Главные призы во всех трех конкурсах «Движения» – игровом, документальном и короткометражном – получили фильмы, к которым подходит определение «всё это рок-н-ролл». Даже если в одном из них играет и поет Татьяна Буланова.
Маленькие партизаны
Я зануда, потому начну с, по сути, курьезной, но и серьезной темы. Меня она, во всяком случае, задевает. Я уже касался её в первом репортаже с «Движения»-2017, теперь вот снова вынужден про мат на экране, который у нас с 2014-го года официально запрещен – при формальном отсутствии цензуры. Фильмы, где он звучит, не получают прокатных удостоверений и не могут быть показаны в оригинальной, авторской версии даже на фестивалях (что, конечно, прямая цензура и есть). В итоге фильмы, где «нецензурная» лексика всё-таки присутствует, демонстрируются с браком по звуку – никак иначе вторгающееся в фонограмму «пиканье» (или неожиданные моменты тишины посреди монолога) не назвать.
Вот интересно, это никого из зрителей не раздражает?
Тем более, на фестивалях, где зрителями оказываются и сановные персоны, в том числе те, что принимали такой закон. Понятно, что до свободы самовыражения художников им дела нет, но ведь их собственная свобода смотреть фильм в оригинале, без купюр, тоже страдает.
А что в головах у режиссеров?
Им настолько всё равно, в каком виде их работа дойдет до условного получателя? Вот если бы режиссером был я, как бы поступил? Отказался от показа «запиканной» версии вовсе – пусть ждет новой перестройки на «полке». Или подбивал коллег к коллективным действиям – если бы все авторы разом отказались цензурировать свои картины, искать другой выход пришлось бы фестивалям: только из благонравного кино программу национального киносмотра не составить. Или, видя бесперспективность борьбы с узаконенным абсурдом и не желая своей картине «полочной» судьбы, просто не стал бы использовать мат; в конце концов, русский язык велик и могуч (что продемонстрировал великий Марк Захаров, наполнивший спектакль «День опричника» бранными неологизмами). Ладно, бывают случаи, когда запрещенные слова особого значения не имеют, можно ими пожертвовать. Но вот, например, логику Леры Сурковой, режиссера конкурсных «Язычников», я понять не могу.
Это экранизация пьесы Анны Яблонской, украинского драматурга, погибшего во время теракта в Домодедово в 2011-м году (жюри игрового конкурса посмертно присудило ей приз за сценарий). Матные слова звучат в доброй трети диалогов – в иные моменты цензурированая фонограмма превращается в один сплошной «пик». Причем режиссер устраняет и ту часть бранной лексики, что законом не запрещена. И это не единственный компромисс.
«Язычники» затрагивают сложные, а то и опасные вопросы – отношения общества и религии, возможности чуда в дольнем мире, веры мнимой и истинной. В не самую благополучную (но вполне типичную) семью – родители давно тихо ненавидят друг друга, муж безработный, денег в обрез, дочь бросает институт и вообще катится по наклонной – вторгается карикатурная мать героя, лицемерная святоша-паломница, чьё «насильственное православие» приводит не к спасению, а ровно наоборот – к почти фатальным последствиям. По мне, текст (и его экранизация) говорят о тонких вещах схематично, с грубым, по-большевистски антиклерикальным пафосом.
Но там, где Яблонская хотя бы идет до конца, Суркова прибегает к стыдливым умолчаниям.
Вот набожная мать устраивает сына на работу – на склад при церкви, «товар принимать», восемьсот долларов на полной ставке. Что за товар – «свечи, ладан, духовная литература?» Фильм на этот счет, оставляет в тревожном недоумении, тогда как в пьесе ясность полная: «открыл коробочку... одну... а там... сигареты... блоки сигарет... сто штук... в одной коробке... без акциза... странно, думаю, зачем отцу Владимиру сигареты – да еще в таком количестве... триста коробок... открыл другую коробку... из другой партии... – а там бухло... контрабанда... но вы не переживайте... я ничего не трогал... мне религия не позволяет... великий пост... я не пью...». Вот такой пример опасливой самоцензуры в действии.
Впрочем, я не оспариваю решения жюри, отметившего, кроме Яблонской, и актерский состав «Язычников»: и Татьяна Владимирова в роли святоши, и Валентин Самохин в роли её сына, и Елена Нестерова в роли его жены относительно успешно избавляют персонажей от плакатности.
И вот еще про мат и его космическую энергию: главные призы в игровом и короткометражном конкурсах получили фильмы, режиссеры которых выбрали третий, партизанский путь обхода цензуры.
Николай Сидоров-Французов, автор небесспорной, но яркой и странной короткометражки «Ёф» (это такая транскрипция слова youth) каким-то хитрым способом протащил версию с оригинальной фонограммой – за что ему отдельное спасибо, ибо лично я почерпнул из фильма одно совершенно замечательное словосочетание. Пересказать этот 30-минутный «гимн юности» (по определению самого режиссера), разыгранный Полиной Виторган, легендарной певицей Татьяной Булановой и тремя артистами «Гоголь-центра» – Игорем Бычковым, Георгием Кудренко и Ольгой Добриной – весьма затруднительно, что, конечно, плюс.
Неописуемое кино о любви и мастурбации, маниях и раскрашенном петухе, последних днях лета и фейерверке на кладбище.
Интересно, что Сидоров-Французов сделает дальше.
А в победителе основного конкурса – фильме «Нашла коса на камень» Ани Крайс, выпускницы Кельнской академии медиаискусств, сделавшей дебют на немецкий грант, – положенные цензурные «пики» звучат, но с таким опозданием (или, наоборот, опережением) в несколько секнуд, что все «нехорошие» слова легко считываются. И все, кстати, остроумны и уместны. На этом про мат всё, а к «Косе» я еще вернусь.
Маленький шедевр
Мой личный лучший фильм 5-го «Движения» – «Маленький поезд» Тамары Дондурей, получивший особое упоминание жюри короткометражного конкурса с продюсером Сабиной Еремеевой во главе. «Маленький поезд» – как «Ёф» – довольно сложно пересказать, хотя и по другой причине: «Ёф» интригует броской чувственной невнятицей, этаким порывистым сумбуром, «Маленький поезд» отличает строгость формы, выверенность каждой детали и ясность высказывания. Но вербализации не поддается магия, разлитая в кадрах и между ними, простые и загадочные движения – камеры и героев, сложная эмоциональная партитура.
Жанр «Поезда» я бы обозначил психологическим триллером, но тут нужны пояснения – никаких стандартных составляющих триллера в кадре нет, мощнейшее напряжение рождается не из традиционных «страшилок».
Мать-француженка (Сесиль Плеже) приводит на прием к франкоговорящему московскому психологу своего пятилетнего сына: мальчику скоро в школу, но он до сих пор не говорит. Мать считает эту речевую дисфункцию обычным для ребенка из двуязычной семьи и легко устранимым изъяном, врач, напротив, подозревает серьезные психические отклонения. Эта неопределенность – один из поводов для создания полноценного саспенса.
Точнее, так: источник тревожного ожидания здесь – сама человеческая психика.
Одновременное существование нескольких миров: внешнего, реального и спрятанного внутри каждого из нас, независимо от того, кто этот условный «каждый» – знающий все про норму врач или замкнувшийся в уникальных фантазиях аутист. Возможность коммуникации – ускользающая, но всё же реальная.
Причем, повторюсь, в фильме нет никакой нарочитой недосказанности, никаких обманок по сюжету.
Загадка – в изначальной сложности, в неуловимой непредсказуемости человеческих отношений, вещи такой же простой и хрупкой, как игрушечная железная дорога, которую использует врач – игрушка и элементарная, и замыкающая в кольцо рельс целый космос.
В 2014-м Тамара Дондурей сделала изумительный документальный фильм «21 день» (он доступен на youtube) – парадоксально светлый рассказ об обитателях хосписа. Совсем не похожий на него «Маленький поезд» доказывает, что если кто-то сегодня и способен на действительно новое, необычное кино (и подлинно живое и острое чувство) – то это Дондурей. И, конечно, я был бы рад лишний раз пересмотреть «Маленький поезд» вместо того, чтобы изобретать слова: в конце концов, герой фильма долгое время обходился без них.
Большие награды
Возвращаясь к призовому раскладу основного конкурса: вот образец ладной судейской работы. Лучшая женская роль – «гупешка» Нелли Попова, чья упомянутая мной в предыдущем репортаже беззащитная улыбка Кабирии не может не расстрогать.
Две награды – за лучшую мужскую роль (и масштаб личности) Алексею Устинову и лучшую режиссуру Дмитрию Давыдову – у якутской драмы «Костер на ветру», простодушном (в самом хорошем смысле), живописном и искреннем повествовании о том, как стар и млад из заснеженной деревни получают от суровой жизни уроки краткосрочной гармонии.
Актер Алексей Филимонов, сыгравший в драме Анура Аббасова «Амун», отмечен особо за самоотверженность: его герой стирает ноги в кровь на палестинских территориях, в поисках отшельника-чудотворца. Любовь Морозова, снимавшая «Амуна», получила операторский приз; впрочем, я бы предпочел широкоформатным красивостям данс-пируэты камеры Сергея Мачильского в «Отличнице».
Ну а главный приз достался самому хулиганскому участнику – фильму Ани Крайс «Нашла коса на камень».
Если коротко – то это почти «Груз 200», только в жанре дикой черной комедии.
Балабанов реконструировал поздний СССР в стадии распада, юная Крайс выбирает свою переломную эпоху – конец 1990-х, последние дни ельцинского президентства. Маленький город, очевидно списанный с родного Иванова, цепочка историй, происшедших в течение суток с его скромными обитателями: бандит Бес отжимает гараж у старшего из братьев Мироновичей, не попавшего на срочную службу из-за эпилепсии, в то время как Антон, средний Миронович, возвращается из Чечни в день поминок по погибшему там младшему брату. Девушка бойца, студентка Вика, уже собирающая чемодан для стажировки в Германии, торопливо расстается с девственностью и совсем некстати сталкивается с чеченцами – в то время, как ее подавшаяся в свидетельницы Иеговы мать (непредсказуемая роль Ксении Кутеповой) приводит в дом безработного бомжа Виталика...
Каждый из микроэпизодов иллюстрирует вынесенную в заглавие пословицу, каждый кренится в сторону социальной драмы, но оборачивается хохмаческим гиньолем – много крови, много смеха.
Высказывание Крайс – весьма циничный голос незнакомого младого племени, для которого и «Криминальное чтиво» – уже старое кино, а недавняя история лишена и пафоса, и трагизма: был такой театр абсурда, стал другой, дай Бог, доживем до третьего.
Главное, чтобы коса не затупилась.
В конкурсе документального кино победил единственный блокбастер; обычный упрек новым документалистам – «включили камеру и всё» – к нему точно не применим. «Про рок» Евгения Григорьева – размашистое, снятое в течение пяти лет, со спецэффектами, сложной драматургической и визуальной структурой посвящение уральскому року. Но и с доверительной интонацией у фильма тоже порядок: «Это длинная история, – сообщает автор в первом титре. – Мне было 9, когда я в первый раз сел за барабанную установку и решил стать рок-звездой. Прошло 23 года, я стал кинорежиссером и подумал, что было бы если бы я выбрал другой путь».
Похожими словами я начинал этот текст. Но закончить его нужно всё же еще одной главой, представляющей объективную киноманскую пользу.
Большие премьеры
У людей, которые кино любят, но на фестивали не ездят, есть право на резонный вопрос:
вот вы пишете про такое замечательное молодое российское кино, а где его смотреть после этого вашего Омска?
Я рад, что в данном случае у меня есть ответ – и возможность обратить внимание на новый онлайн-ресурс «Пилигрим». На нем в свободном доступе размещается прогрессивное отечественное кино, авторские достижения в коротком и полном метре. И среди них уже есть немало участников «Движения» разных лет. Вот короткометражка Владимира Бека «Первый день», а вот его же эротическая драма «Без кожи», победившая на «Движении» в 2014 году. Вот еще четыре отличных короткометражки: «Проверка» Галы Сухановой, «Рождество» Руслана Федотова и Александры Кулак, «Поступить» Анны Сарухановой и «Семья» Аксиньи Гог. А вот две полнометражные картины – «Параллельные прямые пересекаются в бесконечности» Лики Алексеевой и участник Берлинского фестиваля, ироничный мистический эпос «Эликсир» Даниила Зинченко.