Предыдущий московский спектакль по Михайлову – «Сказка про последнего ангела» Андрея Могучего – накрепко привязан к 1990-м. Перегудов, напротив, приглушает черты конкретного «лихого» времени и обращет текст в захватывающее метафизическое приключение.
Это приключение и по жанру, и по форме. Сказки Михайлова ещё не затёрты, не растиражированы в сети, в виде бумажной книги сборник «Ягоды», куда входят ставшие основой спектакля «Война» и «Сны моего отца», напечатан небольшим тиражом в самом конце 2019 года и, кажется, только на бумаге до сих пор и доступен. Спектакль РАМТа – тот редкий в театре случай, когда сюжет заранее неизвестен,
а сюжет и острый, и причудливый, а рассказчики и Перегудов, и Михайлов отменные.
Начало истории обещает меланхоличную семейную драму – взрослый сын (Максим Керин) встречается с пожилым уже отцом (небольшая, но точная, врезающаяся в память роль Владимира Василенко), которого прежде не знал и не видел: «его голос оказался похожим на мой, я узнал его по одной-единственной фразе». Маленький незнакомый город, только на перекладных и доберёшься; привокзальная площадь, засиженная голубями – актёры Молодёжного театра изображают птиц; автобус, набитый скандалящими пассажирами; реалистическая обстановка убогой «советской» однушки – самое то для робких кухонных разговоров двух далёких близких.
Дальше – кульбит к фэнтэзи почти линчевского толка: старик-отец помогает людям, мучимым дурными снами – смотрит кошмары за них, снимая наваждение. И новый поворот, флэшбек в детство главного героя, Володи, когда он познакомился с мальчишкой по прозвищу Урод (Денис Шведов). Михайлов описывает обезображенную внешность так: «У него с лицом что-то было странное. То ли ожог, то ли травма какая-то. Нос сливался с щеками не как у всех, а пугающе, и губы были вздёрнутые...». Лицо Шведова деформировано резиной и линзами – очень похоже на версию самого Урода:
ветер размазал.
Урод вводит Володю в круг других странных детей; для мирян – «дебилы», обречённые на дальнюю спецшколу, на самом деле – люди тайн, обладающие сверхспособностями;
с прямым вторжением «чужаков» в зрительское пространство связан один из самых сильных эпизодов спектакля.
Из детства действие переносится во взрослую жизнь, когда «поднявшийся», заматеревший, похожий на типичного «нового русского» Урод подписывает Володю и ещё одного друга-чудака – Диджея, «смешного паренька в наушниках» (Дмитрий Кривощапов) – на трип в глушь у чёрта на куличках: за старинными деревянными ложками, «русской античностью», которую последние деревенские за бесценок отдадут, а американцы за такое большие деньги отвалят...
Приключениям и метаморфозам, придуманным Михайловым, Перегудов и сценограф спектакля Владимир Арефьев находят идеальный театральный аналог. Зрительские места расположены на поворотном круге сцены,
каждый сюжетный виток – буквально новый поворот; титанической сценической площадкой становится зрительный зал, обращающийся то мёртвым городом бродячих собак, то мистическим рейвом,
который Диджей устраивает для обитателей загадочной воинской части. Чёрный занавес как в кино меняет соотношение сторон в «кадре», делая зал похожим на фильм – то «узкоплёночный», то «широкоформатный». В «Снах...» клубится театральный дым, театральный ветер грозит стереть зрительские лица, в трюме сцены разрываются гранаты; это, конечно, элементарный, но такой классный театральный приём, силу которого прекрасно осознавал и использовал Марк Захаров, в ленкомовских спектаклях которого всегда что-то полыхало и бабахало. Однако последнее слово, которое я бы применил к «Снам...» Перегудова, – слово «аттракцион»: ни один спецэффект здесь не выглядит самоцельным, все – в гармонии с магическим реализмом первоисточника.
Михайлов в РАМТе звучит убедительнее, чем Михайлов в «Сказке про последнего ангела»; там было слишком про российские 1990-е,
Перегудов же ориентируется не столько на историзм прозы, сколько на её фантазийную вневременность
(у самого Михайлова в предисловии к «Ягодам» есть таинственная фраза «Большинство сказок было написано совсем давно. Совсем давно – в 1950-е, 1960-е, как только я переехал в город», что в нашей реальности невозможно для автора, родившегося в 1978-м). Ещё в Театре Наций было слишком дорого, а сказкам, которые рецензент «Ножа» метко назвал «нищими притчами», осознанная бедность декораций, потёртости сценического круга и морщины на «зеркале сцены», которым в данном случае оказывается зал, подходят больше, чем лоск. На пользу «Снам...» сыграли даже погодные условия. Из-за жары, накрывшей Москву в июне 2021-го, в игровом пространстве включили вентиляторы; перед началом Перегудов попросил представить, что они не работают и не шумят. Но вообще движение пропеллеров оказалось к месту – как образ, использованный Копполой в «Апокалипсисе сегодня»: круговые движения размывают границу между явью и галлюцинацией, открывают портал в иное измерение. Слаще сна только жизнь.
© Фотографии Марии Моисеевой предоставлены пресс-службой театра
Другие спектакли Егора Перегудова в Журнале CoolConnections: «Один день в Макондо», «Месяц в деревне».