Все фильмы 26-летнего режиссера из Минска есть в свободном доступе на YouTube-канале: достаточно минимального усилия, чтобы попасть в удивительный мир из месмерического бытописания, ироничного эксгибиционизма, мамблкорного экзистенциализма и сдержанно чувственной кинопоэзии.
Я впервые увидел кино Лаврецкого на большом экране, во время ММКФ – это был «Сашин ад», который не то, чтобы с первого взгляда сделал меня фанатом, но заинтересовал. За год, прошедший с той премьеры, Лаврецкий снял ещё два фильма – новеллу для альманаха «Драма» и полнометражный автобиографический «Никита Лаврецкий». Я тем временем посмотрел всю его фильмографию и теперь убеждён, что скромный, независимый, размещающий своё кино в свободном интернет-доступе и зарабатывающий кинокритикой Лаврецкий – из самых талантливых и своеобразных режиссеров нашего времени.
Затравочный вопрос для портрета – о первом столкновении с кино, первом впечатлении от движущейся картинки – растворился после фильма «Никита Лаврецкий», беспрецедентного опыта трансформации личного видеоархива (и своей личности вообще) в кино. Сначала со смехом и восхищением наблюдаешь, как Лаврецкий превращает себя в героя этакого квазихоррора, делает чуть ли не «Омен» из home video, заставляя глаза малыша Никиты гореть дьявольским огнём. Потом, когда домашние съёмки сменяются снятыми на мобильники школьными «видосами» (в том числе с буллингом, жертвой которого был герой-автор), погружаешься в кинопоэму о творчестве, насилии, времени и рождении кино из сора и суеты. Невероятный фильм, из которого сразу понятно, что вопрос о первой встрече с камерой и кино неуместен; планируя его задать, я не учёл поколенческой разницы.
Родившийся в 1994 году, Лаврецкий рос под непрестанным «присмотром» камеры в руках взрослых, фиксировавших первые шаги и первые стихи. Потом эта камера естественным образом перешла в руки самого Лаврецкого.
Но перейдём уже, наконец, к диалогу.
Стыдно признаться, но я не смог угадать, что за хоррор с альбиносом в метро ты цитируешь в «Никите Лаврецком»?
«Конец света» с Шварценеггером. Я его процитировал, потому что это был первый фильм, который я в кинотеатре посмотрел, в 1999-м году. Мне было пять лет, и он меня травмировал, можно сказать.
В хорошем смысле травмировал?
В плохом смысле. Очень страшный фильм, я потом по ночам не спал несколько лет. Этот фильм не как хоррор позиционировался, а как боевик, и поэтому, вероятно, меня батька и повёл на него в кинотеатр.
Типа, боевик с Шварценеггером, что может пойти не так?
А там этот альбинос, и в какие-то катакомбы сатанинские ходят...
Расскажи про своих родителей.
Оба инженеры, если вкратце. По маминой линии все родственники – инженеры, все работали в «Белгоспроекте», в «Минскпроекте». Батька мой работал на часовом заводе. По батькиной линии из деревни люди, но дедушка тоже работал инженером по охранным системам, а бабушка, когда я её знал, уже нигде не работала. С искусством – твой вопрос же про это? – никто не связан, все политехнические специальности. Батьку можно, наверное, назвать киноманом, но мне кажется, многие люди в такой степени киноманы. Он – рядовой киноман, скажем так. Брат моей бабушки был видеолюбителем. У нас в семье никогда не было видеокамеры. Про то видео, что в фильме «Никита Лаврецкий», некоторые думают, что меня папа всё время снимает, а на самом деле чаще снимают два разных друга семьи и мой двоюродный дедушка (он до сих пор видеолюбитель, снимает разные праздники городские). Папа тоже снимает, но пару раз, на одолженную камеру.
Помнишь, что тобой руководило, когда ты потянулся к камере?
В самом фильме я говорю в какой-то момент: «Дайте мне камеру, потому что фотография – это неинтересно». А вот видео, движущееся изображение – это интересно. Это очень природный, что ли, вид искусства – повторяет взгляд человека.
Когда ты стал фиксировать, что за каждым фильмом стоит конкретный автор?
В детстве мне батька показывал хорроры – когда исполнилось семь или восемь лет, всё, можно смотреть. Была среди них такая трилогия, «Зловещие мертвецы», и когда я смотрел «Человека-паука», я уже знал, что его снимал Сэм Рейми, режиссёр «Зловещих мертвецов». То есть, в 10 лет я уже знал, что это фильм от создателя «Зловещих мертвецов», и для меня это было удивительно.
Откуда брал информацию?
У нас были какие-то журналы про dvd – «Total DVD», такого плана, ещё была газета «Туризм и отдых», и в ней редактор программы телепередач расписывал рецензии на все фильмы, которые выходили. Супермелким шрифтом! Те, кто в Беларуси жили, возможно, вспомнят эту газету, где программу телепередач одержимый, видимо, человек делал, потому что там еще копировались средние рейтинги с IMDb, ещё с каких-то сайтов –
продвинутая версия была у программы телепередач.
И всегда эти разделы с рецензиями меня интересовали; страсть к тому, чтобы изучать всё это, была с раннего детства.
Тут, конечно, хочется сострить, что «Конец света» стал началом твоей кинематографической судьбы.
Не знаю, этот фильм реально только негатив вызвал, меня потом водили к детскому психологу. Я не преувеличиваю, это слишком страшный фильм для пятилетнего ребенка.
Но в «Никите Лаврецком» ты совершенно замечательно конвертируешь свои травмы – и травлю в школе в том числе.
Я архивировал всё это видео, ещё когда был ребёнком. Кто-то другой посчитал бы, что это стыдные видео, где надо мной издеваются, какой-то другой подросток на моём месте удалял бы их, а у меня была страсть, что нужно всё это заархивировать и ни в коем случае не удалять. Эти видео 2006-2007 года – получается, я их через 13 лет пронёс на разных компьютерах. И у меня эта папка в нескольких копиях хранится – надёжно архивирую все эти материалы.
Ты можешь назвать имена тех – из любой области, не важно, режиссёров, рок-певцов, писателей, людей, которых никто не знает – кто на тебя повлиял?
Чем дальше в возрасте двигаться, тем более сильные влияния. В детстве я, как и многие ровесники, любил «Гарри Поттера» читать больше всего, слушал группу Linkin Park, фильмы Кевина Смита мне нравились в 13-14 лет – казалось, что «Клерки» – это лучший фильм на свете. Из писателей в 18 лет меня просто перевернул Тао Линь, американский писатель тайваньского происхождения, про миллениалов круче всех пишет. Его книга «Ричард Йетс» – в честь писателя названа, но это просто рандомное название – романтическая история, практически полностью состоящая из переписок в интернете; моя любимая современная книга. Из режиссёров, наверное, разговорного жанра больше всего на меня повлияли – мамблкор-режиссеры, Джо Свонберг, в первую очередь, плюс Ноа Баумбах, Келли Рейхардт, а в 18-20 лет я целиком посмотрел фильмографии Эрика Ромера, Вуди Аллена, Майка Ли. Рэп я детстве презирал, активно стал слушать с 2015 года, в зрелом возрасте: Янг Таг любимый артист, великий голос.
Когда начал появляться эмо-рэп, практически моя мечта сбылась, потому что мачистский, гангста-рэп меня никогда не интересовал.
А Янг Таг – гиперэмоциональный, поэтичный, прото-эмо, потом уже появились Лил Пип, XXXTentacion – идеальные исполнители. Искренний, автобиографический рэп про состояние души – лучше не придумаешь. Из фолка мне очень нравится Марк Козелек, автобиографический певец – наверное, тоже можно параллели с моим творчеством провести. Нескромно, может быть, но я тоже стараюсь автобиографии делать, и когда Козелек написал в 2014-м году альбом Benji, где спел без каких-то поэтических прикрас про всех своих родственников, своё детство, это не могло не повлиять на меня. Моя любимая рок-группа последние восемь лет – Rilo Kiley, к движению «новой искренности» она относится, инди-рок с налетом мидвест-эмо.
Ты живёшь и работаешь в Минске – давай поговорим про национальные особенности.
Ну кто я такой, чтобы расписывать национальные особенности? У меня ламерский взгляд, взгляд обывателя. «Мы, беларусы – мірныя людзі, сэрцам адданыя роднай зямлі...» (Лаврецкий цитирует начало гимна Беларуси: «Мы, белорусы – мирные люди, сердцем преданы родной земле». – Прим.ред.) Мы, белорусы, мирные люди – вот и всё определение. В российском гимне как поётся? «Россия – священная наша держава...», сразу сказано «мы русские, с нами Бог» и не просто какая-то там страна, а держава, сильная страна.
У нас даже не страна, а так, земля, чернозём. Вот и вся разница.
Беларусь – маленькая, у многих есть интерес к обустройству какой-то своей жизни, того, что рядом: люди красят свои заборы в деревнях, чтобы красиво всё, ухожено, чисто, а интереса обсуждать геополитику нет. Я не знаю, конечно, что обсуждают в деревнях российских, но таких передач как на российском телевидении – где, грубо говоря, день напролёт люди ругаются по поводу Америки или Украины – у нас нет. Не интересно людям, людям интересно, скорее, покрасить свой заборчик, свой уголок обустроить. В больших странах иначе, у них «God Bless America», «священная наша держава» и так далее.
Я немножко вздрогнул, когда, говоря об отце, ты использовал слово «батька»: для русских «батька» – в первую очередь. комичное определение Лукашенко.
Я и мои друзья называют своих отцов батька. А что, «батя» русские не говорят? «Мой батя»?
Говорят, но преимущественно в глубинке.
Ну вот я из глубинки. Конечно, я тоже говорю это немного иронично, понимаю, что стилистически так звучит, но я не против того, чтобы у меня в речи были беларусизмы.
Многие в Беларуси говорят только по-белорусски?
Среди моих знакомых есть такие, да. Максим Карпицкий, Кирилл Колбасников, я наберу полтора десятка.
Это принципиальная позиция?
Скорее, принципиальная позиция – для тех, кто, скажем так, из интеллигентной сферы. Но в деревнях, насколько мне известно, довольно много кто говорит по-белорусски.
Вот что такое трасянка?
Это приближенный к русскому диалект белорусского языка или это диалект русского языка? В деревнях говорят на версии языка, который находится ровно посередине между русским и белорусским. Во время переписи населения как это учитывать? Я думаю, что это белорусский язык: фонетика, ритм у него белорусские. А лексика должна стоять не на первом месте в определении языка.
И всё же я ещё позанудствую – вот в твоих фильмах есть что-то специфически белорусское? Мне легче найти им аналоги в американском кино.
Я не согласен. В моих фильмах по бюджету можно определить, что фильм из бедной страны.
Бюджет, интерьеры – это всё антураж, внешняя сторона.
У белорусов интонации в речи тормознутые. И я сейчас тормознуто говорю. И главный герой «Сашиного ада», которого Лёша Свирский сыграл, и все мои друзья, они тоже говорят с такими интонациями, которых я в русскоязычном кино никогда не слышал.
Но знаешь, где я впервые услышал такие интонации – «блин, это наши люди»!? В фильмах Шарунаса Бартаса.
Хоть и по-литовски, но разговаривают также медленно и немножко угрюмо. Это, блин, мы, болотные люди, беломоро-балтийцы. Есть такая особенность именно речи, темперамента, связанная с тем, что здесь люди жили в лесах, болотах. Может быть, в России где-то тоже есть похожие люди, но те, кто снимает фильмы, они другого темперамента явно. Российские комедии вообще не похожи на то, как я веселюсь с друзьями. Я не говорю это по-плохому, я просто думаю, что мои персонажи часто даже смехотворно тормознутые и низкотемпераментные по беломору-балтийскому образцу. Общее между моими фильмами и Шарунасом Бартасом.
У тебя они раз в сто динамичнее.
Может быть, не в сто раз. В сто раз – это Майкл Бэй. В фильме «Драма» ты сегмент Юлии Шатун осилил целиком или нет?
Я тебе признаюсь: диалог героини с братом осилил легко, но когда начался проход, я сломался – включил свет, вышел из full screen, стал в почту заглядывать, хотя я выносливый зритель и люблю медленное кино.
Это нормально, что ты не осилил. Когда «Драму» показывали в Москве – у меня на YouTube-канале есть видео с реакцией зрителей, называется «Скандал на московской премьере» – люди просто орали на нас, какой-то мужик бородатый: «Я киновед из ВГИКа, такое нельзя снимать, такое нельзя показывать». Вот что касается менталитета – я такого плана общение ни на одном фестивале в своей жизни не видел, я видел его только краем глаза по телеку – в передачах «Воскресный вечер с Владимиром Соловьёвым», «Время покажет», «60 минут». Там такой же ключ общения.
В Москве я просто стоял, неловко улыбаясь, я просто не понимал, почему они орут на меня, что их шокировало.
Притом в зале было где-то 60 человек, из них половина ушла во время этой проходки, а половина начала скандалить. В Беларуси был показ на фестивале Cinema Perpetuum Mobile, на нём было 150 человек, ушли двое и после сеанса все хлопали, и никто не возмущался. Медленное кино делают маленькие страны – Филиппины, например, на Беларусь чем-то похожи. Аграрные страны, а в сельской местности некуда спешить, и поэтому такого шока даже сегмент Юлии в «Драме» не вызвал.
Ты бы хотел сам работать за границей?
Я бы хотел, но это абстрактный вопрос. Был бы проект, я бы подумал, насколько это подходит, или, может, я сам рано или поздно придумаю такой проект.
Ты не пробовал участвовать в международных сценарных конкурсах, каких-то фестивальных лабораториях?
Я такой безынициативный человек, но на данный момент участвовать в каких-то питчингах сложно, потому что я не могу получить ядро бюджета из белорусского кинофонда – потому что его просто не существует. А чтобы найти копродюсеров, нужно, чтобы был продюсер в родной стране. Я склоняюсь пока что продолжать снимать фильмы, спродюсированные самим, без бюджета или с реально низким бюджетом. Я закончил недавно новый сценарий – кинокомедию про азартные игры. Действие происходит в СССР в 2020 году – альтернативная история, в которой СССР вошёл в цифровую эпоху и не распался. Причём там с особенностями: к примеру,
в первой сцене главный герой, Даня, знакомится со своей будущей женой с помощью «Алгоритма «Купидон» – это как Tinder.
История частично основана на жизни моего прадеда: когда он вернулся из плена немецкого, боялся, что его отправят в ГУЛАГ, как многих после плена, и поэтому бросил семью и поехал по всему Союзу играть в карты, 10 лет играл в поездах. Аутентично написать про СССР 1950-х я не смог бы, но СССР 2020 года, может, не сильно отличается от Беларуси 2020 года.
Как ты зарабатываешь на жизнь?
«Любовь и партнерство» – романтическая комедия, мой единственный фильм, который снят на настоящую профессиональную кинокамеру – выходил на неделю в ограниченный прокат в Минске, но на это не проживешь. Я читаю лекции – прочёл два цикла за последний год, в детской студии с детьми снимаю фильмы, пишу кинокритические статьи – вот это мой основной источник доходов.
Но ты бы хотел зарабатывать фильмами? Ты их пока никак не монетизируешь.
Конечно, хочу, это моя мечта. А выкладывание в открытый доступ – инвестиция в свою популярность. Благодаря тому, что я их выложил и сделал премьеры на «Афише», «Сеансе», «Синетикле», их посмотрят и обо мне узнает больше людей – долгосрочный проект.
Кинокритику не считаешь ущербным занятием? У меня есть такой не то, чтобы комплекс, но ощущение, что критика – вторичная вещь, отчасти паразитирование на настоящем деле.
Это просто разные виды деятельности. Кинокритика – разновидность журналистики; ты же не считаешь, что есть какая-то реальная жизнь и круто участвовать в политических процессах, а писать про них – паразитирование? Кто-то наоборот скажет, что осмысление – более высокий уровень, ты осмысляешь то, чем другие, возможно, неосознанно занимаются.
Кто круче – тот, кто пошёл на митинг и кинул коктейль Молотова, или тот, кто написал колонку и это осмыслил?
Ты по профессии математик; я прогуглил, что такое актуарная математика, которую ты изучал, выяснил, что это связано с финансами – максимально же далеко от кино?
Актуарная математика – прикладная сфера, изучает предсказание рисков. Я же известен тем, что предсказываю результаты «Оскаров», так что немного занимаюсь профессией по специальности.
Но я не выбирал профессию, я выбрал образование. А все предметы, которые я проходил – математический анализ, функциональный анализ, дифференциальные уравнения, теория вероятностей – все они развивают одно и то же: абстрактное мышление. Тебе нужно сложные понятия, поля, множества, пространства каким-то образом воображать – а как вообразить себе пространство, где десять или бесконечное количество измерений? И искусство – это тоже абстрактное мышление, ты должен придумать заранее фильм, которого не существует.
Некоторые думают, что есть конфликт между изучением прикладной математики и искусством, но это почти одно и то же, я не вижу здесь большого конфликта, и то, и другое – воображение.
Актуарная математика на тот год была специальностью с самым высоким проходным баллом вообще из всех, считалось, это, типа, самая крутая специальность. Но по факту я потом понял, что у нас в стране нет актуариев настоящих, потому что у нас страховые ставки устанавливает государство, как в Советском Союзе, и нам не нужно рассчитывать страховые риски, потому что у нас все ставки уже рассчитаны за тебя. Поэтому кто-то теперь работает бизнес-аналитиком, кто-то ушел в it-сферы. А я же ещё писал стихи и рассказы и в выпускном 11-м классе дал учительнице литературы их прочитать и всё второе полугодие ходил за ней: «Ну что, вы уже прочитали?» Она отнекивалась, а потом просто стала меня избегать. Я подумал, что полную херню пишу и не нужно мне в гуманитарной сфере ничего делать. Хотя по этим предметам у меня тоже были десятки – я с золотой медалью окончил лицей БГУ.
Ты чувствуешь себя режиссёром-одиночкой или представителем некоего сообщества? Та же «Драма» – это маленький манифест новых белорусских режиссёров или просто встретились друзья и сняли по короткометражке?
Почему, есть движение, я его назвал «белорусское конченое кино». Для такого определения есть объективные обстоятельства – все методы продюсирования, которые известны в других странах, не работают. Практически нет фильмов, которые бы взлетели за счёт питчингов или за счет местного Фонда кино – потому что его просто нет. Классическое голливудское, студийное продюсирование тоже не работает – у нас есть одна киностудия «Беларусьфильм» и она снимает полную ерунду: ей заказывают фильм к столетию белорусской милиции, фильм, пропагандирующий службу в армии... Я утрирую, многие найдут контрпримеры, но они только доказывают правило. Краудфандинг тоже не работает – мало людей живёт, все бедные, больше, чем несколько тысяч долларов, никто не разу не собирал. Единственный способ продюсирования – это безбюджетный, по сути. Так снят и самый успешный белорусский фестивальный фильм – «Оккупация. Мистерии» Андрея Кудиненко, в 2004-м году его показали в Роттердаме и Карловых Варах. В Роттердаме больше ничего игрового из Беларуси не показывали, а в Карловых Варах показывали «Хрусталь» Дарьи Жук, но Роттердам + Карловы Вары – это покруче, чем просто Карловы Вары. Можно ещё посчитать «В тумане» Сергея Лозницы.
Я шучу, что есть барановичская новая волна, потому что очень много белорусских режиссеров из Барановичей.
Оттуда Андрей Кутило, Алексей Полуян, Александр Михалкович и Сергей Лозница. Четыре современных белорусских режиссёра, и прикол в том, что на «Листопаде» 2018-го все четыре были в конкурсных программах. Столько режиссёров даже из Минска не бывало одновременно на «Листопаде». У нас безбюджетное производство – самое эффективное. Кроме тех, кто делал альманах «Драма» – меня, Алексея Свирского, Юлии Шатун – к «белорусскому конченому кино» можно много прикрепить людей. Например, есть Владимир Козлов, он же тоже белорус, тоже снимает сам, на коленке, и уже сделал пять, по-моему, полнометражных фильмов. Последний причём, «Три товарища», он снял в полноценной копродукции с Беларусью. Есть еще Виктор Лебедев и Анна Дэн, они снимали в соавторстве с Олегом Мавроматти «Обезьяну, страуса и могилу» и «Полупроводник». Они потом поссорились из-за того, что Мавроматти себе все лавры забрал, хотя он просто по скайпу руководил, а они писали сценарий и снимали в Бресте. Споры можно оставить им, суть в том, что это точно наполовину белорусские фильмы, и неспроста эти люди научились самостоятельно снимать. К этой волне можно подключить Илью Божко, известного как Kefir. В локальных сетях в нулевые годы были суперпопулярны фильмы «Терминатор 4» и «Терминатор 5: Смерть Голливуда» – свои ремейки «Терминатора» в стиле фильмов «Трома» сняли чуваки, полугопники из микрорайона Кунцевщина. У них сотни тысяч просмотров на YouTube. Есть видеоблогер Броляга Фишай – он снимал полнометражный фильм «Новый год в Москве», его в «Сеансе» однажды кто-то из кинокритиков включил в лучшие фильмы года.
Перестройка сделала СССР модной страной на кинофестивалях – только в Канн каждый год брали по пять-шесть фильмов. Как ты думаешь, нынешние политические волнения в Беларуси могут сделать кинематограф страны востребованным в мире?
Кудиненко не дожал. Он поехал в Россию снимать сериал «Кадетство» и снял еще фильм «Розыгрыш» с Нойзом МС.
Чудовищный.
Вот именно. Он поехал снимать коммерческие проекты, а если бы остался в Беларуси, снял бы еще два-три таких безбюджетных фильма на какие-нибудь острые темы, то к третьему фильму был в каннском конкурсе Канна стопудняк. Как раз был 2006-й – год массовых протестов, палаточный лагерь на площади... Мода на гражданское российское кино и сейчас тоже есть, ты так не считаешь?
Я имел в виду моду на страну, а не отдельные имена и тенденции.
В перестройку снимались реально очень интересные фильмы, с новыми художественными средствами. Очень странные фильмы, которые уже не клали на полку.
Дело ведь не только в моде, политические изменения на втором плане после искусства.
Они могут дать какой-то стимул, посмотрим, я не знаю, что будет в Беларуси. Мы сейчас разговариваем, а происходят абсолютно непредсказуемые процессы, ничего аналогичного не было.