На фестивале West Wind – экранизация «Чернобыльской молитвы» нобелевского лауреата Светланы Алексиевич: жуткий документальный материал стал основой для изумительно красивой ленты с осмысленными визуальными цитатами из Андрея Тарковского.
В обзоре проектов, выдвинутых на «Оскар» за лучший иноязычый фильм, я писал, что мечтаю увидеть «Голоса из Чернобыля» – игровую экранизацию документальной прозы Светланы Алексиевич. Хорошо, когда мечты сбываются так скоро: фильм вошел в программу фестиваля West Wind в Санкт-Петербурге и Москве, и это настоящее событие.
«Жанр человеческих голосов» – так сама Светлана Алексиевич определила пространство, в котором существуют ее книги.
«Реальные люди рассказывают о главных событиях своего времени – война, развал социалистической империи, Чернобыль, а все вместе они оставляют в слове – историю страны, общую историю. Старую и новейшую. А каждый – историю своей маленькой человеческой судьбы». Приступая к экранизации «Чернобыльской молитвы», люксембургский режиссер Пол Крухтен (его изобретательность в работе с документальным материалом зрители West Wind могли оценить в 2015-м году по фильму «Никогда не умирай молодым») должен был придумать оригинальный кинематографический жанр – аналог тому, что изобрела Алексиевич. Формат «говорящих голов» на экране, конечно, возможен, но редко по-настоящему интересен.
Крухтен выбрал путь фильма-сновидения, его голоса – это образы, поток картин удивительной красоты.
Он далек от буквальной игровой реконструкции событий, описанных в «свидетельских показаниях» героев Алексиевич, хотя момент прямой инсценировки в фильме есть. Так, например, историю Николая Калугина («Объявили по радио: кошек брать нельзя! Вещи брать нельзя! Я все вещи не возьму, я возьму одну вещь. (...) Наша дверь... Наш талисман! Семейная реликвия. На этой двери лежал мой отец. Не знаю, по какому обычаю, не везде так, но у нас, сказала мне мама, покойника надо положить на дверь от его дома. Он так лежит, пока не привезут гроб. Я сидел около отца всю ночь, он лежал на этой двери... (...) Как я ее оставлю?») сопровождают кадры с пожилым человеком, несущим дверь.
А монолог Василия Нестеренко, бывшего директора Института ядерной энергетики при Белорусской Академии наук, – рассказ о преступлении власти, замалчивавшей опасность катастрофы – начинается с плана высокопоставленного официального лица, сидящего под портретом Горбачева.
Но и эти, реконструирующие черты исчезнувшей империи кадры, и образы-галлюцинации, напрямую отсылающие к визуальной вселенной Тарковского, и зловещие натюрморты, снятые в сегодняшнем Чернобыле, – части полуторачасового сновидения-калейдоскопа.
«Голоса из Чернобыля» – не док, не хроника, не фильм-расследование, но чистое кино.
Крухтен очень толково монтирует избранные интервью из книги: получается стереоскопическая панорамная картина, которая фиксирует и конкретную техногенную катастрофу – аварию на Чернобыльской АЭС, случившуюся 26 апреля 1986 года. И глобальный социальный катаклизм – распад построенной на лжи советской империи. И – в соответствии с подзаголовком книги Алексиевич «Хроника будущего» – вполне вероятный апокалипсис, закат всего человечества.
Так что фильм – не только рефлексия недавнего прошлого, но и предупреждение грядущему.
Как комментировала текст сама Алексиевич, «после Чернобыля мы живем в другом мире. Но совпало две катастрофы: космическая – Чернобыль, и социальная – ушел под воду огромный социалистический материк. И это, второе крушение, затмило космическое, потому что оно нам ближе и понятнее. (...) Трудно защититься от того, чего мы не знаем. Чего человечество не знает. Когда-нибудь эти годы, наши годы, чернобыльские годы, станут мифологическими. Новые поколения, одно за другим будут оборачиваться назад, к нам: как это случилось, что за люди тогда жили, что они чувствовали, как думали об этом, что рассказывали и запоминали? Эта книга не о Чернобыле, а о мире после Чернобыля. Свидетели рассказывают... Успели рассказать... Многие из них уже умерли... Но все-таки послали нам сигнал...».
В каком-то смысле, это и научно-фантастический хоррор. С фантастикой в её самых радикальных образцах (типа фильмов Кроненберга) «Голоса из Чернобыля» роднит мотив фатальной метаморфозы:
пища становится радиоактивным мусором, человек – зараженным объектом, природа – декорацией, дети, родившиеся с патологией, несовместимой с жизнью, – образцами для научных исследований.
Люди, вынужденные покинуть родные дома, воспринимаются окружающими как чужаки, непонятные пришельцы, маркированные страшным ярлыком «из Чернобыля». Люди, попавшие в запретную зону – птицы уже не прилетают туда, зато трава и деревья будто не догадываются о случившемся, – замечают, что не чувствуют запаха этих трав: так обоняние реагирует на высокий уровень невидимой глазу радиации. Впрочем, всё это – не вымысел. Как замечает один из героев книги и фильма, нет фантастических романов о Чернобыле – реальность превзошла любой вымысел. И постановочный сюрреализм Крухтена меркнет рядом с документальными кадрами мира, где человеку больше места нет.
Гипереалистические чернобыльские пейзажи и дотошное воссоздание советского предметного мира придает «Голосам из Чернобыля» сходство с произведением современного искусства. Отличие – ключевое: в эмоциональности фильма.
Крухтен – режиссер-гуманист, солидарный с одним героев в том, что люди предпочитают говорить о любви, а не о смерти – как бы ни была высока ее концентрация.
Сквозной персонаж здесь – Валюшка, жена ликвидатора аварии на АЭС, героиня дивной Динары Друкаровой (сегодняшняя звезда французских хитов «Генсбур. Любовь хулигана» и «Три воспоминания о моей юности» начинала в перестроечных шедеврах Виталия Каневского «Замри, умри, воскресни» и «Самостоятельная жизнь», играла у Алексея Балабанова в фильме «Про уродов и людей»). А лейтмотив фильма – первая фраза Вали, чей монолог «Одинокий человеческий голос» завершает книгу Алексиевич: «Я недавно была такая счастливая...».
Кстати, сама Алексиевич после «Чернобыльской молитвы» взялась за книгу «Чудный олень вечной охоты», «сто рассказов о русской любви»: «Мы жили в окопах, на баррикадах, на стройках социализма. Но, – подумала я, – все это страшная правда, но не вся правда о человеке?» В парадоксальной красоте фильма Крухтена – другая, не менее важная часть этой правды.
