Комедия в жанре мокьюментари – то есть, мистификация, маскирующаяся под документ. Эксперимент по созданию параллельной российской истории, где реальные люди и реальные, как комичные, так и кроваво-чудовищные события становятся частью лукавого кинофэнтэзи – пёстрого лоскутного одеяла.
Большие змеи – это, действительно, большие, длиной в три, четыре и более метров, змеи, о которых слагают страшные легенды кавказские горцы: сами, может, не видели, но слышали от отцов и дедов; те врать не будут. Большие змеи – это и рулоны-клубки старой, ещё нитратной, легко воспламеняющейся – как сам Кавказ – киноплёнки. Она романтически реет на ветру – и служит рисковой детворе классным материалом для взрывов. Склад-клад древних бобин был найден в лесах под Екатеринбургом.
В том, что не успела сжечь уральская школота, Алексей Федорченко и его команда обнаружили дореволюционный российский альманах «На Кавказе», снятый девятью режиссёрами во всех жанрах – от лубка, сказки и трагедии до мультика и дока.
Сам Жоэль Шапрон пришёл в дикий восторг, когда узнал о находке. Поскольку уцелело только 70 процентов картины, Федорченко пришлось доснять некоторые сцены; нейросеть помогла сделать «На Кавказе» цветным, а эксперты, с которыми Федорченко встретился в своём путешествии на современный Кавказ, снабдили фильм комментариями к законам и обычаям, судьбам и битвам.
Прокурор расскажет, сколько царских рублей выплачивали за выбитый зуб,
сколько – за отрубленную руку, сколько – за удар по голове (дороже всего – 310 рублей! – стоило отрезанное ухо). Полицейский примет участие в обсуждении правил кровной мести. Гоголевед опишет фэшн-пристрастия Николая Васильевича. Хранитель одного чечено-ингушского музея напомнит, что стало с картиной Петра Захарова «Портрет старого чеченца» во время последней войны в Чечне, а хранитель другого расскажет о Льве Толстом – как человеке, который мог бы стать основателем религии, объединяющей христианство и ислам...
От Свердловской до Терской области Федорченко вместе с ассистенткой Дашей Исмагуловой и оператором Артёмом Анисимовым добираются на электричке, окно которой напоминает экран: пейзажи и лица как кадры меняет.
Не менее фантастический способ передвижения по стране, чем показанный в девятой главе козломобиль, изобретение инженера Бакирова. Прокурора с полицейским играют Ирина Белова и Денис Тураханов из «Коляда-театра», а Гоголеведа – сам Николай Владимирович. Все явившиеся буквально из-под земли фильмы, снятые на заре русского кинопроизводства – чистая мистификация; и в роли Пушкина можно узнать Евгения Чистякова, а в роли Шамиля невозможно узнать – но титры подскажут – Олега Ягодина, звёзд всё того же знаменитого театра. «Российские военные», позирующие в разрушенном здании с варварски изувеченными картинами, тоже упоминаются в титрах: так похоже на found footage, любительское видео, только всё же не оно. Но музеи – подлинные; и про Захарова-Чеченца говорит старший научный сотрудник Мемориального комплекса Славы имени А.А. Кадырова в Грозном Иса Хамурзаев, и визионерскими фантазиями о Льве Николаевиче делится директор Литературно-этнографического музея Толстого в станице Старогладовской Салавди Загибов. «Подделка» Федорченко сложной выделки; если и шутка, то шутка гения; хитрый, сложный (хотя и увлекательно лёгкий для восприятия) паззл, в котором правда и вымысел – едины; и их разудалое и невозмутимое сплетение – ещё одна большая мифологическая змея. Рядом с новой работой умеренным кажется даже предыдущий фильм-гигант Федорченко «Последняя «Милая Болгария» (между ней и «Улли-Кале» – камерная документальная комедия «Монета страны Малави», открывавшая в этом году сразу два фестиваля – летний Выборг и идущую параллельно с «Зимним» «Московскую премьеру»).
Железная дорога, по которой едет поезд-призрак Федорченко, начинается с развилки: можно было свернуть направо, где, очевидно, тянется правильная, официальная история, а он пошёл налево, в страну Фантазию со своей бесконечной историей.
И началось: с первой главы, «Страны Удода», где девушки аула Эбарг-Юрт вымаливают у духа Тушоли счастливые роды, а крестьяне – у Чурбана облезлого дождь; и башню строят там, где земля не впитает пролитое молоко. Ну, нечто подобное – разные складно вымышленные ритуалы – мы у Федорченко, положим, уже встречали в «Овсянках» и «Небесных жёнах луговых мари». Но дальше – больше, по нарастающей, к «Кровной мести».
К «Портрету старого чеченца» – дополненной биографии художника Петра Захарова, чеченского мальчишки, которому казаки-каратели дали фамилию убийцы его матери, генерал Ермолов усыновил, а Лермонтов проиграл живописную дуэль на кистях и холстах.
К «Пушкину и газавату», где солнце русской поэзии, «великий Сашечка Сергеевич», распугивает абреков, объявивших Российской империи священную войну, превращаясь то в красного, то в зелёного шайтана.
К «Истории о «воскрешении» генерала Засса», где очередная кровопролитная глава отношений России и Кавказа превращается в танцевальный спектакль, который делает итальянский спец по комедии дель арте (танцы, кстати, поставлены действительно выдающимся хореографом Татьяной Багановой), а борщевик творит то, что не удалось имаму Шамилю – захватывает всю Русь. К «Лермонтову на Кавказе», состоящему из самого неудачного изобретения пионера российского кино Владимира Сиверсена – «лохматых» расплывчатых титров. К «Теории и практике зикра», развивающей связь непротивленцев злу насилием, Толстого и Кунта-Хаджи, в ритмах суфийских духовных практик. К главе «Кавказ сейчас в Калуге» – о калужских годах Шамиля, «фейковом» фотоколлаже, зафиксировавшем встречу имама с двором Александра II, и моднике Гоголе, который до Кавказа не добрался, но о нём мечтал. И Александр Дюма-отец, которому повезло больше, появляется в анимационном кадре – уписывая шашлычок.
Наталья Мокрицкая, представляя фильм на «Зимнем», припомнила, что «Овсянки» когда-то очаровали Тарантино: жюри Венецианского фестиваля, возглавляемое Квентином, наградило фильм за сценарий. Не важно, что «овсянок» писал Денис Осокин («Змеи» тоже придуманы не единолично – в соавторстве с Лидией Канашовой); очевидно, что Тарантино – величайший спец по альтернативной истории, переписавший страницы Гражданской американской и Второй мировой войн – узнал в Федорченко русского брата по духу. Отличие – в кровожадности:
там, где Тарантино орудует огнём (испускаемым той же нитратной плёнкой) и мечом, Федорченко примиряет с ранами, ужасами, катаклизмами и тёмными пятнами уникальным юмором; не цинизмом, а фантазией; взглядом с небесной высоты; паря над схваткой.
Среди вдохновителей никогда не существовавшего фильма «На Кавказе» упоминается врач Оттон Чечотт, приписавший альманаху психотерапевтический эффект. Именно такой эффект – у «Больших змей», немыслимых и прекрасных. Дорогой Алексей Станиславович, возвращайтесь скорее из Колумбии, где вы снимаете «Енотовый город», сделайте что-нибудь про здесь и сейчас. Без вас тяжко.
