Кто кого будет играть, определяет жребий в начале представления: каждый из 10 артистов готов стать любым героем комедии о любви и судьбе.
2020-й – год Никитинского театра: три премьеры – три вершины (и, тьфу-тьфу, карантинный ад, прервавший работу негосударственного, живущего тем, что заработает, театра, не сломил коллектив). В январе – трагическая мистерия света и темноты «Чернобыльская молитва», в марте – фантасмагорические «К. рассказы», сделавшие Кафку сказкой, в сентябре – «Двенадцатая ночь», вошедшая в новую секцию Платоновского фестиваля искусств «Воронежский кейс». Спектакль, который по определению не может быть повторен один в один;
три часа чистой игры, дионисийского веселья и актёрского космоса.
Всё начинается уже в маленьком фойе – актёры гримируются и переодеваются, смешавшись со зрителями. Нехитрый, скажете, приём, но бесшабашное настроение карнавала задаёт мгновенно; стирает дистанцию «важности» и вовлекает в действие, которое будет пениться, как морской прибой у берега мифической Иллирии, куда Шекспир забросил своих потерпевших кораблекрушение близнецов, Виолу и Себастьяна. Муравицкий, говоря о спектакле, часто пользуется словосочетанием «уличный театр», и ещё до премьеры прогоны «Двенадцатой ночи» устраивали под открытым небом, на территории арт-кластера «Винзавод». Сымитировать площадное зрелище в камерном театральном пространстве невозможно, «уличность» здесь – эвфемизм почти цирковой несерьёзности. Эта «Двенадцатая ночь» намеренно лишена всякого интеллектуального груза и решена как бравурная комедия масок – под «детскую» музыку, исполняемую на игрушечных инструментах.
Пенять на легковесность спектакля – всё равно, что попрекать солнце за то, что оно светит днём;
Муравицкий и компания возвращают старому тексту, который каких только метаморфоз не пережил, от невесомо церемонных до плотски зримых (подробно о них – здесь), пьянящую радость. Добиться такого игрового азарта, так присвоить Шекспира крайне трудно, спектакль потребовал многомесячных репетиций – но всё это «за кадром»; умом понимаешь про труд и пот, а глаз видит полёт, и сердце веселится и ликует.
Но вернёмся в зал, где для занявших свои места зрителей рисуют карту персонажей – разобраться в сюжете и действующих лицах не так-то просто, даже если ты видел с дюжину «Двенадцатых ночей». Так что не зря Борис Алексеев, худрук Никитинского, представляет шекспировских влюблённых и клоунов. Все имена написаны как на школьной доске; героев связывают стрелки; рукописные «эмодзи» помогают быстро вспомнить, кто с кем в каких отношениях состоит:
сердечко от, скажем, герцога Орсино к Оливии – значит, любит, кружка от сэра Эндрю к сэру Тоби – значит, собутыльники.
А дальше начинается распределение ролей – придумывая спектакль, Юрий Муравицкий и актёры Никитинского оттолкнулись от подзаголовка, который Шекспир дал пьесе: «или Как угодно».
Как угодно, так как угодно – Шекспиру, который смотрит с небес, и случаю (ведь лучшей комедии об игре любви и случая не найти).
Каждый из десяти актёров по очереди выходит в зал с сумкой резиновых игрушек (вы их не рассмотрите, но все подобраны с участием художника спектакля Вани Боуден, превратившей сцену в песочницу – главное же игра!). Игрушки, как и персонажи на доске, пронумерованы; зрители достают их вслепую – таким образом, никто не знает, кому какая достанется роль.
Это фантастический challenge: каждому исполнителю надо, как минимум, знать весь текст пьесы. Актёры страхуют друг друга – те, кто не занят на сцене в данный момент, сидят на месте несуществующих в Никитинском кулис и подают товарищам реплики. Частой нужды в том нет, текст артисты забывают редко – а иногда «забывают» сознательно, и из этих где-то вынужденных, а где-то сыгранных подсказок рождается особое, очень тёплое чувство сопричастности. У Шекспира герои соперничают за сердца, ревнуют и жестоко шутят – возьмите хотя бы проделку, учинённую сэром Эндрю, слугой Фабианом и камеристкой Марией над снобом Мальволио. А отношения исполнителей, взявшихся сыграть «Двенадцатую ночь», складываются в свой, налшекспировский текст – об актёрском и человеческом братстве; маленькая песочница становится планетой, на которой живёт озорное сообщество единомышленников.
Одна абсолютно счастливая песочница.
Рисунок у каждой роли постоянный, и спектакль, кажущийся импровизационным, на самом деле достаточно жёстко продуман.
Но одинаковые «Двенадцатые ночи» немыслимы в принципе; к примеру, Мальволио (мой любимый персонаж в пьесе) на премьере достался Сергею Кузнецову, сыгравшему этого напыщенного типа отчаянно и остро, сохранив, при всём потешном рычании, и зловещие ноты. А в другой вечер (я смотрел спектакль дважды – и ещё буду) роль досталась – впервые, как потом рассказали в театре – Марине Демьяненко, и у её не столь агрессивного и громкого Мальволио на первый план вышла трагикомичная уязвимость.
Спектакль Никитинского – первая «Двенадцатая ночь», на которой понимаешь, что маленьких ролей, действительно, нет. Вот Себастьян, хоть и идёт в списке действующих лиц вторым, кажется самым незначительным персонажем, необходимым только для усиления феерической путаницы. Но в версии Алексея Савина он стал вполне запоминающимся – бретёр, храбрец, герой-любовник, маскулинная ипостась андрогинного первопредка, разделённого Шекспиром на Виолу и её брата. А в вечер премьеры Савину выпало играть томную Оливию –
и это было и смешно, и умнó, с пониманием комичности ситуации, но без нарочитого фарса, без превращения в шоу типа «В джазе только девушки».
А как хрупкая Светлана Медведева превращается в напористого шута-наглеца Фесте! Вообще, все артисты Никитинского – Андрей Клочков, Илья Крылов, Мария Соловей, Татьяна Солошенко, Максим Федотов – изумительно держат стиль комедии с переодеваниями и гендерными перевёртышами. Их «Двенадцатую ночь» начинаешь смотреть как аттракцион – ишь, какой трюк придумали – но уже по прошествии считанных минут подключаешься к истории, а к финалу не мыслишь других артистов на месте каждого персонажа.
И как они это делают?!
