам фильм, многословием подражающий Нури Билге Джейлану. Но у того-то весь массив текста по делу, а тут – пустая болтовня. В деревне – тоска, а в городе – чужбина? Такая мораль? Я, правда, не понял, к чему эти битые два часа, мусолящие одномерную мысль про пагубность социальной архаики.
Горчилин просто в отличнейшей компании
Секцию «Панорама», куда отобрана «Кислота», возглавила в этом году испанка Пас Лазаро – и у меня, кажется, появился новый любимый куратор. Во всяком случае, из того, что я видел (увидеть всё – нельзя, в программе 46 полнометражных фильмов), пожалел только об унылой нарциссичной антиутопии Кейси Аффлека «Свет моей жизни» (Light of My Life). Остальное – поджарое, мускулистое кино; именно кино – не теряющееся на огромном экране (в «Панораме» прежних лет доминировала тема фильмов, а не её художественное решение). И даже объективно неудачные работы – вроде судорожного антикоррупционного нуара Лу Йе «Игра теней» (The Shadow Play) – смотрятся уместно как часть общей кинокарты.
Среди моих личных фаворитов – «Монос» (Monos) Алехандро Ландеса, копродукция Колумбии и Аргентины, поэма о детско-юношеском военном отряде. Сценарий Ландес придумал вместе с Алексисом Дос Сантосом, чей превосходный фильм «Разобранные постели» мы показывали несколько лет назад на «Бритфесте». «Монос» – торжество хореографии и сюрреализма; фильм-стихия, где выстрел и поцелуй разделяет полшага; песня крови и молока на губах.
«Короткая история с зеленой планеты» (Breve historia del planeta verde) – ещё одно чудо «Панорамы», тихая сказка Сантьяго Лосы о путешествии трёх школьных друзей (один был когда-то парнем, но удачно сменил пол) и умирающего инопланетянина, остатки жизни в котором сохраняет лёд. Финальная левитация напрямую связывает Лосу с «Каталогом» Коте: приятно, когда хорошие фильмы говорят друг с другом.
