Премьера в Филиале Московского драматического театра им. А.С. Пушкина – пьеса французского драматурга Жана-Люка Лагарса, известная по киноэкранизации Ксавье Долана. Аналог конца света – раны, которые близкие люди наносят друг другу без всякого оружия: бегством, молчанием или просто другим образом жизни.
Успешный 34-летний драматург Луи приезжает в отчий дом, где не был уйму лет, чтобы сообщить родственникам – матери, сестре Сюзанне, брату Антуану и его жене Катрин, которую прежде ни разу не видел – о своей скорой смерти; повидать, «несмотря на страх, несмотря ни на что»; «сказать, просто сказать». Собственно, всё, визитом в тихую провинциальную гавань сюжет исчерпывается, содержание составляет серия диалогов Луи с членами семьи; недлинная, хотя и густая, многословная – как все главные тексты Лагарса, отличающиеся барочной избыточностью – пьеса. На камерной сцене Филиала – обстановка обычного дома среднего класса; готовясь к приезду блудного сына и брата, здесь моют полы –
бытовой поступок, реалистичное пространство, но от кондового реализма далеки и Лагарс, и спектакль.
Не только из-за интермедий-снов, перемежающих сцены.
Место действия – дом Матери (так у автора) и Сюзанны; время толком не определено – «в воскресенье, разумеется, а может в течение целого года»; и болезнь героя не названа, хотя намёк прозрачен.
Написан «Конец света» в 1990-м, за пять лет до смерти самого Лагарса – в 38 лет от СПИДа.
На гомосексуальность героя (которую в кино Долан сделал очевидной, добавив «поясняющий» флешбек) прямых указаний тоже нет; разве что неуклюжая обмолвка Катрин намекает:
«И потом,
раз у вас не было детей, раз у вас нет детей,
– было бы логично, мы это знаем... –
я хотела сказать:
раз у вас нет детей,
а Антуан говорит,
ты так говоришь, ты так сказал,
Антуан говорит, что у вас их не будет».
Собственно, причины, по которым Луи чурается семьи, отделываясь педантичными – на каждый праздник – поздравительными открытками (а семья, очевидно, и тоскует по нему, и тяготится его существованием), могли быть любыми. Их могло не быть вовсе – ну, кроме нежелания провести весь свой век там, где родился; всего лишь жизнь, превращает в чужаков даже людей одной крови. О том, что Луи для своих чужой, спектакль заявляет с самого начала – не словами, но стилем игры: Андрей Кузичев в роли Луи – не просто сдержанный, вежливо отстраненный гость, случайный пассажир, которого занесло в дом на краю света, он – нормальный человек, неловко чувствующий себя в лучах софитов. Тогда как другие – играют; «делают» театр с экспрессией, явно излишней в таком камерном пространстве, где первый ряд от сцены отделяет расстояние вытянутой руки.
Они перестанут «играть», оставшись с Луи наедине, получив возможность выговориться напрямую, не тая обид и воспоминаний.
Став уязвимыми, узнаваемо обычными людьми.
Чащин – режиссёр-режиссёр, фантазия – его второе имя, он – сторонник ярких красок (а если делает спектакль «чёрно-белым» – как «Причал» по Шпаликову – то только потому, что так велит текст), повелитель остроумных деталей (которых не счесть даже в таком «маленьком» спектакле, как мхатовский «Лёха»). И он же – постановщик, работающий с актёрами со старомодной тщательностью, внимательный к таланту и органике каждого. Чащин – как и Долан, оснастивший саундтрек фильма «Это всего лишь конец света» поп-музыкой – перемежает эпизоды-диалоги почти концертными вставками под франко- и англоязычные эстрадные хиты; порой увлекаясь, будто желая уравновесить экзальтированность языка Лагарса бурлеском.
При этом «Обычный конец света» – парад не режиссёрских аттракционов, но внятных актёрских работ:
Мать – Вера Воронкова, Антуан – Александр Матросов, Катрин – Наталья Рева-Рядинская и Сюзанна – Анастасия Лебедева, которая фантастически справляется с огромным, почти на десять минут монологом – «Когда ты уехал, я этого вообще не помню...».
Выше я процитировал перевод Лагарса, сохранив авторское написание, схожее с поэтическим текстом; почти лихорадочная, иногда сбивчивая речь, потоки сознания, захлёстывающие повседневный язык;
так говорят не за заурядным кухонным столом, а в нервной, переживающей падение империи чувств.
Актёры – и Лебедева первая среди равных – «одомашнивают» выспренний лагарсовский стиль без ущерба его поэтике, заставляет слова дышать. Новое начало.
