Спектакль Семёна Александровского по пьесе Михаила Дурненкова – насколько парадоксальная, настолько и адекватная реакция театра на общественно-политическое нездоровье в России .
«Практика» – единственный театр в Москве, который не закрывается на лето. И выпускает спектакли, о которых будут говорить весь следующий сезон: «Война ещё не началась», совместная работа режиссера Семёна Александровского, драматурга Михаила Дурненкова, композитора Настасьи Хрущёвой, художника Алексея Лобанова и артистов Мастерской Брусникина, постоянных резидентов «Практики», превращенной сегодня в открытую площадку.
По концентрации энергии и градусу исполнения – стадионный панк-концерт, вынужденно замкнутый в камерной театральной коробке и оттого походящий на задиристое подпольное кабаре.
Политический акт – если не неповиновения, то, как минимум, несогласия: с тотальным заговором молчания, с принятием пропагандистской лжи СМИ, с лицемерием, возведенным на государственный уровень, двойными стандартами и мещанской глупостью. Антипропаганда. Резкое, ранящее, беспокойное молодое искусство.
Сцена похожа на взбесившийся детский утренник: вся – в разноцветных воздушных шарах, число которых актёры увеличивают в течение всего действия – рассчитывая только на силу своих лёгких, никаких баллонов с гелием в помощь. (Случайно или нет, шарики напоминают об эпохальном спектакле Gaudeamus Льва Додина, мастера Семёна Александровского). Все актёры обряжены в клоунские парики и яркий casual, свои эпизоды-репризы (некоторые повторяются дважды, разными исполнителями) подают с клоунской экзальтацией, шаржированно, без бытового правдоподобия. Впрочем, большинство диалогов Дурненкова легко представить в реальности, а начинается «Война...» и вовсе с хроники: актеры по очереди выходят на авансцену и зачитывают со смартфонов новости из соцсетей и прочих интернет-ресурсов (здесь с удовольствием перечислю всех исполнителей – Анастасия Великородная, Дарья Ворохобко, Мария Крылова, Василий Буткевич, Даниил Газизуллин, Алексей Мартынов, Петр Скворцов; двое – Алексей Любимов и Юрий Межевич – остаются за пианино, спектакль идет в непрерывном музыкальном сопровождении).
Абсурдизм сетевых анекдотов (например, в мой вечер, на старте ЧМ-2018, звучала шутка про Путина и Меркель, оплативших результаты игры своих сборных; Меркель – проигрыш, чтобы не приезжать в Россию на финал) уступает зашкаливающему маразму подлинных цитат (например, из баснословно одиозной депутатки Яровой).
Импровизационное «стэнд-ап»-вступление незаметно переходит в текст Дурненкова – серию скетчей для дуэтов и трио, где герои лишены имен собственных и четкой половой идентификации – условно женские роли могут исполнять мужчины и наоборот. Все скетчи – про повседневную жизнь во время идущей где-то там (совсем близко – на востоке Украины или чуть дальше – в Сирии) войны; о мире во время войны высказывается карнавальный мир. Среди живых артистов рассредоточены манекены, изображающие опасных героев новостных сводок – террористов, активистов, солдат. Все – без лиц: они скрыты хиджабом, маской спецназовца, шлемом и очками пилота истребителя или партизанско-анархистской маской Гая Фокса; радикальная защита персональных данных.
В форме и содержании «Войны...» – диссонанс: усвоенный с детства шаблон «Цирк – это радость и веселье» разрушается. Возможно, вы помните советский эстрадный хит «За пять минут кистью умелой мир черно-белый разукрасят чудаки» – и наступит, мол, сплошной позитив. Здесь чудаки и клоуны разукрашивают мир в ослепительные цвета, только радости это не прибавляет; «Война...» – образец по-хармсовски смешного, но ни разу не весёлого действа. Был в СССР такой суперпопулярный спектакль, поставленный в Театре Сатиры (что находится, кстати, в двух шагах от «Практики»), – «Маленькие комедии большого дома»: добрая лирическая комедия из жизни горожан. «Война» устроена похоже, в ней есть эффект панорамы по окнам большого дома, за каждым – свои маленьке комедии, только каждая проникнута тревогой и неуютом.
Первый диалог (точнее, триада монологов) – о тот, как герои залипают: медленно, под пиво после рюмки или на строительстве компьютерной башни, отгораживаясь от реальности, от окружающих «других» людей в метро: потому что «глаза колючие, лица – красные, сами – холодные». Диапазон скетчей варьирует от более-менее бытовых (родители устраивают головомойку ребенку, побывавшему на Митинге Мира) до совсем фантастических (робот с блоком абсурда ждет своей очереди на загадочное освидетельствование – хотя, может, и это не фантастика, и речь о призывниках на медкомиссии?).
Дурненков не чурается условности (а по мнению некоторых моих коллег, посмотревших спектакль в вечер премьеры, когда он, очевидно, еще набирал обороты, этой условностью и злоупотребляет): наряду с эпизодами, поддающимися внятной трактовке (жена изовравшегося телеведущего отправляет сына подальше от города, под присмотр беззубой бабушки, услышав жуткую новость – само собой, лживую – о сожжении ребёнка заживо в стане неназванных врагов; домашний тиран унижает свою покорную «вторую половину», безропотно принимающую участь жертвы), есть совсем абстрактные фрагменты. Например, жутковатый рассказ (с исчезновением ребенка!) о том, как бросить курить – этакий ирноично-постмодернистский штрих драматурга, в арсенале которого есть пьеса «Самый лёгкий способ бросить курить». Или история странного свидания на одну ночь, связавшего 40-летнего девственника с женщиной его мечты. Этот скетч повторяется дважды, я считал его двойное появление навязчивым напоминанием о воинствующем инфантилизме персонажей, раз, и миллиардах людей на земном шаре, два: тут и перекличка с первым эпизодом – «залипнуть» и отстраниться от того, что творится в твоей стране и на твоей планете не получится; семь миллиардов жителей не позволят.
Впрочем, интерпретации ограничены только вашим воображением: герои говорят прозой, но построен спектакль по принципу поэтического текста, предполагающего в первую очередь чувственную реакцию. На неё работает и взвинченная, абсолютно попадающая в тон мрачной клоунады музыка Настасьи Хрущевой.
В черновике написал «Хрущёва прямо Каравайчука даёт».
Но надо уточнить, что Каравайчука дают и наяривающие этот зажигательный и болезненный аккомпанемент на фоно Юрий Межевич с Алексеем Любимовым (у каждого, кстати, в репертуаре «Практики» есть по моноспектаклю о музыке – «Бетховен» у Межевича и «Преследователь» у Любимова). И вообще все артисты, дополняющие клавишный беспредел дуделками и трещотками. Если через год Хрущёва не получит за этот score композиторскую «Золотую Маску», я выйду в кокошнике на Красную Площадь.
Говоря о «Войне...», не могу не упомянуть недавний разовый проект общественной орагнизации InLiberty «Полдень». Для «Полудня» шесть режиссеров сочинили пять эскизов, так или иначе вдохновленных демонстрацией 25 августа 1968 года, когда горстка храбрецов (согласно официальной точке зрения, преступных безумцев) вышла на Красную площадь с осуждением ввода советских войск в Прагу. Одним из участников проекта был Александровский. В своей «Репетиции» он единственный отказался от привычного формата – актеры на сцене, зрители в зале – и устроил иммерсивный перформанс. По периметру Малой сцены «Гоголь-центра» руками исполнителей был растянут брезент, превратившийся в подобие палатки, изнутри устланной коврами и украшенной флажками с цитатами из исторических материалов «по делу». Чтобы пройти в зал, зритель был вынужден, согнувшись, пробираться под брезентом – под оглушительный смех перформеров, невольно оказываясь в роли инакомыслящего, подвергающегося осмеянию и поруганию толпы; увидеть лица других зрителей и хохочущих исполнителей позволяли прорези в брезенте. С течением времени смех смолкал. Конец перформанса наступал вместе с полной тишиной. «Война ещё не началась» в чём-то продолжает «Репетицию»: в этой истории тоже важен смех – болезненный и беспощадный. Сходящий на нет к финалу. Ведь ничего смешного в предлагаемых страной и временем обстоятельствах нет.
© Фотографии предоставлены пресс-службой театра