Основной конкурс похож на хорошо продуманный, сложенный из негромких семейных историй роман – только по отдельности его главы интереса (почти) не представляют. Большинство конкурсантов первой половины (но не все, нет) вряд ли понадобится кому-то вне фестиваля. Но в команде и слабаки отрабатывают; в целом всё концептуально, вплоть до того, что треть программы составляют фильмы-портреты, названные по именам героев. Точнее, героинь: за «Дианой» (Diane) – «Сибель» (Sibel), за «Сибель» – «Алиса Т.» (Alice T.), ну а за «Алисой» увязался и один мужчина (гендерный паритет следует соблюдать с обеих сторон), гость из XV века «Меноккио» (Menocchio). А за ним – «Рей и Лиз» (о котором будет отдельно, в следующем тексте – это пока единственный выдающийся фильм конкурса). Да и «Поздно умирать молодой» (Tarde para morir joven) тоже подразумевает, пусть не называя по имени, героиню. Только «Бытие» (Genèse) отличилось: название – не имя собственное, напротив, выспреннейшее обобщение. Увы, не подкреплённое ни одним оригинальным решением, кроме оставляющего в недоумении финала. Впрочем, почти все конкурсные фильмы не стремятся оригинальничать и предпочитают говорить вполголоса: простейшие истории о второстепенных людях, следующие по кратчайшему, предсказуемому расстоянию от пункта «а», начала, до пункта «б», титра «конец».
Не поймите превратно: я вовсе не выступаю за кино про супергероев; о тихих простых людях – ужасно интересно. Но только когда с доверием к реальности и к персонажам – как, например, в отличном бразильском фильме «Сезон» (Temporada) Андре Новаиша Оливейры из второго, дебютного конкурса «Режиссеры настоящего» (Cineasti del presente).
«Сезон» довольно длинный, почти на два часа, но с минимумом событий – будни Жулианы, грузной сотрудницы мобильной санэпидемстанции, истребляющей комаров (переносчиков лихорадки денге) в небольшом (но активно растущем) городе. Работа, разговоры, скромные посиделки с коллегами, попытка найти сбежавшего бойфренда (отношения разладились после автокатастрофы, прервавшей беременность Жулианы), намёк на возможность нового романа... Ровным счётом ничего особенного, и снято также – просто, без эстетства (разве что в кульминационный момент битвы с инсектами – когда улицы окуривают белым дымом – фильм приобретает лёгкий сюрреальный шик), но так цепляет: потому что точно и с любовью схватывает жизнь в уйме повседневных проявлений, без «нагнетания». Тогда как участники основного конкурса вместо спонтанности навязывают схему, и жизнь на экране заменяет её натужная, недостоверная имитация. Лакмус – отношение к внешности героев: вот у Оливейры они все громоздкие-гротескные; эту бригаду охотников за комарами, одетую в пропотевшее тряпьё, можно было бы обозвать fat squad – но сколько в каждом органики и обаяния.
А в «Бытии», напротив, действуют ухоженные, спортивные, хорошо одетые парни и девушки (про грудь героини можно эротические стихи сочинять), однако каждый персонаж будто подпорчен – печатью неестественности; и смотришь на героев, как на фриков с планеты Татуин.
Кстати, в одном из лучших фильмов Локарно-71 никого, кроме фриков, и нет; у каждого героя тут комплекс физических изъянов, все виды тиков и дефектов речи. А смотреть – удовольствие! Я говорю о четырёхсерийном телефильме Брюно Дюмона «Кенкен и инопланетяне» (Coincoin et les Z’inhumains), продолжении работы четырехлетней давности «Малыш Кенкен» (герой подрос и сменил имя, он теперь не Quinquin, а Coincoin, но я оставил прежнее написание, чтобы не усложнять). Это пока главный сюрприз и парадокс фестиваля: телепроект оказался редким фильмом, по-настоящему достойным огромного экрана. То, что творит Дюмон, авторство которого опознаётся буквально по одному кадру (дело не только в уникально диких героях, но в пластике и фактуре изображения), иначе, как живописью, не назовёшь; от его божественных уродцев сияние исходит; свет в кадре не только с небес, но и из глаз (пусть и странного разреза).
С небес, кстати, падает не только свет, но и липкая чёрная слизь – экскременты алиенов, порождающие свечение и мутации. Дюмон снимает грубую, смачную, корявую комедию, безусловно, держа в голове «Жандарма и инопланетян» с Луи де Фюнесом. Но никаких прямых цитат – общение с классикой (включая и «Вторжение похитителей тел») идёт на тонком уровне.
Это в «Бытии», где место действия – интернат для мальчиков (из хороших семей, не сирот), режиссёр Филипп Лесаж топорно цитирует то, что на поверхности: раз речь о дормитории, заставим парней биться подушками, как в «Ноле за поведение», и обсуждать «Над пропастью во ржи». Тут все гипертрофированно и примитивно одновременно. Забавно, как Лесаж драматизирует ситуацию, которую продвинутое общество лишило драмы. Герой-старшеклассник (высокомерный умник и острослов; параллельно развивается линия его сестры, которой надоело спать с одним и грустно – с другим) влюблён в одноклассника. В своих чувствах он публично признаётся на уроке английского (в этой школе вообще неортодоксальные уроки – историк, например, разглагольствует о богатом мире женского межножия) – и срывает аплодисменты класса. Но хэппи энд же не в фестивальном формате – и Лесаж придумывает дурацкий, иначе не скажешь, ход с насильственно введёнными в действие персонажами: 14-летним подростком, вдруг захотевшим поспать в одной постели с протагонистом, и злобным дрочилой-надзирателем, явившимся в нынешнее царство толерантностями из допотопных времён.
В фильме Доминги Сотомайор «Поздно умирать молодой» тоже все простовато: Фрида, девочка-подросток из прихиппованной коммуны, флиртует с ровесником, но терять девственность предпочитает с мачо-засранцем постарше (вторая психологическая линия – тщетная надежда уйти из коммуны, от отца, к бросившей семью матери). Дежа вю в кубе – но у Доминги хотя бы всё неплохо с визуальной поэзией (пусть в кадре и перебор с разными девичьими красивостями – бегущие собаки, играющие дети, солнце, воздух и вода), а недалёкое «Бытие» выглядит как телевизионное убожество.
В «Сибель» тоже играет актриса, чьи модельные внешние данные не спрятать даже гримом чумички: героиня Дамлы Сёнмез нема от рождения, правда, способна свистеть – а в глухой горной деревне все женщины с рождения общаются свистом. Но немую все равно держат за изгоя, не позволяя даже садиться рядом с «нормальными» – а то порчу наведёт. И Сибель проводит дни в лесах, выслеживая мифического волка и ухаживая за сумасшедшей тёткой, который год ждущей возвращения возлюбленного. Вместо зверя девушка находит раненого и невооруженного дезертира (которого власти величают террористом; в сатирическом эпизоде показано турецкое ТВ, каждый канал которого – будто дело в путинской России – стращает обывателя террористами-отщепенцами). Могло бы выйти видовое порно, но семейно-режиссерский дуэт Каглы Зенсирси и Гийома Джованетти ограничивается пошловатой софт-эротикой, а основное время твердит банальности про ксенофобию и женское бесправие в архаичной, патриархальной и дикой Турции.
«Диана» кинокритика и сценариста Кента Джонса – история пожилой провинциалки с несложившейся судьбой, но золотым сердцем: и за умирающей кузиной ухаживает, и бомжам обеды готовит, и взрослого сына-наркомана опекает. Фильм – бенефис Мэри Кей Плейс: острохарактерная актриса из банды Джона Уотерса выбивается из нарочито реалистичного и непритязательного стиля Джонса. Тут вообще лютый актёрский диссонанс, вследствие чего все герои кажутся обитателями фантастического стариковского гетто (кажется, в кадре появляется не больше пяти героев, которым меньше полтинника: сын-наркоман, его старая и новые подруги да медсестра в больнице); не город, а искусственно собранный паноптикум. Правда, пару раз Джонс вспоминает, что хорошо бы немного расперчить кино – а то ведь совсем уподобится той пресной еде, что раздаёт бездомным Диана. И тогда возникает один очень красивый (жаль, что очень короткий) эпизод – когда в приюте для бездумных вырубается электричество, и некрасивые лица героев преображаются рембрандтовским светом свечей. И один очень странный эпизод – галлюцинация, в которой аргентинский режиссёр Матиас Пинейро играет потустороннего проводника Дианы в наркотрип.
«Меноккио» – флэшбэк в Средневековье: неграмотный мельник в своих наблюдениях за природой уверился, что Бог – повсюду и угодил в лапы инквизиции. И вот битых два часа Меноккио твердит своё, а инквизиция – своё. Пытки и ужасы заключения – деликатно, чтобы не шокировать приличную публику; чай, не «Печать дьявола» снимаем, а грамотный фестивальный фильм. Есть претензия на изобразительный изыск – но только претензия: уникальные кадры – у Дюмона, которого никакие общеупотребительные конвенции не заботят, который способен дурковать и беситься. А режиссёр Альберто Фазуло – типичный фестивальный аккуратист; вот зря говорят, что фестивальную конъюнктуру не рассчитаешь. Очень даже рассчитаешь – если постараться.
Оазис авторской свободы – секция экспериментального кино «Знаки жизни». Тут, конечно, тоже много всякого-разного, но вот часовой киновидеоарт американки Джоди Мэк The Grand Bizarre – абсолютно роскошная вещь. Можно трактовать, как изощренное эссе о вечной невстрече Запада и Востока, а можно просто наслаждаться ритмичным фантазийными путешествием по миру узорных тканей и ковров. Таких героев до Мэк в кино ещё не было.
PS Ничего пока не сказал об «Алисе Т» румына Раду Мунтяна, которого ценю гораздо выше перехваленного Порумбою. Потому что об этом фильме будет в следующих, менее критичных репортажах: к экватору Локарно-71, похоже, исправляется.