До 22 октября 2017-го Цех Белого на ВИНЗАВОДЕ превратился в место тихих и приятных встреч с теми, кого уже нет. Или скоро не станет. Звучит зловеще, однако давно я не сталкивался с таким умиротворяющим театральным опытом.
Правда, у каждого он окажется уникальным: 8 эпизодов «Наследия» вы располагаете в произвольном порядке, самостоятельно выбирая, какой из комнат продолжить маршрут. Точнее, за вас решает судьба – подсказок нет, у дверей только таблички с именами хозяев, заранее увидеть, что внутри, нельзя, и выбор легче всего сделать, посмотрев на таймер над дверью: идешь в ту комнату, что быстрее освободится.
Сейчас я быстро расскажу, как в общем устроен спектакль (за неимением лучшего слова, назову копродукцию Rimini Protokoll и швейцарского театра Vidy Lausanne по старинке, спектаклем, хотя в нем нет ни живых актеров, ни привычных театральных правил, всё больше походит на выставочный проект, однако в оригинале проект носит подзаголовок Pièces sans personnes, то есть, «Пьесы без людей», и в каждой комнате действительно разыгрывается короткая пьеса, вмещающая целую человеческую жизнь). Этот фрагмент текста никому не возбраняется читать. А вот дальше – про мой личный трип с описанием содержимого комнат, и тут уж вы сами решайте, нужны ли вам подробности или лучше испытать всё самим.
Авторы «Наследия» – режиссер Штефан Кэги, один из создателей самой нестандартной театральной компании мира Rimini Protokoll, и художник Доминик Хубер. Некоторые проекты Кэги прекрасно адаптируются для разных стран: благодаря продюсеру Фёдору Елютину, в Москве есть свой Remote и свой Cargo. Те, кто побывал на потусторонней прогулке по столице и прокатился в сентиментальном грузовике, знают, как умело Кэги сочетает технологии с меланхолией. В его проектах к чувственному опыту приводит отлаженный технологичный аттракцион. В «Наследии» достижения научной мысли бросаются в глаза уже в коридоре, на потолке которого мерцает электронная карта мира с вспыхивающими точками – маркерами ежесекундно умирающих на планете людей.
Двери в комнаты открываются и закрываются автоматически, кроме шести-восьми зрителей в них никого, но всё (звук, свет, видеопроекция, специальные эффекты) работает с компьютерной четкостью без видимого участия персонала; эти пространства похожи на разумных роботов, выступающих посредниками между вами и людьми, некогда здесь обитавшими.
В одной из комнат к вам обратятся: «Люди будущего». Путешествуя из одной комнаты в другую, вы действительно оказываетесь в прошлом – не каком-то абстрактном, но вполне конкретном прошлом девяти персонажей (в одной из комнат – два героя, поэтому общее число «отсутствующих» людей больше количества комнат), причем все они – реальные люди; театр, который делает Кэги, абсолютно документален.
Где-то невидимый хозяин предложит вам прилечь на кровать, где-то – придется стоять, где-то – усесться на ковер, предварительно сняв обувь: в каждой комнате свой интерьер, имитирующий узнаваемые места – от гостиничного номера до подсобки. Есть одно исключение – полностью фантастическое пространство, в котором вам предложат погрузиться в ирреальный мир из зеркал и видеопроекции; да, это единственная комната, в которой ваш собеседник-проводник не просто до сих пор жив, но и вряд ли скоро умрет (он еще не стар, не болен и не занят ничем рискованным). На посещение каждой комнаты отводится от пяти до десяти минут; за это время вы услышите историю (рассказы звучат на немецком, французском и английском языках, везде есть русские субтитры), увидите видео или получите возможность вступить в контакт с вещами – потрогать, рассмотреть, попробовать на вкус. Все рассказы так или иначе связаны со смертью – каждый из героев в момент записи голоса, который вы слышите, готовится к ней или о ней думает. Опыт умирания – и есть наследие, которое оставлено нам героями спектакля, а его основной мотив – сакраментальное memento mori.
Ценность предложенного наследия в том, что оно позволяет думать о смерти без тоски, без страха, со спокойным сердцем и, отчего бы и нет, с улыбкой.
Это очень простое и бесконечно остроумное произведение; работа, у которой нет прямых аналогов; спектакль огромной художественной и психотерапевтической ценности. Рекомендую безоговорочно. Дальше – короткий отчет о моем личном хождении по комнатам. Для ноосферы и тех, кто предпочитает узнавать о важнейших событиях в искусстве из рецензий.
Первой открытой дверью оказывается четвертая в левом ряду; здесь царство Ричарда Фраковяка, лондонского профессора неврологии. Под вальс Иоганна Штрауса я и еще пятеро человек попадаем в круглое, ослепительно белое, смахивающее на отсек космического корабля пространство со сложной конструкцией в центре – она, в свою очередь, напоминает перископ подлодки: шесть расположенных по периметру овальных стеклянных экранов, смотреть в которые рекомендуется, максимально приблизившись. До того, как погаснет свет, видно лицо человека, оказавшегося напротив, после того, как в отсеке станет темно, а из наушников польется голос Фраковяка, на внутреннем экране возникнут фотографии самого героя (а потом и лица других зрителей – тех, кто побывал здесь задолго до нас, и тех, кто сидит в белой комнате сейчас; в какой-то момент они станут наслаиваться друг на друга – примерно как лица героинь в фильме Бергмана «Персона»).
Профессор представится, расскажет о сфере своей деятельности и поделится размышлениями об умирании как долгом процессе, в финале которого мы лишаемся памяти и перестаем осознавать себя людьми. Смерть в сознании предпочтительнее деменции – вывод, к которому подводит доктор.
Уходя из дома на «Наследие», я оставил на кухонном столе книгу Григория Чхартишвили «Писатель и самоубийство», дочитанную до абзаца «Если человек в глубокой старости решает поставить точку самостоятельно – что это значит? Только одно: он защищает своё достоинство, своё «я». Иными словами – свой разум. В ХХ веке разум ценится выше веры».
Вторым пунктом моего маршрута – комната Джелаля Тайипа, турка-мусульманина из Эрликона, спального района Цюриха. Здесь надо сидеть, разувшись, на ковре, поедая приторно-сладкий рахат-лукум; на мониторе в углу, прямо над полкой для обуви, идет фильм, в котором Джелаль рассказывает о похоронном ритуале в своей родной Турции и весело делится с нами новостью – о том, что он и гроб он себе уже купил, и саван подготовил (гроб нужен для транспортировки до кладбища, а в землю покойника по мусульманскому обычаю опускают в саване), и место на стамбульском кладбище забронировал. В неизбежной когда-нибудь смерти Джелаль не видит ничего дурного – если жил, следуя заповедям Корана, попадёшь в рай.
В каждой из комнат-пьес есть своя финальная кода; здесь это – ветерок, который шлет нам неунывающий герой: по мановению невидимой руки включается вентилятор.
Третий собеседник – Михаэль Швери; его комната похожа на бункер, где гремит калифорнийский панк, любимый музыкальный стиль героя. По фото на стене видно, что Михаэль молод и полон сил. С чего бы ему готовиться к смерти? Но на стене – парашют, а из динамиков льется шуршание парашютного шелка: Михаэль – бейсджампер, прыгающий с высоких альпийских гор. На его глазах погиб уже не один товарищ; следуя неписанной традиции, перед каждым прыжком он звонит кому-то из близких – никогда жене, незачем лишний раз тревожить.
В какой-то момент пол за решеткой под нашими ногами превращается в экран: мы видим восхождение Михаэля и прыжок – в небо, которое вдруг становится таким близким.
Михаэль на экране парит, Михаэль в динамиках говорит, что если его парашют когда-нибудь не раскроется, настоящие друзья крепко выпьют и врубят рок.
Четвертая комната похожа на крошечный театр. Её хозяйки уже нет в живых: француженка Вадин Гросс, мечтавшая стать актрисой, но всю жизнь проработавшая секретаршей, записывает свой монолог 18 августа 2015 года, перед поездкой в Базель для эвтаназии.
У Надин рассеянный склероз, она дважды безуспешно пыталась покончить с собой, пока не убедила сына-полицейского отправить её в последнее путешествие в Швейцарию – для достойной и верной кончины.
Актрисой Надин стала после смерти: за распахнутым желтым занавесом – аскетичная белая декорация с пушистым джемпером, связанным руками Надин 25 лет назад; она сама подпевает старой французской песенке про Тома Филиби, что в детстве сделала её звездой домашнего театра. Надин поёт, на белой стене танцует луч света.
Пятая комната – старомодна и уютна; на стене – мозаика с котиками, на полках в углу – настольные игры (с неслучайным названием Memory), в центре, под абажуром – круглый стол, усыпанный фотографиями. Это палата дома престарелых, живущей здесь Жанне Белленги – 91 год. Свои последние деньги она заранее потратила на похороны, поэтому теперешнее её пребывание оплачивает дочь. Всю жизнь Жанна увлекалась фотографией – десятки старых карточек напоминают архивы, которые есть почти у каждого. Жанна говорит, что снимки похожи на мертвые тела – они также красивы и неподвижны. А еще Жанна шутит, что в раю никому не нужны будильники: сама она работала на часовом заводе. Жанна предлагает нам завести стоящие на столе будильники на пять минут – пока она делится воспоминаниями.
По прошествии этих минут звенит только «закадровый» будильник самой Жанны – наши пока молчат. Но когда-нибудь, конечно, прозвенят и они.
Шестым пунктом оказывается офис пожилой супружеской пары из Штутгарта: Аннемари и Гюнтер Вольфарты предлагают нам, «людям из будущего», бизнес-консультацию. Однако завершается она воспоминаниями о юности в нацистской Германии и призывом не верить в сказки о том, что нужно умирать ради флага. И никогда не покупаться на ложный лозунг: «Ты – ничто, твой народ – всё». Старик Гюнтер извиняется за то, что не может приготовить кофе – но предлагает хотя бы выпить воды из кулера (что очень кстати после приторно-сладкого рахат-лукума в комнате у Джелаля).
Воду я наливаю в необычный стаканчик с остроконечным дном; в реальном мире такие не используются, только в потустороннем.
Герою из седьмой комнаты, заядлому рыболову и путешественнику Александру Бержерио (он общается с нами с телемонитора), онколог сказал, что нет смысла бросать курить:
Александр точно умрет не от рака легких.
У него редкое генетическое заболевание – синдром Гиппеля-Линдау, уже сведший в могилу сестру Алексанлра: её смешной предсмертный портрет можно найти под кроватью. Эта комната похожа на гостиничный номер со стеной-окном: Александр вспоминает мотели, в которых останавливался, когда путешествовал по Америке с 13-летней дочкой. Он бы не стал заводить детей, если бы знал о своем недуге заранее; дочь, к счастью, здорова. В ящике прикроватной тумбочки находятся затейливые рыболовные крючки, сделанные самим Александром. Незадолго до расставания с ним, стена-оконо превращается в экран, на него проецируются кадры волшебной рыбалки.
Последним пунктом путешествия – комната Габриэль фон Броховски, долгие годы проработавшей послом Евросоюза в Африке. Теперь пожилая дама готовится расстаться с миром – предварительно избавившись от скопленных за годы артефактов: эта комната похожа на складское помещение, доверху заваленное коробками. В них – уйма африканских статуэток, альбомов с фотографиями, буклетов и гроссбухов:
Вид этого скопленного за годы архива попадает мне прямо в сердце. Потому что всё, что останется после меня, – бесчисленные коробки с тысячами театральных программок, альбомов по искусству, фестивальных каталогов, тяжеленных ташеновских томов, cd, dvd и пластинок. Когда-нибудь придется упаковать их – и не для перевозки на другую квартиру.
Чему быть, того не миновать. Спасибо товарищу Кэги за теплое и сладкое, как лукум, осознание этого факта. Маршрут по «Комнатам без людей» оказался построен точно.