Ласло Немеш дурачит, Майк Ли ораторствует, Роберто Минервини поёт, братья Коэн мрачно шутят.
Про «Закат» (Napszállta; Sunset) Ласло Немеша писать не хочется: парень выпендривается, не имея ничего сказать, а мне тратить на него время? Будапешт, 1910-й год, девица Ирис Лейтер (Юли Якаб) просится на работу в шляпный салон, который когда-то принадлежал её родителям, погибшим при пожаре. Теперь империей головных уборов владеет представительный господин Брилл (Влад Иванов), которого возвращение девушки почти пугает. Поначалу всё страшно интересно (и очень, очень красиво, на пленку, 35 и 65 мм, снято) – есть саспенс, предчувствие тайн, намёк на готический роман в атмосфере убийственно приторного модерна. После ночного нападения сумасшедшего кучера Ирис узнает, что у неё есть брат, слывущий монстром, – и начинает поиски; загадка множит загадку. Интерес пропадает спустя полчаса, когда становится ясно, что страшный брат Ирис – это новый сын Саула, фикция, бред, а Немеш будет морочить голову, но закончит пшиком; было бы у него чувство юмора, может, назвал бы фильм «Брат Ирис». Внятная история – это не про Немеша, оно бы и ладно, внятность он заменяет иммерсивностью – мы, в идеале, должны втянуться в бесконечные блуждания героини, кожей ощутить галлюцинаторный морок, в котором она тонет, как ёжик в тумане. Только мысль Немеша – стоимостью в евроцент (точнее, в геллер). Я мог бы поспорить, что завершится кино кадрами в окопах Первой мировой – так и вышло, медленно подгнивавшая Европа (представленная в данном случае Австро-Венгрией, где в каждой шляпе – гнездо сиятельных развратников, истязающих женскую плоть, а в каждой подворотне – разбойник-заговорщик) взяла да разродилась мировой катастрофой; закат, как и было сказано. Фильм, кстати, и формой (трип из ниоткуда в никуда), и запутанностью, и финальным флешфорвардом похож на «Милого Ханса...» Александра Миндадзе, только наш интереснее в сто раз. Ну а рядом с другой напрашивающейся ассоциацией – «Белой лентой» Ханеке (вполне кстати вышученной у Ассайяса) – Немеш совсем теряется; это как небо и дно. Вообще же, единственное, что, кажется, Немешу удаётся, так это снимать как в дотошно воссозданной исторической среде (не важно, среди концлагерных бараков или в роскоши европейской столицы) туда-сюда ходят люди.
Всё в порядке с иммерсивностью у Джулиана Шнабеля. «У врат вечности» (At Eternity's Gate) – не просто добротный байопик Винсента Ван Гога (Уиллем Дефо), приравнивающий отверженного, не находящего понимания художника к Христу (Ван Гог у Шнабеля считает свои полотна реальнее самой реальности и надеется, что зрители, глядя на них, почувствуют, что значит по-настоящему жить – достойная Христа задача, воскрешать обывателей из состояния «мясных машин»). Это ещё и визуальный эксперимент, диалог художника Шнабеля с художником Ван Гогом, стилизация жизнеописания под живопись героя; то редкое сегодня кино, которое необходимо смотреть только в кино.
Отрада конкурса – «Что ты будешь делать, когда мир будет в огне?». Роберто Минервини – поэт и этнограф, я впервые увидел его фильм – имитировавший жизнь врасплох, но все же стопроцентно игровой Low Tide – в венецианских «Горизонтах» 2012-го. С тех пор доля фикшн, доля игрового кино в работах Минервини свелась к минимуму. Он снимает исключительно непрофессионалов, сочный американский маргиналитет, если и предлагая героям играть, то самих себя. Новый фильм в оригинале называется, словно песня – What You Gonna Do When The World's On Fire? В общем, это песня и есть. Песня протеста, который сегодня выглядит почти забавно: камера Минервини следует за костюмированным отрядом новых «Чёрных пантер». Black Power! Детская песня – когда Минервини наблюдает за братьями; младший, Титус, трусоват, плачет, увидев скелет для Марди Гра (ожидание карнавала – сквозной мотив фильма), боится, что старший, Роберт, соскользнет с пирса в воду, вообще, осторожничает, хоть Роберт и успокаивает, мол, банды тебе пока не грозят, девятилетние друг в дружку не стреляют. Песня об одинокой женщине; в данном случае, песня буквально, потому что держательница бара, которой нечем платить ссуду, сама мощно поёт. Панорама черно-белых импровизаций из бедной, но яркой жизни афроамериканцев – чистое кино, которого в Венеции-75 также немного, как постановочных сцен у Минервини.
От логотипа Netflix в титрах уже передёргивает; Барбера, обрадованный доступностью контента, от которого отказался Канн, хапнул, похоже, всё. Добавив продукции Amazon'а (который, кстати, отправил на полку минисериал Вуди Аллена; по мне, так это повод Amazon бойкотировать). «Питерлоо» (Peterloo) Майка Ли назван словом, которым журналисты XIX века нарекли – по аналогии с Ватерлоо – резню 1819 года на площади святого Петра в Манчестере: власти растоптали мирную демонстрацию бедноты, возомнившей, что Конституцию надо соблюдать. Кровавой (но и прекрасной, ибо сделана не знающей старческой слабости режиссерской рукой) финальной сцене предшествуют два часа политических дебатов и политических расправ; Ли, возможно, перегибает палку с плакатом, театром и монотонной риторикой, но всё равно велик. А фильм – исторический, костюмированный – почти шокирует тем, насколько ничего не меняется в человеческих типажах и общественных механизмах. Рори Киннер в роли оратора и вождя Генри Ханта – вылитый Навальный; хорошо хоть людей на митингах в России сегодня не рубят шашками. Впрочем, и желающих бунтовать немного; повод поговорить о свободе, демократии и переменах политической участи даёт эффектный дуплет фильмов о жизни Пепе Мухики, в 1970-е – политзаключённого, в нулевые – президента Уругвая. В «Горизонтах» – фикшн «Ночь длиною в 12 лет» Альваро Брехнера, вне конкурса – док «Пепе, превосходная жизнь» Эмира Кустурицы; вернусь к ним в одном из следующих репортажей.
И нет, я, хоть и брюзжу на Netflix, не против телевидения: вот братья Коэн сняли для ТВ чуть ли не лучший свой фильм, «Балладу Бастера Скраггса» (The Ballad of Buster Scruggs). Во всяком случае, всё, что составляет их мир, весь фирменный абсурдизм, гротеск и висельный юмор в этом мозаичном минисериале с кучей звёзд дано в афористичной форме ковбойских анекдотов. Совсем не только о Бастере Скраггсе – его, слишком много о себе возомнившего стрелка, отправляют петь песни под банджо на небесах уже в первой новелле. Жаль, что возможности посмотреть фильм на большом экране в России не будет: не те отношения с Netflix'ом, новым телевизионным богом кино.