Если бы фестиваль не отменил в этом году Приз прессы, я бы высказал своё мнение в анкете для голосования. Теперь придется сделать то же самое в более пространной форме. Разбив текст для удобства восприятия на пять глав. С предисловием.
23-я «Золотая Маска» вошла в историю рекордным числом номинированных драматических спектаклей: 10 – в категории «Большая форма» и 18 – в категории «Малая форма» (критерий довольно условного деления – максимальное число зрителей в зале). Для сравнения – в 2016-м их было 14+10, в 2015 – 10+9, в 2014-м – 12+10, в 2001-м, когда впервые было предпринято разделение «по форме», – 6+6.
Чем больше – тем лучше; как говорил Эдуард Бояков, человек, который придумал «Золотую Маску», главное – не награды, а сам фестиваль.
А цель фестиваля – представить в Москве современный российский театр во всём географическом и жанровом разнообразии. И здесь уже не так важно, кто получит награды. Как минимум, для нас, зрителей (к которым я отношу и себя, пусть уже несколько лет как и хожу на спектакли «Маски» как аккредитованный журналист). Да и для театров, часто выставляющих дипломы в фойе на видном месте, смысл в самом факте номинации.
Есть, конечно, «Маски» исторического и политического значения – например, приз 2012 года в категории «Малая форма» «Отморозкам» Кирилла Серебренникова, поставленным с артистами новорожденной «Седьмой студии». Но участие в «Маске», действительно, важнее победы.
Ну кто навскидку вспомнит всех победителей прошлых лет? Хотя бы потому, что «Маска» – не проходящий в Берлине Theatertreffen, где число лучших немецкоязычных спектаклей ограничено десятью. Или – мне, как «эпическому киноману», проще прибегать к таким сравнениями – не Канн, в котором сама программа – внятное кураторское высказывание, а жюри формируется с предельным тщанием (известно, что легендарный президент фестиваля Жиль Жакоб мог вести многомесячную переписку с потенциальным членом жюри, выведывая его пристрастия). Поэтому первая глава текста будет посвящена тому, почему премия «Золотая Маска» не так важна, как фестиваль «Золотая Маска».
1. Золотая Доска, или Почему премия «Золотая Маска» не так важна, как фестиваль «Золотая Маска»
В Московском музее современного искусства сейчас идет большая ретроспектива краснодарской Группировки ЗИП. Одна из работ называется «Доска», описать ее лучше всего словами самих художников: «Это такое сочетание графических портретов, где лица знакомые, но набор – странный: Дима Билан рядом с Гитлером, дальше – Хрущев, Пугачева, Дали, Пикассо... «Доска» – отсылка к советскому прошлому, когда были в моде доски почета и позора. Мы множество таких досок, уже поломанных, находили на заводе ЗИП. Одни доски были посвящены передовикам, другие – бракоделам. Но все валялись вместе, фотографии лежали в общей куче, и было трудно определить, кто из этих людей передовик, а кто бракодел. И мы решили сделать объект – просто «Доска», а уж кому она посвящена – решать вам...».
Я, зная чувствительность театральных людей, сразу поясню, что «бракоделов» на «Маске» не бывает, но в остальном и сама программа, и призовой расклад – картина мира без идеологии, прямой аналог той эклектики, которую в своей иронично «антиидеологической» работе использует Группировка ЗИП.
Эта разношерстность конкурса происходит из самих условий фестиваля и премии.
Взгляды членов жюри на искусство могут быть полярными, объединяет судей лишь то, что их собственные работы в этот год не участвуют в соревновании. Отбирает программу пестрый экспертный совет, точнее, даже два совета: один – по драматическому театру и театру кукол, другой – по музыкальному театру (в музыкальном театре я точно не эксперт, так что дальше – только о драматической «половине» фестиваля).
С экспертным советом, работавшим на 23-й «Маске», вообще вышел скандал. Как политкорректно написала Елена Ковальская, «стараниями Минкульта совет «усилен» консервативными критиками».
В результате от участия в «предвыборной гонке» отказались Кирилл Серебренников и Константин Богомолов, а в свежих фейсбучных диалогах можно найти такой комментарий на предложение спрогнозировать призовой расклад (цитирую Ольгу Шакину): «Так уж случилось, «Маска» в этом году не всеохватна, не мировой чемпионат, а кубок». Если бы такого «самоотвода» не произошло, драматический конкурс мог бы шагнуть и за пределы 28 названий – бедное жюри! Тут интересно, что не оправдались пессимистические опасения, мол, такой «Маски», которую ты, Вадим, знаешь, больше не будет.
Получилось же, что какой бы лютый минкультовский ставленник ни входил в экспертный совет, других режиссеров у нас не оказалось, как не оказалось и «антилиберального», «государственнического» театра (то есть, он, наверное, есть, но такого низкого уровня, что даже консерваторы постеснялись его номинировать).
И похоже, что никто из прогрессивных режиссеров, кроме самоустранившихся от участия в конкурсе, вниманием экспертов обделен не был. Впрочем, театра прямого политического высказывания у нас тоже нет – но это уже претензия не к эспертам.
2. Россия – не Европа, или Почему у нас нет театра прямого политического высказывания
Я, вообще-то, не собираюсь отвечать на этот вопрос. Точнее, так: на него невозможно ответить в формате небольшой журналистской заметки. Тут много причин, и государственное фнансирование большинства театров вкупе с цензурной активностью российской власти – отнюдь среди них не доминирующие. Минувшей осенью я случайно попал на новый спектакль Фалька Рихтера «Страх» в берлинском «Шаубюне». Спектакль, если совсем коротко и грубо, о нынешнем правом крене; с использованием масок реальных современных политиков правого толка и их беспощадным осмеянием.
Допускаю, что нечто подобное могут делать в камерном формате «Театра.doc», но вот представить похожий спектакль на большой российской сцене я не могу. Из-за разницы – вот повод использовать подзабытое слово благословенных перестроечных времен – в менталитете.
Для немцев (и – шире – европейцев), под завязку заполнивших немаленький зал А (и наверняка голосующих очень по-разному), политика – часть повседневной культуры, один из правомерных поводов для полноценного театрального шоу (а спектакль Рихтера, конечно, и шоу тоже, причем весьма популярное). В России политику в таком контексте используют разве что создатели «Гражданина поэта», существующего в параллельном театру пространстве, большинство же действующих режиссеров (как минимум, те из них, что способны сделать спектакль, удерживающий внимание больше, чем 50 зрителей) её даже не то, что боятся – они ею брезгуют. Как брезгует и их аудитория, для которой очевиден водораздел между чем-то неприятным и сиюминутным (тем, что в газетах, телевизоре и фб-чатах) и прекрасным и вечным (чему, вроде как, должны служить мастера искусства).
Из всего этого не следует, что среди номинантов нет политических спектаклей. Есть виртуозная миниатюра Дмитрия Егорова «Ак и человечество», сделанная на Малой сцене Воронежского Камерного театра по рассказу забытого советского прозаика Ефима Зозули.
Прозрачная метафора революционных чисток, жутковатая антиутопия о городе, где была создана Коллегия Высшей Решимости, – тройка «экспертов», взявшая право определять граждан, не нужных для жизни.
Её предводитель Ак – не просто тиран, меняющий маски как шварцевский Дракон: Камиль Тукаев (он номинирован на «Маску» как лучший актер – но за роль в другом спектакле Камерного, «Дяде Ване» в постановке Михаила Бычкова) грандиозно играет фатальную эволюцию обычного человека, однажды попробовавшего на вкус кровь и неограниченную власть. И спектакль (как и автор текста-первоисточника, датированного аж 1919-м годом) далек от возложения вины на отдельно взятого диктатора: последняя часть, в котором пережившее истребление общество обуржуазивается, огламуривается и «окультуривается», совсем не оптимистичен. Кстати, в прологе актеры ненавязчиво подчеркивают вневременную актуальность «Ака», обращаясь к зрителям с текстом, обыгрывающим современную паранойю про «оскорбление чувств». Тем не менее, это спектакль не про сейчас, а про всегда. На что трогательно откликаются зрители – как с грустью заметила на выходе из зала одна девушка, «никак мы не можем – ни по-нормальному, ни так».
Есть «Дознание» по Петеру Вайсу, произведенное в Хабаровском ТЮЗе Михаилом Тычининым, еще один спектакль, поднимающий «великий вопрос о праве на жизнь» (© Ефим Зозуля), но на другом кровавом историческом материале. Бóльшую часть текста, основанного на судебном процесе над нацистскими преступниками, зрителям предстоит прочитать самим – вслух или, чаще, про себя, под то или иное музыкальное сопровождение (от Шнитке, что ок, до Карла Орфа, что не очень – для меня Carmina Burana слишком крепко связана со «сНежным шоу» Вячеслава Полунина и совсем не вяжется с хроникой массовых убийств). Функция актеров сведена к минимуму – аскетичные перфомативные действия, раздача зрителям указаний и некоторых предметов: в одном случае, ты читаешь текст, держа в руке горящую свечу, в другом – жестяную миску с водой.
Говорят (в фейсбуке), что на одном из московских спектаклей со зрительницей случилась истерика – она отказалась брать эту миску. Я, наверное, толстокожий, ничего особенного в раздаче свечей и жести не почувствовал – нормальные правила игры, отчего бы их не принять?
Могу только позавидовать такой восприимчивости – я-то отнесся к «Дознанию» как к незапланированной пародии на жесткие эксперименты Андрея Стадникова. Но оценил (не знаю, запланированный автором или нет) момент борьбы с внутренним фашистом – когда справляешься с раздражением от того, что кто-то из твоих соседей по 30-местному залу читает текст слишком медленно, а ты тупо сидишь и ждешь, скучая.
Есть в том же конкурсе «малой формы» искрометный «Процесс» по мотивам Кафки, поставленный Дамиром Салимзяновым в театре «Парафраз» из города Глазова. Тоже про «всегда», пусть тут и уйма хлестких отсылок к современным инцидентам – от бульдозеров, нацелившихся на дом Йозефа К. и бутылки шампанского в руках экзекутора, поглядывающего на зад провинившегося клерка («с таким задом розгами не справиться»), до моркови, заменившей сигареты в пачке «Тройки»: Салимзянов, кажется, единственный, кто так точно прошелся по насильственному внедрению ЗОЖ, а ведь острее темы не придумаешь, причем и у нас, и в Европе.
Насколько смешным, настолько и печальным аттракционом «Процесса» становится чтение глав Конституции, звучащей в устах героя самого Салимзянова как несбыточная сказка на ночь.
Эта во многом случайная подборка политического театра в конкурсе «Маски» фиксирует четкую тенденцию: политикой в её современных проявлениях брезгуют не только режиссеры, но и драматурги. Все использованные тексты – глубоко ХХ век. И в списке востребованных авторов по-прежнему доминируют классики.
3. Старый стиль сильнее был, или Почему в современном театре так много классики
Легко всё списать на лень и нелюбопытство режиссеров, раз. На неспособность современных драматургов задеть нерв и поймать дух, два. На косность всей театральной системы, три. Вот, дескать, дожили – на дворе XXI век, а среди 28 драматических конкурсантов – три спектакля по Островскому (не считая включенной в отдельную номинацию «Эксперимент» «Снегурочки» Галины Пьяновой на музыку Александра Маноцкова в новосибирском «Старом доме»), пять – по Чехову; есть Булгаков, Бабель, Леонид Андреев, Гоцци, Хемингуэй, Шекспир (Львом Додиным переписанный и дополненный текстами Грамматика, Холиншеда и Пастернака); на таком фоне современными авторами можно считать и Вампилова с Виктором Некрасовым и Евгением Поповым.
Реально современные драматурги пересчитываются по пальцам: украинка Наталья Ворожбит (автор пьесы «Саша, вынеси мусор», поставленной Виктором Рыжаковым в ЦИМе), немец Мариус фон Майенбург (автор «Камня», поставленного Денисом Хуснияровым в Театре на Васильевском), литовец Мариус Ивашкявичус («Русский роман» Миндаугаса Карбаускиса в театре им. В. Маяковского). Плюс вербатим Вячеслава Дурненоква и Марии Зелинской «Мирение. Телеутские новеллы» из Кемеровского театра драмы и «Пустота», поставленная Талгатом Баталовым в Тверском ТЮЗе по пьесе Максима Черныша («Поле» Павла Пряжко, гениально поставленное Дмитрием Волкостреловым в театре post, вынесено за скобки основного конкурса, в «Эксперимент»).
Но вот «Пустоты»-то на «Маске» могло и не быть.
В большинстве случаев я могу объяснить присутствие спектакля в конкурсе, независимо от того, понравился он мне или нет. «Пустота» – исключение. И его проблема как раз не в режиссуре, вполне себе техничной и бодрой, а в тексте – утомительном наборе языковых и фабульных штампов.
Поначалу кажется, что автор, взявшийся за драму (Баталов обозначил жанр спектакля «ситкомом», что в эпоху расцвета сериалов очень уместно) из жизни топ-менеджеров, живого топ-менеджера видел только по телевизору; потом задумываешься о том, что автор, возможно, и всё остальное, что существует в мире, видел только в телевизоре, иначе появление этой пьесы-гомункула не объяснить. Да, и обычные отговорки, мол, в Москве гастрольные спектакли часто проходят хуже, чем на родине, тут не сработают: я видел «Пустоту» в Твери (как видел на родных сценах и спектакли из Петербурга, Воронежа и Ярославля – городов, поехать в которые не составляет труда).
Так что, может, оно и к лучшему, что современный русский театр по-прежнему предпочитает Чехова Чернышу.
Качество текстов – как небо и земля, какую бы усталость узнавания не вызывали те же «Три сестры». Эта пьеса подверглась самым радикальным метаморфозам в двух спектаклях, конкурирующих за «Маску» в «малой форме». Оба – среди главных претендентов на приз.
4. Игра на всю жизнь, или Кто должен победить
Игра в прогнозы оправдана на фестивалях с концептуально выстроенной программой и концептуально подобранным жюри. На «Маске», о чем я уже сказал выше, победителей выбирают разнообразные индивидуальности (в этом году жюри драматического театра возглавляет худрук РАМТа Алексей Бородин), а пытаться угадать личные вкусы других людей – занятие бесперспективное (тем более, в жюри работает аж 17 человек; тут любая схема рухнет). Так что дальше начинается фантазия в вольном стиле: если бы я был жюри.
В «малой форме» выделяются две неортодоксальные версии «Трех сестер». «По ту сторону занавеса», поставленный Андрием Жолдаком в Александринском театре (действие частично охватывает огромный парадный зал, но сотня зрителей сидит на сцене, поэтому – малая форма). И «Три сестры» Тимофея Кулябина в новосибирском «Красном факеле», полностью сыгранные на русском жестовом языке (дар речи – только у Ферапонта, в оригинале – глухого персонажа).
Кулябин мастерски работает со звуком (герои, поясню еще раз, глухи и немы; чеховский текст проецируется на экран), делает физическим каждый контакт персонажей – они вынуждены касаться партнеров, сталкиваться лицом к лицу и говорить, глядя в глаза, отчего заложенная в тексте невозможность коммуникации становится острее и болезненней.
Кулябин помещает действие в условную пограничную зону между прошлым и настоящим – в мир, где айфоны уживаются с шинелями начала ХХ века, в основательную декорацию Олега Головко, построенную из старинной мебели, лишенной всяких старинных декоративных примет. Но он, в каком-то смысле, становится и заложником приема, исчерпывающего себя к четвертому акту (невербальный способ общения удлиняет спектакль до 3 часов 40 минут чистого, не считая антрактов, времени). И глобально это – классическая трактовка «Трех сестер»: смена языка не привела к радикальному изменению смысла.
Я – за космическую фантазию Жолдака: те же без малого 4 часа действия отданы безумному путешествию чеховских героев во времени и пространстве.
Души Ольги, Маши и Ирины реинкарнируются в четыре-тысячи-каком-то году и стремятся к звездной станции «Москва». И с текстом Жолдак поступает отчаянней – не только переписывает, но заставляет актеров присвоить его, прожить, следуя не букве, но духу.
В «большой форме» солирует «Гроза» Андрея Могучего, Островский на музыкальный лад – этот спектакль вошел в проект «Золотая маска в кино». Но я бы для симметрии отдал приз другому спектаклю Александринского театра, «Ворону» Николая Рощина. Потому что Рощин – самый недооцененный из выдающихся режиссеров. Потому что Александринский театр сейчас на пике формы. И потому что такое решение наделало бы много шума. А вот «Гамлет» мудрейшего Льва Додина у меня «не пошел»: ничего не мог с собой поделать, видел на сцене не героев, а отчаянно любующихся собой артистов-нарциссов, Данилу Козловского и Ксению Раппопорт (и «подключался» в итоге только к замечательной Лизе Боярской – Офелии и рабочим сцены, исполнявшим режиссерскую волю – они по ходу действия заколачивают открытое в начале спектакля пространство деревянными досками – сурово и честно).
В «Эксперименте» хороша «Снегурочка», сильна «Молодая гвардия» петербургской «Мастерской». Но первенство, конечно, за Волкостреловым. Впрочем, жюри снова со мной не согласилось – и вот время перейти к официальным итогам.
5. Последняя глава, или Кто победил
Итак, поехали, в порядке объявления призеров.
ДРАМА/РАБОТА ХУДОЖНИКА
Николай РОЩИН, «Ворон», Александринский театр, Санкт-Петербург
Ура, жюри признало мастерство Рощина-художника. Справедливо, потому что спектакли Рощина – рукотворные в буквальном смысле; фантастическая машинерия в них – незаменимый элемент, вещная часть режиссерской вселенной.
ДРАМА/РАБОТА ХУДОЖНИКА ПО КОСТЮМАМ
Елена СОЛОВЬЕВА, «Корабль дураков», театр «Грань», Новокуйбышевск
Снова точное решение – гротескные костюмы для фривольных средневековых фарсов дополняют актеров, становясь материальной подпоркой ролей.
ДРАМА/РАБОТА ХУДОЖНИКА ПО СВЕТУ
Александр МУСТОНЕН, «Плешивый Амур», Московский театр юного зрителя
За подробной декорацией Сергея Бархина, построившего ностальгический барачный район, я как-то не заметил особого светового рисунка.
КОНКУРС «ЭКСПЕРИМЕНТ»
«СНЕГУРОЧКА», театр «Старый дом», Новосибирск
Красивый спектакль о русском язычестве. Но жаль, что сериал Дмитрия Волкострелова «Как мы не получили «Золотую маску» продолжился. Видимо, активно выступило музыкальное жюри – в номинации «Эксперимент» решение драматическое и музыкальное жюри принимают совместно.
ДРАМА/РАБОТА РЕЖИССЕРА
Андрей МОГУЧИЙ, «Гроза», БДТ им. Г.А. Товстоногова, Санкт-Петербург
Могучий – могуч; понимаю, что каламбур той еще свежести, но так оно и есть. Режиссер-перфекционист, работающий с ницшеанским размахом. И добро пожаловать в кинотеатры!
ДРАМА/ЖЕНСКАЯ РОЛЬ
Евгения СИМОНОВА, Софья Толстая, «Русский роман», Театр им. Вл. Маяковского, Москва
Спектакля не видел. Надо посмотреть. То, что Симонова – артистка превосходная, никому объяснять не нужно. Может, только самым молодым зрителям, которые про советское кино знают только понаслышке.
ДРАМА/МУЖСКАЯ РОЛЬ
Данила КОЗЛОВСКИЙ, Гамлет, «Гамлет», Малый драматический театр – Театр Европы, Санкт-Петербург
Вот тут категорически не согласен. Почему – см. выше.
ДРАМА/ЖЕНСКАЯ РОЛЬ ВТОРОГО ПЛАНА
Елена НЕМЗЕР, Панталона, «Ворон», Александринский театр, Санкт-Петербург
Ведущая актриса Александринского театра, только что азартно сыгравшая мамашу Кураж у Терзопулоса, органична и в уникальном мире Рощина.
ДРАМА/МУЖСКАЯ РОЛЬ ВТОРОГО ПЛАНА
Хольгер МЮНЦЕНМАЙЕР, Дьякон, «Жили-были», Драматический театр, Шарыпово
Артист колоритный. Возможно, так жюри решило выделить очень короткий и совсем не характерный для провинциального театра эскизный спектакль о смерти. Впрочем, логику экспертов, определяющих номинантов в актерской «второплановой» номинации, я никогда не мог понять.
ДРАМА/РАБОТА ДРАМАТУРГА
Марюс ИВАШКЯВИЧЮС, «Русский роман», Театр им. Вл. Маяковского, Москва
Новая номинация «Маски» принесла победу маститому литовскому драматургу. Своих не нашлось, о чем, собственно, мне уже пришлось сказать выше.
СПЕЦИАЛЬНЫЕ ПРЕМИИ ЖЮРИ ДРАМАТИЧЕСКОГО ТЕАТРА И ТЕАТРА КУКОЛ
Ансамбль актеров в спектакле «Три сестры», театр «Красный факел», Новосибирск
Игорь Волков, Виталий Коваленко, Елена Вожакина – актеры в спектакле «По ту сторону занавеса», Александринский театр, Санкт-Петербург
Вот так жюри отметило две выдающиеся версии «Трёх сестер». Значит ли это, что главные награды достанутся другим спектаклям? Да, именно это и значит. И почему у Кулябина отметили всех актеров, а у Жолдака – только троих? Вот уж вопиющая несправедливость.
ДРАМА/ СПЕКТАКЛЬ БОЛЬШОЙ ФОРМЫ
«РУССКИЙ РОМАН», Театр им. Вл. Маяковского, Москва
Занятно, что, кажется, никто из критиков не прочил победы «Русскому роману». Теперь точно надо посмотреть. Почему не сделал этого раньше? Из-за, скажем так, кардинального несовпадения с режиссерским темпераментом Миндаугаса Карбаускиса. После «Канта» решил, что можно, наверное, и завязать с его спектаклями. Но «Маска» не позволяет.
ДРАМА/ СПЕКТАКЛЬ МАЛОЙ ФОРМЫ
«МАГАДАН/КАБАРЕ», театр «Около дома Станиславского», Москва
Наши искренние поздравления Юрию Погребничко! Спектакль – божественный; подробнее – в тексте про лучшие спектакли 2016-го.
