Режиссёр легенды о «рыцаре-лебеде» – Юваль Шарон, первый американец, приглашённый работать в вагнеровском святилище. В заглавной партии – Петр Бечала, за пультом – Кристиан Тилеманн. Хотя по-честному первыми в списке авторов должны идти художники спектакля – Нео Раух и его жена Роза Лой.
Байройтский «Лоэнгрин» и начинается с картины – с синевы, степенно проступающей из темноты под звуки медоточивой увертюры. Но видится нам не совсем тот «голубой эфир небес» с сонмом ангелов, о котором писал революционер, романтик и духовидец Рихард Вагнер. Полотно, скрывающее сцену, написано резкими мазками; синева эта колющая, жёсткая, будто подпорченная и отнюдь не умиротворяющая;
небо – взбунтовавшийся океан, контрастирующий с возносящейся к творцу музыкальной гармонией.
Творец должен быть доволен – равно как и придирчивый слушатель:
Вагнер в трактовке Кристиана Тилеманна, руководившего Байройтским фестивалем в 2015-2020 годах – это эталонный Вагнер
(именно Тилеманн пришёл на помощь Берлинской государственной опере и Дмитрию Чернякову минувшей осенью – экстренно подменив на премьере «Кольца нибелунгов» расхворавшегося Даниэля Баренбойма). Чистота, торжественность, абсолютное чувство вагнеровских длиннот, мощь и тревожная утончённость. Дуэт Ани Хартерос и Вальтрауд Майер – робкой жертвенной Эльзы и коварной Ортруды соответственно – электризующее воздух «состязание певиц в Байройте». Томаш Конечны в партии условного злодея Тельрамунда по-настоящему, без гротеска неистов, Петр Бечала – Лоэнгрин – слишком нежен для здешнего сценического мира – как и задумывалось, о чём ещё скажу. Даже короля Генриха Птицелова – часто вполне себе номинального персонажа – Георг Цеппенфельд наделяет драматической глубиной.
Такое и слепой оценит. Но мы не CD рецензируем: для глаз спектакль, вернувший в Байройт «Лоэнгрина» спустя восемь лет после постановки Ханса Нойенфельса – тоже большая радость.
От весёлого американского духа режиссёра в строгую вагнеровскую вселенную пришло чистое шоу:
схватка Фридриха Тельрамунда и Лоэнгрина – кратчайшая, часто оставляемая режиссёрами совсем без внимания – тут превращается в полёты наяву и исполняется с привлечением цирка. Кем Шарон заменил финального катарсического лебедя, обращающегося юным принцем, не скажу – лучше один раз увидеть. А психологии в тёмно-синей сказке вообще минимум – что не хорошо и не плохо; «Лоэнгрины» разные бывают.
Тем, кому в спектакле Шарона не хватит аналитики и интеллектуальных игр с ключевыми для оперы словами – изгнанничество, утраченный рай, суета дольнего мира, сила веры (или хотя бы доверия) – могу рекомендовать прошлогоднюю постановку Корнеля Мундруцо в Мюнхене. Есть оперы, где доминирует режиссёрская концепция; их большинство. Есть оперы художников; и «Лоэнгрин» непредсказуемо рифмуется с «Волшебной флейтой» в московской «Геликон-опере» – спектаклем, который был бы невозможен без костюмов ученицы Андрея Бартенева Саши Фроловой.
Здесь же правит Нео Раух;
по сути, весь «Лоэнгрин» вырастает из его картины 2016-го года «Формовщик» (Der Former).
В сценографию встроены странные, типично рауховские объекты – то ли осколки молекул, то ли обломки лейпцигской линии электропередач, не имеющие в средневековом государстве практического смысла (по Вагнеру действие легенды о сыне Парсифаля имеет чёткую историческую датировку). Хотя и они станут каркасом костра, на котором едва не поджарят Эльзу – принцессу, которую тёмная толпа – что народ, что дворяне – считает виновной в таинственном исчезновении её маленького брата. Что германский король Птицелов, что брабантский граф Фридрих Тельрамунд носят стрекозиные перепончатые крылья,
под стать им и хор в умеренно потешных нарядах – просто «В гостях у сказки» какое-то.
Так, кажется, и есть:
Раух прекрасно знаком с теми восточногерманскими киносказками – беляночками, розочками, регентрудами и прочими стоптанными башмачками – на которых росли советские дети 1970-80-х.
Если огрублять, то весь Раух глобально – это такой зловещий ретрофутуризм, сюрреально-бюрократическое вырождение коммунистической утопии, от которой только электрификация всей страны и осталась. Логично, что Лоэнгрин в аккуратном комбинезончике является сюда как гость-инженер из правильного будущего, этакий образованный дон Румата, ниспосланный образумить варваров. А варвары тоже хороши – с кольями и люминесцентными сердцами-мотыльками; и ток, и молнии у них сверкают. И поют божественно.
