Синефильский взгляд на теннис, Зидан как материал видеохудожников и классика японского арт-терроризма: Музей современного искусства «Гараж» совместно с фестивалем MIEFF расширяют представление об актуальном кино.
Второй год подряд «Гараж» возводит временный летний кинотеатр на площади перед музеем. Вся кинопрограмма Garage Screen заслуживает особого внимания. Она элегантно структурирована, и ни одного проходного, необязательного названия в ней нет. Секция «Премьеры» отдана громким фильмам, не купленным для российского проката: в июле, наряду с трепетными синефильски-ностальгическими «Моими провинциалами» Жан Поля Сивейрака, именно «Гараж» первым в России показывает саркастический шокер Сергея Лозницы «Донбасс». «Истоки и влияния» посвящены фильмам-вехам: здесь шедевр Шанталь Акерман «Жанна Дильман, набережная Коммерции, 23, Брюссель, 1080» (такой же непростой для восприятия, как и его название) запросто соседствует с первой частью голливудской шпионской франшизы «Миссия: невыполнима» Брайана Де Пальмы и с рок-н-ролльным угаром линчевских «Диких сердцем» – авторское кино не знает деления на «коммерческое» и «элитарное». «Дебюты» обращаются к истокам крупнейших режиссерских биографий: Годар, Ханеке, Сокуров...
Отдельной же строкой в «гаражном» кинорепертуаре идёт секция «Эксперименты», сформированная вместе с командой Международного фестиваля экспериментального кино. Год назад я писал об этом грандиозном проекте.
Третий MIEFF планируется на ближайшую осень, программа в «Гараже» – аперитив к грядущему буйству фильмов, имеющих равное отношение и к кинематографу, и к contemporary art.
Жаль, что «гаражные» скрининги вступают в конкуренцию с сезоном отпусков: я, например, упустил шанс увидеть на большом экране фильм-монстр аргентинца Фернандо Бирри ORG – этот агрессивный коллаж родился в 1979-м, число его публичных показов можно пересчитать по пальцам. Да, собственно, на традиционную презентацию в кинотеатрах Бирри никогда не рассчитывал, а для премьеры на Венецианском фестивале соорудил экран перед входом в зал и прорезал в нём огромным индийским ножом отверстие, сквозь которое проходили зрители (по слухам, последний час на экран проецировался монохромный красный кадр, и официальный хронометраж – 177 минут – определил последний покинувший зал зритель; кто смотрел в «Гараже», расскажите, как это было у нас). Бирри – не единственный апостол авангарда в июльском расписании Garage Screen: в конце месяца здесь покажут «Похоронную процессию роз» Тошио Мацумото, анархистский и сексуальный привет из революционных 1960-х.
Другой конкурент кино в июле – ЧМ-2018. Но он же определил и второй «экспериментальный» сеанс: новаторский аудиовизуальный опыт Филиппа Паррено и Дугласа Гордона «Зидан: Портрет XXI века». Только мы опубликовали подборку ударных футбольных фильмов, как «Гараж» и MIEFF привезли «Зидана» в Москву.
Спортивную линию продолжает новейшая работа француза Жюльена Фаро «Империя совершенства». Мировая премьера фильма прошла в начале года на Берлинском кинофестивале, в секции «Форум». Её придумали в 1971-м для поддержки «нового» – то есть, экспериментального – кино. К нашим дням «Форум» Берлинале не то, чтобы совсем сдал позиции, но критерии новаторства изрядно размыл: в огромной – около полусотни участников – программе уйма скучных фестивальных конъюнктурщиков с фильмами, срок годности которых истек, кажется, еще до появления на свет. Так вот, «Империя совершенства» – редкая жемчужина Берлинале, хитро устроенный, работающий на разных уровнях фильм, приковывающий взгляд сильнее иных триллеров. Притом, что большую часть экранного времени занимают архивные кадры теннисных матчей Джона МакИнроя.
В недавнем игровом фильме «Борг – МакИнрой» Шайя ЛаБёф тратил всю свою вулканическую актерскую страсть на роль эксцентрика-скандалиста, буяна и сквернослова – контраст к нордическому аутизму шведа Борга. В «Империи совершенства» МакИнроя никто не играет (да и он сам всячески отказывался актерствовать), однако наблюдать за этим героем куда интереснее, чем за психом в версии ЛаБёфа (при всём, так сказать, уважении). В версии Фаро – это формулируется не закадровым текстом (его читает французская суперзвезда Матье Амальрик), но исключительно кинематографическими приемами, без всяких вербальных комментариев – МакИнрой оказывается почти сверхчеловеком, Другим (если пользоваться популярным философским определением), вопреки всякой логике переплавлявшим в победы негативную энергетику. Своего рода, аналогом «святого ипохондрика» Жиля Делёза: по Делёзу, ипохондрия – не патология, но обостренная чувствительность, способность ощущать то, что недоступно большинству обычных людей; МакИнрой с его жаждой недостижимого идеала и сверхинтенсивной чувствительностью к внешним и внутренним раздражителям (из внешних его страшно доставал стрекот операторских камер, без которых появление этого фильма было бы невозможно) предельно близок делёзовскому образу. Фаро упоминает занятный факт:
Том Халс готовился к роли в «Амадее» Милоша Формана (Моцарт – еще один Другой, только из XVIII века), изучая игру МакИнроя.
«Империя совершенства» начинается позёрской цитатой из Годара: «кино – врёт, спорт – нет».
И в итоге не то, чтобы опровергает её (в конце концов, нет правды на Земле, но нет её и выше), но демонстрирует особую правду кино – заставляя смотреть на одни и те же сцены, исходя из разных установок: присутствие камеры ничего не меняет в реальности – присутствие камеры меняет саму реальность. В какой-то момент, следуя теориям легендарного французского критика Сержа Данея, «Империя» приравнивает спорт к кино (от себя Фаро добавляет, что самый короткий матч МакИнроя длился 28 минут 20 секунд – как эпизод телесериала «Альфред Хичкок представляет», а самые длинные приближались к «Крестному отцу»; кода фильма – поединок МакИнроя и Ивана Лендла, переваливший за три часа). Вообще, пластам этого изощренного эссе можно посвятить большое искусствоведческое исследование. А содержание «Империи» также затейливо, как и история создания. Фаро начинает с черно-белых фильмов-инструктажей для игроков в теннис, которые в 1960-е начал делать энтузиаст спортивного просвещения Жиль де Кермадек. С конца 1970-х Кермадек увлекся аналитикой игры, используя анимацию и замедленное воспроизведение; его любимой моделью стал МакИнрой, а поскольку в объективе обычно присутствовал только один спортсмен, получалось, что камера фиксирует схватку игрока с самим собой.
Да, когда число телекамер на корте стало зашкаливать, Кермадеку предложили использовать уже готовые кадры – он возмущенно отказался, пусть его пленки и не претендовали быть искусством. И стартовая для фильма встреча Фаро и Кермадека случается в фильмохранилище, интерьер которого напоминает инсталляцию Кристиана Болтанского:
пути кино, спорта и современного искусства неисповедимы. И иногда пересекаются.
