Поставлен спектакль 29-летним актёром и режиссёром Павлом Пархоменко, но в данном случае справедливо называть первым – как на афишах голливудских фильмов с суперзвёздами – имя актрисы.
«Почему так поздно? Где ты был после обеда? Просто спросила. Ты прекрасно знаешь, что мой день прошел ужасно. Зачем делать вид, что тебе интересно? Я целыми днями сижу тут одна и умираю от скуки, пока ты в отелях на час трахаешь всё, что шевелится». Такой бесконечный допрос устраивает Анна своему мужу Пьеру (Дмитрий Журавлёв);
скандал – норма жизни;
градус повышается с каждой секундой. И вот уже Анна стенает «не нужно было рожать детей от такого типа, как ты» и признаётся, что дочь Сара была ей неприятна с момента рождения – при первом взгляде накрыло «странное чувство отвращения». Другое дело – сын, Николя (Олег Отс), любимый, бесценный, 25-ти лет от роду, только «никто не подумает, что это мой сын, скажут: смотрите, у неё новый любовник». Но есть девица (Юлия Бурова), в которую влюблён Николя – и она враг: раньше Николя приходил постоянно, а сейчас не отвечает на звонки и сообщения. Анна страдает и продолжает любить кровинку – удушающей, садистской любовью; и Николя возвращается под мамино крыло – с разбитым сердцем; и Анна, как может, пытается его утешить. Впрочем, остаётся вопрос: а был ли мальчик? реален ли Николя? и не есть ли всё происходящее надсадной галлюцинацией мамы Анны, женщины, «чувствующей внутри себя огромную пустоту» – и заполняющей её истериками, бредом и фантазиями...
Флориан Зеллер – жутко востребованный французский автор, о талантах которого можно судить по его собственному кинофильму «Отец», принесшему «Оскар» Энтони Хопкинсу (в «Современнике» эта пьеса в постановке Евгения Арье идёт под названием «Папа» с Сергеем Шакуровым в заглавной роли), и спектаклю Юрия Бутусова «Сын». Если вы спросите меня, то ничего, кроме клише, в текстах Зеллера нет; банальности из каталога «проблемы в семье» перетасованы и обострены психопатологией, чётко диагностируемой, как Альцгеймер у «Отца». или неназванной прямо, как недуг «Мамы». Всё просто, всё понятно (запутанность у Зеллера – мнимая); есть чему посопереживать. Возможно, именно эта энергично и беззастенчиво поданная простота и привлекает к Зеллеру театральных режиссёров и кинопродюсеров (он сейчас снимает «Сына» с Хью Джекманом и Лорой Дерн).
Сам Зеллер интерпретировал «Отца» в непритязательной стилистике телевизионной драмы; у нас его так никто не ставит – и слава Богу.
«Мама» в постановке Ильи Мощицкого есть в репертуаре Театра им. Ленсовета; в главной роли там Анна Алексахина. Это нарочито медленный спектакль, почти не повышающий голоса и избегающий резких жестов, создающий дистанцию между залом и пьесой за счёт видеопроекций и «разъясняющих» лекционных вставок критика Татьяны Джуровой; чувства в нём препарируются и подвергаются отстранённому анализу. «Мама» Пархоменко – другое дело; это театр бури и натиска, невоздержанный в эмоциональных проявлениях.
От реализма Павел Пархоменко бежит в кабаре: начало каждого действия (в пьесе их четыре, но в полуторачасовом спектакле они стремительно проносятся без антракта) объявляет клоун-конферансье, актёры легко сбиваются в живой джаз-банд. Осколками сна выглядит и декорация Юлианы Лайковой:
призрачно всё в этом внутреннем мире бушующем.
Вопрос олицетворяющего рацио Пьера к жене «Ты пила?» – риторический; просто у Пьера нет воображения – на что не устаёт пенять Анна, которая и без алкоголя хороша. Или плоха – в плане адекватности. Первое действие «Мамы» называется «Боль» – и Анастасия Светлова предлагает разделить душевную боль своей героини с вулканическим размахом; не откладывая на потом; с порога.
Превращает означенную Зеллером и, чего там, довольно унылую боль супружеского и материнского кризиса в магму, обжигающий и возбуждающий поток.
В яростную песню – и неважно, что слова до оскомины прозаические; главное не что, а как.
Анастасия Светлова – актриса уникальная; красота, талант – разумеется, по умолчанию, но и нечто большее, не укладывающееся в определение актёрского мастерства; то гипнотическое качество, что присуще избранным кинозвёздам, приковывающим взгляд к экрану. Хотя редкая кинозвезда осталась бы таковой, играя на расстоянии считанных метров от зрителя – а Светлова грандиозна и на большой, и на камерной, как моссоветовская «Под крышей», сцене. Прима большинства спектаклей, поставленных мужем, режиссёром Евгением Марчелли, в ярославском Театре драмы имени Ф. Волкова; кто на них был – не забудет; назову навскидку три – разных лет: «Екатерина Ивановна», «Месяц в деревне», «Нам не страшен серый волк». В каждой роли Светловой – отчаянность во всём, включая гротеск и чрезмерность, а вот чего нет и в помине, так это сентиментальности.
«Маму» бы сентиментальность убила, свела к пошленькой психоаналитике и примитивному узнаванию себя в персонажах.
Светлова переводит всё в иной регистр – античной трагедии, только играется она не на котурнах, а в атмосфере кафешантана.
Анна – никак не невротичная мамаша, но ураган, вселенская стихия, к которой мелкие бытовые оценки просто не применимы.
Светлова не боится быть человечной и слишком человечной; хрипит «сука, сука, сука» в адрес «разлучницы», похитившей сына. Но как хрипит!
Этот гнев также далёк от разборок матерей с невестками, как наша планета – от Веги или Капеллы. Другое, звёздное во всех смыслах измерение.
