К столетию окончания Первой мировой режиссер «Властелинов колец» и «Хоббитов» произвел большую перемену на Западном фронте, показав окопную жизнь героев кинохроник в цвете и дав им голоса.
В прошедшее воскресенье, 11 ноября 2018-го, человечество отмечало столетие Компьенского перемирия, наступившего в 11 часов утра 11-го числа 11-го месяца 1918 года и положившего долгожданный конец чудовищной и бессмысленной бойне, продолжавшейся четыре года и три с половиной месяца и унесшей почти 18 миллионов жизней. Президент Макрон у Триумфальной арки проклинал великое зло национализма, а президент Трамп слушал его, насупясь. Английские футбольные клубы, потерявшие многих своих юных героев на полях Бельгии и Франции, начинали матчи с венков и маковых бутонов. Одна из радиостанций BBC весь день крутила "звуковые мемориалы" с полей сражений мировых войн от Китая и Афганистана до Сомма, через Мамаев Курган.
Самый удивительный эпизод празднований случился в полдесятого вечера по Гринвичу, когда на BBC Two показали фильм Питера Джексона «Они никогда не станут старше». На поверхности, эта картина – типичная монтажная документалка: хроникальные кадры Первой мировой, озвученные закадровыми голосами ветеранов, записанными спустя десятилетия после окончания конфликта британским Имперским военным музеем (который, к слову, тоже – детище Первый мировой, и основан был в самый ее разгар, весной 1917-го). Но великий сказочник не был бы собой, если бы не завернул в эту стандартную упаковку нечто совершенно особенное.
Дабы приблизить героев хроники к современному зрителю, Джексон вымочил кадры столетней выдержки в волшебном растворе.
Пустил кинопленку со скоростью 16 кадров в секунду, чтобы солдаты и офицеры первого глобального конфликта перестали быть похожими, по словам режиссера, «на чаплинообразные фигурки из допотопного кино». Раскрасил изображение, чтобы из серого тумана времени выплыли настоящие лица – с гнилыми зубами, задорными улыбками и запекшейся кровью, которую если и получится смыть, то уже на гражданке. Озвучил хронику голосами и шумами, превратив ее в набор мини-сценок почти игрового фильма.
На 25-й минуте стрекот кинопроектора замолкает, хроника замедляется и расцветает – и из условной, будто стилизованной временем и отжившей технологией реальности рождается мир, в котором мы может представить себя. Мы видим, как из самокруток поднимается дым. Как лопаются под зажженной спичкой яйца, отложенные вшами на коже, как шебуршат в ночной окопной тиши крысиные лапки. И пытаемся вместе с героями понять, как одним особенно прекрасным августовским утром 1914 года (великолепно описанным Цвейгом, по ту сторону линии фронта, в его «Вчерашнем мире») правительства Европы дружно сошли с ума и отправили своих граждан гнить и гибнуть в вялотекущем кровавом аду. Закадровые голоса говорят вещи, максимально далекие от официозных военных нарративов. В их рассказах нет места пафосу, героике и вообще эмоциям: никто из этих людей не был в состоянии порадоваться даже окончанию войны.
Многие же относились к ней, особенно в самом начале, как «к большой игре», «еще одной работенке», «каникулам в мужской компании». Они не слишком хотели возвращаться к мирной жизни, где их не ждало ничего хорошего.
Подобные комментарии станут для многих – особенно тех, чьи уши залиты фанфарной олеографией – подлинным откровением.
Разумеется, в раскраске черно-белого кино нет ничего нового – этим, например, в свое время отчаянно грешил известный американский «телеканал повторого фильма» TCM.
Но джексонова раскраска одновременно иммерсивна и ирреальна: да, ожившие и заговорившие персонажи фильма становятся ближе к нам, но одновременно – и дальше от нас, существуя в зачарованной реальности, где словно отменили смерть, время и саму жизнь.
Тем более что режиссер не привязывает закадровые голоса к именам, а происходящее на экране – к географии и датам, превращая повествование в анонимную вневременную поэму. Эффект от этого ощущения – фантастический.
Джексон включает заснувшее время лишь ближе к финалу, когда снова звучит стрекот проектора и превращает ирреальную хронику в газетную графику, а затем снова запускает ее с привычной нам «чаплиновской» скоростью. Так режиссер возвращает нас в наше сегодня, которое невероятным образом страдает теми же болячками – национализмом, милитаризмом, бесконечным придумыванием врагов в корыстных и политических целях – которые сто лет назад привели человечество к кошмару Первой мировой.
К тем, кто добровольно, по скудоумию или злому умыслу, позволяет заразить себя этими болячками, явственно обращены последние реплики закадровых солдат. Они-то и объясняют, что никто из них не относился к войне как к «священному долгу», а к солдатам в серой форме через линию фронта – как к врагам. Для них они были зеркальными отражениями их самих – такими же офисными клерками, продавцами из продуктовой лавки и звездами местных футбольных команд, отправленными сдуревшими царями и премьер-министрами на поля Европы «жить, как звери, и убивать, как звери».
