Прямая трансляция оперы прошла 21 ноября 2015 года, видеозапись остаётся с нами навсегда – и это повод сказать спасибо технологиям XXI века.
«Лулу» Альбана Берга – практически эротический триллер.
Опера, создававшаяся по мотивам декадентских пьес Франца Ведекинда с 1929-го по 1935-й год, осталась незаконченной. Третий акт был дописан Фридрихом Церхой к премьере 1979-го, сам Берг успел сочинить только два акта; ходит легенда, что жена Берга пыталась воспрепятствовать и их постановке – из ревности к героине. Действительно, если к кому и стоит ревновать, так это к невероятной стихии по имени Лулу; не распутнице, хотя, конечно, такая ханжеская трактовка образа встречается, но к воплощённой жажде жизни.
В финале либретто отправляет героиню, низринутую с высот буржуазного благополучия в нищету, на панель. В 1926-м году (за три года до экранизации Георгом Вильгельмом Пабстом «Ящика Пандоры», одной из пьес Ведекинда, использованной при создании оперы) в СССР на студии «Белгоскино» был снят остросоциальный фильм «Проститутка», оперативно запрещённый набиравшей обороты цензурой. Я вспомнил о нём не столько из-за пристрастия Уильяма Кентриджа, постановщика «Лулу» в Met, к советскому модернизму, а из-за второго названия – «Убитая жизнью». Лулу Берга погибает от руки Джека-Потрошителя, но даже в самом плачевном состоянии, на лондонском дне, продающей себя чёрт знает кому, язык не повернётся назвать её «убитой жизнью». Мистический убийца Джек-Потрошитель – единственный, кто мог уничтожить Лулу, будучи, по сути, синонимом смерти, её инфернальным посланником на Земле. Тогда как Лулу и есть жизнь, «земной дух» (так называется другая пьеса Ведекинда, лежащая в основе либретто), который не сломить никому из рожденных.
Дух, как говорится в Евангелии от Иоанна, дышит, где хочет. Применительно к Лулу можно дополнить цитату: и с кем хочет.
В заголовке этого текста есть неточность, допущенная ради красного словца; среди фигурирующих в опере мужей, любовников и клиентов героини одна – женщина, графиня Гешвиц (в исполнении роскошной американской меццо-сопрано Сюзан Грэм); страсть Лулу не знает границ – гендерных в том числе.
В минувшем десятилетии было несколько резонансных версий «Лулу». В один год с Кентриджем Дмитрий Черняков поставил оперу Берга в Мюнхене – весьма степенно, хотя и с той же экспрессивной звездой, немкой Марлис Петерсен, что играет Лулу в Met. За три года до Кентриджа в берлинской Komische Oper «Американскую Лулу» выпускал Кирилл Серебренников; в том спектакле партитура Берга подверглась авторской переработке современного австрийского композитора Ольги Нойвирт, она же досочинила третий акт. Заглавную партию исполняла американка Марисоль Монтальво, уже участвовавшая в базельской версии «Лулу» испанца Каликсто Бьейто, после чего интернет стал пестреть любительским видео с комментариями такого рода «Amazing full frontal nude display by the American soprano».
У Кентриджа и его художника по костюмам Греты Гойрис нагота героини мнимая, но это чёрно-белое графическое озорство выглядит едва ли не непристойнее и соблазнительнее, чем просто обнаженное тело.
Уильям Кентридж – современный художник; во владении техниками – мультиинструменталист: он и живописец, и перформансист, создатель хитрых театрализованных инсталляций и насколько минималистичной, настолько и изощрённой анимации. Уроженец Йоханнесбурга, много лет провел в Париже и всегда страстно увлекался русским авангардом, в чём мы могли убедиться на огромной выставке Кентриджа в «Гараже». Тогда же, в 2011-м, художник показывал в Москве свой перформанс «Я не я и лошадь не моя», вдохновленный гоголевским «Носом», увиденным сквозь красное революционное зарево и кровавое большевистское марево 1920-х. Оперу Шостаковича «Нос» Кентридж ставил в той же Met – спектакль знаком зрителям TheatreHD. «Лулу», действие которой разыгрывается в начале неведомого ХХ века, – тоже фантазия с обильными мотивам русского авангарда;
визуально избыточное представление, по сути, превращающее сцену Линкольн-центра в рисованное анимационное кино.
Эталонная работа художника, в руках которого всё – люди, свет, декорации – становится пластическим материалом для создания неистового театрального коллажа. Это заявление могло бы прозвучать и осуждающе, если бы спектакль получился этакой красивой изобразительной штучкой без серьёзного духовного наполнения. Но Кентридж – выдающийся художник и выдающийся мыслитель, которому театральная режиссура служит для исследования человеческой природы.
И Марлис Петерсен, которая у Чернякова на сцене Баварской оперы была виртуозной оперной исполнительницей, безупречным профессионалом, но не более, здесь – будто другой человек.
Не просто сильнейшая драматическая актриса, но одержимый partner in crime, стопроцентный соавтор Кентриджа в создании уникальной героини, для которой «нормальный», регламентированный и вменяемый мир тесен.
Это, безусловно, трагическая – но и абсолютно счастливая история.
