«Кроткая» вполне соответствует названию: это глубокое погружение в омут русского абсурда не лишено мягкости, теплоты и, что для Сергея Лозницы неожиданно, юмора. Оказалось, что это вовсе не экранизация Достоевского, а Гоголь-центр конкурса, сказка в фантасмагорической традиции (и еще с сатирическими мотивами Салтыкова-Щедрина). Но именно фильм Лозницы расколол фестивальную общественность на непримиримые лагеря.
Копродукция Франции, Германии, Латвии, Литвы и России – исключительно о России с ее фобиями и фантомами, миссионерскими замашками и комизмом; не свысока, но без чувства страха; Лозница смеётся и фантазирует, что многих раздражает сильнее его пресловутой «серьезной» русофобии в «Счастье моём»; дальше расскажу про «Кроткую» подробнее.
Вообще же, русских следов на фестивале много. Начиная с реакции на бейдж: некоторые охранники, увидев надпись Russie, эрудированно добавляют «Привьет», «Спасибо» или «На здоровие». Заканчивая ночным клубом «Королевский синий» – в полуночном корейском боевике «Беспощадный» там отдыхает владивостокская мафия. Или показанным в «Особом взгляде» дебюте венгра Дьордя Кристофа «Прочь» (Out) – благодаря ему, на входе в зал Дебюсси играет попс группы «Серебро» «Никогда, никогда». В фильме оставшийся без работы в Чехии венгерский рыбак-судостроитель (актер Шандор Тереш на фото вверху) перебирается в Вильнюс, где все говорят и пьют по-русски, в дюнах бродит невысокая баскетболистка (звезда «Нового Рижского театра» Гуна Зариня) с мертвым кроликом Львом подмышкой, а по дорогам «унылой страны» рассекает безбашенный православный нувориш Дмитрий (актер Виктор Немец играет эпизодическую роль и в «Кроткой» – плацкартную пьянь, кликушествующую о тяжелой миссии России – мир спасать).
Нувориш изрекает мудрость «Радость – это редкое явление, но настоящая печаль – еще более редкое» и горланит песню «Уж ты рыбка-окунёчек попадешь в неводочек».
Out полон эффектно выстроенных кадров, но в целом похож на вдохновленное хмельной меланхолией и восточнославянским абсурдом графоманское подражание Аки Каурисмяки. А русская речь напоминает о «кооперативном» перестроечном кино с его азартным и неуклюжим авторским самовыражением.
Российский участник «Особого взгляда» – «Теснота» сокуровского ученика Кантемира Балагова – обещал быть политическим «жесткачом».
Все слагаемые присутствуют: в Нальчике 1998-го кабардинские бандиты похищают еврейских жениха и невесту сразу после помолвки, местная молодежь смотрит снафф-видео, на котором чеченские бандиты режут глотки пленным российским солдатам («Люди добрые, я жить хочу! - Добряши, добряши... Поживешь в загробном мире»). Однако ближе всего «Теснота» оказалась к портрету экзальтированной француженки «Молодая женщина» (Jeune femme) Леонор Серрай – сдается мне, жюри Умы Турман не оставит его незамеченным. У Балагова в центре фильма тоже молодая женщина, Ила, сестра похищенного парня, которую родители хотят по расчету (за деньги для выкупа) выдать замуж. Дарья Жовнер – такое же открытие «Особого взгляда» как jeune femme Летиция Дош.
Фильм виртуозно снят – продуман каждый кадр, трещина в стене непременно отразится в стекле машины, сквозь которое мы видим героев, крупные планы делают контакт с героями почти физическим.
Но расчет слишком очевиден и в драматургии. Вневременной конфликт (Ила любит кабардинца, мать гнет свою линию: «Ты с ним не будешь, потому что он не из твоего племени») для меня эмоционально совсем не сработал и, при всей архаике нравов Северного Кавказа, показался искусственным (хотя в основе – реальные события). Кстати, я был в Нальчике в том самом 1998-м и сохранил о городе совсем иные воспоминания; впрочем, туристам всё кажется радостным.
Намек на «русский след» – в шедевре Шарунаса Бартаса «Иней» (Frost; параллельная программа «Двухнедельник режиссеров»), герой которого, бледный литовский юноша Рокас (Мантас Янчаускас), отправляется с грузом гуманитарной помощи на охваченный «гибридной войной» (как говорят французские журналисты; эта небольшая сюжетная линия позволила пригласить Ванессу Паради) восток Украины.
Впрочем, россияне, предположительно воюющие на стороне сепаратистов, в кадре не появляются, да и вообще Бартас – не про политику, к конфликту в Украине он, похоже, относится, как и его герой – с тревожным непониманием. Довольно стремный сюжетный ход (ну сколько этой гуманитарной помощи – ботинок? консервов? – поместится в крошечном фургоне Рокаса?) нужен лишь для того, чтобы отправить героя и его девушку Инге (Лия Макнавичюте иногда удивительно похожа на музу Бартаса Катю Голубеву) в экзистенциальную воронку.
Нет, историзм и героизация борьбы – тоже часть вселенной Бартаса, я вовсе не собираюсь сводить его творчество к интимистским зарисовкам, и первое появление на экране украинских солдат – это появление универсальных героев (вообще же в прифронтовых сценах плакатной прямолинейности Бартас предпочитает формат диалога, ночного разговора по душам).
Но всё же «Иней» в первую очередь – про amour и tristesse, про глобальное одиночество и потерянность в пространстве; при совпадении со стилем Бартаса (у меня оно стопроцентное) каждый ракурс, каждое движение камеры и каждый световой штрих могут произвести физиологический эффект.
Большинство других режиссёров предпочитают прямолинейную манипуляцию эмоциями. В этом нет ничего плохого, и если, например, призером основного конкурса станет Фатих Акин и его мелодрама с политическими мотивами «Из ниоткуда» (Aus dem Nichts), я поаплодирую.
Диана Крюгер, которую я до сегодняшнего дня всерьёз не воспринимал, убедительно играет женщину, чьи кроха-сын и муж-турок, отсидевший несколько лет за торговлю наркотиками, погибают в результате теракта, устроенного парой молодых неонацистов (Акин изображает этаких экологически продвинутых хипстеров, чье стремление к чистоте распространяется, очевидно, и на расы). Теперь только жажда мести удерживает героиню от самоубийства. Акин – безупречный рассказчик (я когда-то уже каламбурил Акин-акын), оторваться от экрана невозможно, и в кресло нервно вжимаешься не раз, но вот пересматривать это кино (в отличие от принесшего Акину золото Берлинале «Головой о стену») не хочется: история обжигающая, только вот кроме нее возвратиться не к чему.
Главную роль у Лозницы играет сильная конкурентка Крюгер – Василина Маковцева из «Коляда-театра» (сам Николай Владимирович в «Кроткой» тоже появляется в эпизодической роли ворчащего бомжа – роли и актуальной, и сказовой).
Но этой героиней движет не месть, не страсть, но покорность судьбе, то так, то сяк препятствующей свиданию с заключенным мужем.
Хотя однозначного ответа, муж это или кто другой (отец, брат, сват, а то и сын), нет – в этой стране всё шатко и странно, тут сиделец в семье – повод для зависти («моего не сажают, так я белый свет и не видела», жалуется напарница по работе на бензоколонке);
частый мотив советского кино «девушка спешит на свидание» оборачивается мороком; как скажет ближе к совершенно невообразимому финалу героиня Розы Хайруллиной, «нельзя спать на вокзале: не заметишь, как уедешь, а сам останешься».
Безымянная Кроткая прибывает в свое затерянное в чистом поле, почти мифологическое пространство (русский мир=русская деревня) на раздолбанном автобусе, только на Руси и сохранившемся. Все в этом мире – и пассажиры автобуса, и клиенты такой же переполненной и душной «Почты России», и соседи по плацкарту, в котором Кроткая добирается до города Отрадное (где тюрьма – «градообразующее предприятие», «мы на нее молимся – она у нас заместо церкви работает, людей сохраняет») – судачат то о боевой мощи России, то о бытовом криминале, цементирующем частную жизнь (и история как кого-то «пилой членили, а кусочки по лесу позакапывали» заканчивается случкой проводившего расследование мента с некой Зинкой). Кто-то вспомнит, как гроб везли и всем переполненным автобусом поддерживали – какофония голосов отсылает к фильмам Киры Муратовой. В поезде случайная попутчица заведет рассказ о сыне, погибшем неведомо в каком конфликте, зато смертью героя, мужики тяпнут водки, покостерят пиндосов и затянут уже другую песню, «броня крепка, и танки наши быстры».
Кстати, Лозница создает точную саунддраму, объединяя в звуковой дорожке все русские народные архетипы – от Римского-Корсакова до блатняка и «Вороваек». Но музыкальный аналог его личного взгляда – тема Олега Каравайчука, «Вальс Екатерины Великой с фаворитами», и ёрнический, и нервный, и возвышенный.
Большинство эпизодов с потенциалом «маленькой трагедии» Лозница низводит до фарса: это становится очевидно уже в сцене досмотра заподозренной в терроризме Кроткой – все легализованные издевательства полицейских сопровождают уморительные комментарии заточенного в обезьянник безногого хулигана. Лозница-живописец (синие дали за окнами поезда, станция с бюстом Ленина и вечными бабками, торгующими «семками», тюрьма как дворец) встречается с Лозницей-сатириком;
про гражданское сознание и нрав емко говорит брошенная кем-то поговорка «Было у отца три сына: двое в тюрьме сидят, а третий – мудила».
Марина Клещева играет держательницу притона, места, которое никогда не спит; именно этой героине принадлежит фраза, меня пробирающая до мурашек: «Пойдем, я обо всем договорилась». Не думаю, что специфический и радикальный фильм Лозницы что-то получит – но не беда; невручение наград германовскому «Хрусталеву» или «Святым моторам» Каракса – факты не меньшего значения, чем многие «Пальмы».
Первых призеров объявила «Неделя критики», параллельная секция, жюри которой возглавлял бразилец Клебер Мендонса Фильо, чей великолепный «Водолей» участвовал в прошлогоднем конкурсе.
Гран-при достался типично фестивальному фильму «Макала» (Makala) француза Эммануэля Граса. Герой, обитатель деревни в Конго (непрофессиональный исполнитель, сыгравший себя), минут 20 занимается заготовкой древесного угля, битый час тащит мешки на рынок в 50-ти километрах, еще минут 20 продает, торгуясь, потом участвует в коллективной молитве. Всё. Но, к моей личной радости, два других приза достались фильму бразильца Фелипе Гамарано Барбосы «Габриэль и гора» (Gabriel e a montanha).
А вот в основном конкурсе не болею ни за кого. И строить прогнозы не берусь. Если исходить из сомнительного гадания на расписании повторов (в нем, кстати, допущены ошибки – два фильма, Озона и Акина, просто вылетели из расписания, их, конечно, добавят, но 70-й фест отметился факапами по всем статьям), то с призами уедут «Нелюбовь», «120 ударов в минуту» и «Окджа».
Моя пятерка лучших (в порядке убывания): «Кроткая», «Спутник Юпитера», «Мир, полный чудес», «120 ударов в минуту», «Окджа».
Если бы на фестивале были букмекеры, я бы поставил на победу «120 ударов». Но очень небольшую сумму: судьба Palme d'Or, которую в этом году называют «Пальмодовар», также туманна и смурна, как Россия у Лозницы.