Виктория Печерникова поставила советскую пьесу Валентина Катаева как классический водевиль – без политики, но с блеском.
Могу ошибаться, но, кажется, в ТЮЗ продвинутый зритель по привычке ходит на Яновскую и Гинкаса, игнорируя редкие работы приглашенных режиссёров. Поэтому начинаю с прямого призыва:
все на «Квадратуру круга»!
Не пропустите спектакль молодого режиссера Виктории Печерниковой! Посмóтрите сами – и наверняка порекомендуете друзьям, включая тех, что к театру настороженно и чистое развлечение предпочитают иным формам переживаний. В англоязычной кинокритике есть такое понятие – feel good movie; по-русски звучит тяжелее – «кино хорошего настроения». Так вот, в ТЮЗе появился идеальный feel good спектакль; чтобы, выходя из зала, насвистывать под нос финальный зонг – «Любите друг друга как в «Квадратуре круга» – и смотреть на полный сомнений и тягостных раздумий окружающий мир сквозь розовые очки первых строителей коммунизма. Этот спектакль кажется невозможным – как дискотека в песне Нины Карлссон; «но мы пляшем – значит, можно»; и адьюльтерный водевиль, разыгранный в антураже одной абсолютно счастливой Москвы 1920-х годов – не выдумка.
Вася (Илья Шляга) и Абрам (Сергей Дьяков) – соседи по крохотному жилищу, построенному в соответствии с законами конструктивизма: в светлом будущем нет места удушающему быту. Из чего следует минимум мебели и полный аскетизм, плохо согласующийся с таким буржуазным пережитком, как семейная жизнь.
И надо же было такому случиться, чтоб оба товарища расписались в один день;
Вася – с фифой-мещаночкой Людмилкой (Наталья Златова или Евгения Михеева), Абрам – с революционно настроенной Тонькой (Арина Борисова или Ольга Гапоненко). Расписались – и теперь не решаются друг другу в этом признаться: ведь жить-то на ограниченных квадратных метрах придётся отныне вчетвером. Но шила в мешке не утаишь, всё тайное быстро становится явным, поэт Емельян Черноземный (Илья Созыкин) молнией разносит весть о двойной женитьбе, и вот уже молодые принимают поздравления от начальственного товарища Флавия (Илья Смирнов). Только визит Флавия прерывает затяжной поцелуй Васи и... Тони: оказывается, что к чужой супруге каждый молодожен расположен больше, чем к своей. А с неба смотрит и посмеивается товарищ Луна...
Валентин Катаев, согласно академической биографической справке, – русский советский писатель (первая публикация – в 1910-м; в 13 лет! жаль, не было тогда журнала Forbes, а то занял бы первое место в списке самых перспективных россиян в возрасте до 30-ти), поэт, драматург, киносценарист, журналист, военкор. Счастливчик, проживший 89 лет, почти избежав всех ужасов эпохи (в 1920-м на полгода угодил в тюрьму за участие во «врангелевском заговоре на маяке» – и был осовобожден, благодаря чекисту и другу Якову Бельскому, тогда как прочих заговорщиков расстреляли).
Человек с завидным чувством юмора – что в случае с постановкой «Квадратуры круга» имеет первостепенное значение.
Я впервые прочёл у Катаева (если не считать сказки про цветик-семицветик и дудочку и кувшинчик) сборник рассказов и фельетонов «Горох в стенку» – и весь мой заочный скепсис («Катаев? Это разве не устаревший советский писатель?») разлетелся как горох. Ничуть не устарело (настоящая же литература!) и очень смешно; ну вот хотя бы рассказ «Красивые штаны» про голодающего в новой России приват-доцента, взявшегося за сочинение «несложной» пьесы про голод.
«Пьеса была такая. Голодная степь, вдалеке железнодорожное полотно, посредине степи лежит брошенный младенец пяти месяцев, над младенцем летает ворона, вокруг младенца бегают волк, псица, суслик; кроме того, ползает умная змея. Вышеупомянутые животные ведут диалог в духе Метерлинка на тему о голоде, о брошенном младенце и несознательности общества. Волк хочет съесть младенца. Змея укоряет волка в жестокости, суслик плачет. Ворона предсказывает близкое избавление. Псица начинает кормить младенца собственной грудью. Тогда приходит поезд. Паровоз сверкает огненными глазами. Из длинного санитарного состава выходит сестра милосердия. Она не опоздала! Младенец спасен. Волк бежит. Змея торжествует. На санитарном составе написано: «Все, как один, на помощь голодающему населению Поволжья».
Очевидно, что запретных тем для шуток у Катаева не было; раскованный, нестеснительный автор.
Такова и написанная в 1928-м «Квадратура круга» – фривольная и очень смешная вещь, которую Виктория Печерникова (на маленькой тюзовской сцене во флигеле идёт её «Фалалей»; надо теперь непременно посмотреть!) ставит не как сатирический, но как утопический водевиль. О сумбурном весёлом обществе с немыслимой в наши дни свободой нравов и естественностью отношений.
К советской классике 1920-30-х театры обращаются не слишком часто, но регулярно; среди самых резонансных постановок последних лет – опыты Максима Диденко «Хармс. МЫР», «Цирк», «Собачье сердце»; из них «Цирк» – самый, казалось бы, аполитичный. Театральный ремейк фильма Григория Александрова имеет к Катаеву самое прямое отношение: в основе легендарной кинокомедии лежала пьеса Ильфа, Петрова и Катаева «Под куполом цирка» и написанный ими же сценарий. Правда, драматурги сняли свои имена с титров из-за несогласия с трактовкой Александрова, но авторские отчисления благополучно получали. В «Цирке» Диденко (подробно о нём – здесь) за всей дорогостоящей хайтек-бравурностью просвечивает нечто зловещее: наша коллективная память отягощена знанием о теневой, репрессивной стороне советской Луны.
Спектакль Печерниковой – будто из альтернативной истории России, где светлое будущее оказалось действительно светлым, а новый мир – в самом деле новым.
Каков соблазн сделать из облаченного в плащ Флавия опасного чекиста, подбросить толику дёгтя в любовный квадрат Катаева – но нет; никаких двусмысленностей; водевиль – это музыка, песни, интриги и танцы, чекисты в нём были бы балластом.
Кстати, Луна в «Квадратуре» тоже отличается от «цирковой» – простенькая, наивная, скромная. Ну да, бюджеты у ТЮЗа явно несопоставимы с Театром Наций. Но бедность здесь гораздо уместнее гламура: для героев-то даже колбаса часто оказывается недостижимой мечтой – как и для «Самоубийцы» Эрдмана.
Однако в жизни есть вещи поинтереснее колбасы, и эту истину лёгкий и неамбициозный тюзовский спектакль доносит очень убедительно.
Разве что музыкальное сопровождение, похожее на ресторанный синтезатор, могло бы быть поизысканнее; а впрочем, и так славно; бедность тут точно не порок, а отсутствие бремени.
У Печерниковой и стремительных, будто парящих по сцене артистов ТЮЗа получилось поймать идеально точную интонацию: юной, искренней радости. Играть водевиль сложнее, чем трагедию, на надрыве не получится;
и в ТЮЗе очень точно валяют дурака – без дураков; шутят всерьёз; купаются в гротеске, но с шаржем не перегибают.
Точь-в-точь как Катаев, у которого даже в самых сатирически заостренных текстах смех – здоровый; именно смех, а не насмешка.
Так, конечно, опасно ставить – того и гляди огребёшь за безмятежность в изображении кровавых времен от демократического крыла. И за аморальность – от консерваторов. Услышишь – как Вася, пересказавший свой сон Тоне, из последних сил пытавшейся уговорить Васю остаться друзьями: «идеологически невыдержанный сон». Но как же приятно жить без идеологии!
Какая весёлая, вкусная и здоровая жизнь получается!