Единственный российский конкурсант (что для ММКФ беспрецедентно) выглядит значительнее соперников, однако проходных фильмов в соревновании за «Золотого Георгия» пока нет.
«Последняя "Милая Болгария"» – opus magnum Алексея Федорченко,
кинопанорама, объединяющая все любимые мотивы режиссёра: русскую революцию и русскую эротику, кино и память, мифотворчество и историзм.
Несколько уровней и пластов – временных, сюжетных, жанровых; это и трагикомедия, и детектив, и историческая фреска, охватывающая почти всю первую половину ХХ века; хранилище фактов, снов и анекдотов о России, полное старых вещей, к которым камера прикасается с бережностью реставраторских рук. Трепетное посвящение Свердловской киностудии и родному городу, пусть основное действие и разворачивается в Алма-Ате, куда во время Великой Отечественной был эвакуирован «Мосфильм».
В «Болгарии» воображаемая студия мечты строится определённо на некогда славном фундаменте Свердловской, расцвету и закату которой Федорченко (на фото выше) посвятил свой предыдущий фильм – безумную и на все сто процентов документальную комедию «Кино эпохи перемен». Да и играют в «Болгарии» едва ли не все артисты «Коляда-театра» – включая самого Николая Владимировича Коляду, рассмотреть которого (в эпизодической роли командира полка) я с первого раза не успел; драматурга Ярославу Пулинович в форме сестры милосердия узнал, а Коляду проморгал. Извиняет меня только насыщенность кадра – людьми, предметами, фантазиями; и тесно Федорченко внутри одного кадра, отчего он то и дело прибегает к полиэкрану – и ничего подобного этим визуальным экспериментам я не видел.
«Последняя "Милая Болгария"» – шедевр, но шедевр уязвимый: ритм не идеален, пуристы кинограмматики запросто могут придраться к несовершенству сюжетосложения;
однако многоэтажный эпос Федорченко от некоторой сбивчивости не проигрывает, напротив, приобретает в живости.
Все декорации на алма-атинской студии – и в фильме Федорченко – из соломенных циновок: «серьёзные» материалы отправлены для фронта, для победы.
Циновки вместо настоящих стен – невесомый аналог лукавости сказа, лубка и озорной игры, которыми Федорченко заменяет пафос – врожденный порок историко-биографических драм.
Отталкивается фильм от автобиографической повести Михаила Зощенко «Перед восходом солнца», но персонаж с таким именем в списке действующих лиц не значится, и Семён Курочкин (Константин Итунин), списанный с Зощенко, – далеко не единственный герой фильма.
Вообще, главный здесь – Леонид Ец (Илья Белов), сын русского селекционера, создавшего новый чудо-сорт едва ли не молодильных яблок, «Милую Болгарию», от которой два ростка только и выжило. Ради их сохранения Леонид получил бронь, трудится в тылу, а свободное время проводит над дневниками предыдущего жильца – без вести пропавшего Курочкина.
Тем временем суровый участковый-казах норовит выжить Леонида из тёплого мирного города, а режиссёр, похожий на Сергея Эйзенштейна, снимает кино, похожее на «Ивана Грозного»
(у самого Федорченко два камео, и первое – в массовке, спонтанно рождающей танец опричников; феерическая киноманская шутка).
Финальный титр пояснит, что Курочкин – псевдоним Зощенко, для которого «Перед восходом солнца» стало роковым текстом, положившим начало травле на высшем уровне.
У Федорченко про трагедию писателя ничего прямым текстом (о ней Галич сложил свои невероятные «На сопках Маньчжурии»: «А часов этак в десять, а может, и ранее, непонятный чудак появился в шалмании, был похож он на вдруг постаревшего мальчика. За рассказ, напечатанный неким журнальчиком, толстомордый подонок с глазами обманщика объявил чудака всенародно обманщиком...»). Но вся Россия, где не горят в огне, но тонут в луже, проносится вихрем незабываемых калейдоскопичных картин.
Милый фильм – комплимент спорный, но вот именно милым и тянет назвать дебют китайца Квентина Ши «Кофейня в поле» (Café by the Highway). Школярский, но страшно обаятельный (как комедии немца Файта Хельмера, не раз бывавшего на ММКФ режиссёра, влюблённого в посткоммунистический Абсурдистан) фильм про то, что мы не можем жить без космоса. Придорожная кофейня – такая же недостижимая мечта, как звёзды. Ею грезит Юньфан, на десять лет сбежавшая из дома после отвешенной отцом пощёчины и проработавшая бористой в Шанхае, пока кофе-машина не взорвалась, оставив на шее страшный ожог. Теперь Юньфань вернулась в родную провинцию и служит собирательницей денег на платной дороге: Китайской Народной Республике, похоже, из этих доходов мало что перепадает, потому что сотрудники беззастенчиво покрадывают сборы для своих нужд.
Иногда здесь пропадают девушки; хотят слухи о «красном грузовике»; села в такой – и всё, прощай навек; в лучшем случае, найдут тело в соляном озере.
Каменная соль – горькая и крепкая, как кофе, который Юньфань мечтает варить в собственной кофейне. Параллельно разворачивается история товарища Андреева, русского чудака, колесящего по степям Внутренней Монголии и останкам Великого Шёлкового пути в поисках следов космонавта Яценко, забытого на орбите, среди триллионов звёзд. Всё, что досталось от него землянам – конкретно Юньфань – аудиокассеты с неразборчивыми репортажами. Фильм тоже не особо внятен, но визуальный вкус у Ши отменный: мерцания, отражения, пейзажная лирика – настоящий космос.
Испытание большим экраном выдерживает как Гагарин – невесомость; не все могут этим похвастать.
Бедные, бедные режиссёры: похоже, отвыкли смотреть своё кино на большом экране и не замечают промахов. У уважаемого японца Нобутеры Учиды в «Женщинах» (The Women) девственница-самоубийца, живописно, под стать античным патрициям, покончившая с собой (устроив пиршество с летальной дозой таблеток на десерт), лежит на своей пасеке мёртвая, а веки подрагивают. У уважаемого испанца Агусти Вильяронги в «Чреве моря» (El ventre del mar) от разрыва сердца гибнет потерпевший кораблекрушение негритёнок – а дыхание не прерывается.
Вот он, эффект большого экрана, усиливающего достоинства, но и выявляющего огрехи.
Больше ничего дурного об этих фильмах не скажу; драма Учиды, снятая уже в новых, «ковидно-масочных» реалиях (изображённых изрядно иронично), грамотно сплетает непростые женские судьбы (линия с унижающей дочь матерью, чей характер не смягчили даже последствия инсульта, рифмует фильм с житейски убедительной сербско-хорватской картиной опытного Зринко Огресты «Синий цветок» / Plavi cvijet).
Вильяронга поэтично – и нарочито малобюджетно, превращая в «плот Медузы» сельский амбар – экранизирует одну из глав романа Алессандро Барикко «Море-океан». Правда, аналогия между вымышленными штормами и человеческими катастрофами у Барикко с трагедией современных беженцев, гибнущих в океанских водах, кажется популистски-пошловатой.
Но и позволяет Вильяронге проявить фирменную некрофилию.
Румынская «#засранка» (#dogpoopgirl) Андрея Хуцуляка вызывает подозрения в этической безупречности Раду Жуде: снята раньше, а завязка – размещённое в сети видео ставит под угрозу карьеру и жизнь бухарестской женщины средних лет – очень напоминает «Неудачный трах» (который на ММКФ показывают вне конкурса). Шучу, конечно; просто идеи носятся в воздухе (и наши братья Пресняковы в своём кинорежиссёрском дебюте «Храни меня, мой инстаграм» придумали схожий ход).
Замах у Хуцуляка не так глобален, как у Жуде; но чувство юмора точно не хуже,
и финальный сюрреалистический выход из безвыходного социального клинча он придумывает отлично.
Сходство «#засранки» и «Неудачного траха» непреднамеренное, но есть и фестивально презентабельные фильмы-двойники, осознанные имитаторы авторитетов. Например, норвежский конкурсант «Он» (Han) Гуро Бруусгорд – как будто Рубен Остлунд (ему есть особая благодарность в титрах), только без остлундовской остроты, язвительности и парадоксов. Как в старой пародии Александра «Вокруг смеха» Иванова получается:
«Сибирь напоминает Крым! Морозны ялтинские ночи. Над стройками клубится дым, как аромат кишмиша в Сочи».
