Ричард Биллингем и Иоланда Зоберман не стесняются ничего. Но самый шокирующий фильм смотра – «Яра»: такой идиллической картины рая на Земле в кино не было миллион лет.
«Фильм – мой нож, – говорит, перефразируя Кафку, французская еврейка Иоланда Зоберман, – я использую его для защиты своих героев». Фильм-нож называется «М» – по первой букве в имени Менахема Ланга, израильского певца и актёра, история которого стала отправной точкой проекта. Зоберман обратила на Ланга внимание в фильме Амоса Гитая «Кедма», удивившись тому, как Менахем бойко говорит на идиш – на этом языке, сохраняющемся только в семьях ортодоксальных иудеев, звучит большинство диалогов «М». Вот только как обозначить на идиш свой опыт, Менахем не знает. «Porno Boy»? Нет такого определения в языке предков. А явление – есть: с семи лет Менахема насиловали правоверные (другие в самом радикальном религиозном районе Бней Брак, где рос Менахем, не живут, сюда даже полиция не заходит – все проблемы решает раввин) взрослые мужчины. Теперь Менахем вспоминает об этом в диалогах Зоберман – не скрывая ничего.
В одном из эпизодов Менахем приходит к дому учителя Торы в иешиве – тот годами растлевал мальчишку – и пытаются выманить старика из дома. Безуспешно, лица этого насильника мы не увидим. Но исповедь Менахема словно притягивает людей с похожим травматичным опытом – и перед камерой оказывается человек, которого насиловали в детстве и который, став взрослым, совершил то же самое сам – после чего пришёл к родителям ребёнка и во всем признался; тюрьму, говорит, расценивал не как наказание, но как точку отсчета. В «М» откровенность признаний и чудовищность историй зашкаливают настолько, что провоцируют парадоксальную реакцию: грех порождает смех. Талмудист, например, водил детей на кладбище, в склепы – там так страшно, вспоминает Менахем, что на всё остальное уже меньше внимания обращаешь; и сам смеётся.
Один из собеседников Менахема, запретивший Зоберман снимать лицо, 19-летний парень, которого с малых лет насиловали брат с друзьями и дядюшка, собирается жениться; он страшно удивлён, что однополый секс бывает и у женщин: как так, у них же нет гениталий?! «Жена тебе всё расскажет», – ободряют новые друзья. А другой герой, в ответ на требования Менахема вспомнить всё, говорит: да мало ли что там было, в ритуальных-то купальнях, ну, трогали, зато сейчас всё изменилось – детей туда только в сопровождении отцов пускают. Так дико, что уже смешно.
Но Зоберман (открытие ММКФ, кстати: в 1993-м она победила с дебютом «Я – Иван, ты – Абрам») и не нагнетает, не кликушествует, держит легкую интонацию; «нож» в её режиссёрских руках не мясницкий. И герои много улыбаются, живя по принципу, что было – то было; не убило – значит, сделало сильнее.
«М» показывает уникальный человеческий и социальный материал (самая ценная валюта документалиста), попутно решая интересную стилистическую задачу: Зоберман делает буквальной метафору «тёмная сторона» – наглухо закрытое общество она снимает только ночью. Обнаруживая свет в персонажах: ей кажется, что они даже сохранили детские черты лица – как компенсацию за уничтоженное детство.
У британца Ричарда Биллингема детство тоже было не сладким: с такими-то родителями – вечно бухим отцом (что за тёмное самопальное пойло он цедит из пластиковых «сисек»?) и совсем непутевой матерью...
Младшего брата Джейсона органы опеки вообще отправили к приёмным родителям (после того, как малыш, прогуляв день в зоопарке, заблудился и едва не замёрз), а Ричарда оставили со своими, как бы ему ни хотелось сбежать – «потерпи, тебе уже скоро 16». «Рэй и Лиз» (Ray & Liz) – посвящение Биллингема родителям, игровой кинодебют маститого фотографа, сделавшего имя (и получившего премию Тёрнера) на сверхинтимных хрониках своей «ужасной» семьи. Однако каждый изощренно стилизованный кадр фильма (даже если в нем присутствует блевотина) – прекрасен; в своём эстетском плавании по волнам памяти Биллингем превосходит Теренса Дэвиса.
Я смотрел фильм на официальной премьере. Когда выходит режиссёр Ричард, говорит, что такого огромного зала прежде не видел, а уже через десять минут маленький Ричард, которого играет актёр, носится по экрану с магнитофоном, записывая, как дядя Лоренс изображает Квазимодо, возникает очень крутое чувство: будто тебя пригласили в чужое интимное пространство, тебе доверили воспоминания – и я в итоге и рыдал, и хохотал, и заворожённо путешествовал по лабиринтам биллингемового детства (в фильме, состоящем из нескольких будто случайных эпизодов, разделённых годами, хитрая драматургическая структура). Однако уверен, что такой эффект полного погружения возможен и без личного присутствия режиссера на сеансе: новичок в кино, Биллингем мыслит предельно свободно – и физически вовлекает в неровный, цепляющий ритм. Если бы я был председателем жюри, «Золотой Леопард» достался бы Биллингему.
А вот «Яра» (Yara) иракца Аббаса Фаделя (ещё один фильм конкурса, носящий имя героини; я им уже счёт потерял) шокирует, пожалуй, сильнее эстетизированной «чернухи» – тем, что на экране возникают абсолютные картины рая. Горная ливанская деревня, где в окружении блажных рыжих котов, маленьких осликов и добрых псов живёт тихая христианская семья: девочка-подросток и её смешная толстая бабушка. Событий не то, что мало, а практически нет – разве что целомудренный дружеский роман с юношей, который ждёт визы в Австралию – тут хоть и рай, но перспектив никаких.
Мысль Фаделя проста и ясна: из микроскопических жестов (вот сосед-мусульманин вдруг начинает укорять Яру – мол, негоже ходить с голыми ногами даже в такой глуши, и пристает к бабушке с унылым разговором – пора бы Яру замуж выдавать) складывается рассказ об утрате невинности – в глобальном смысле. Не понравиться такой фильм всерьез вряд ли может – но и поводов для чистого восторга немного: пресно и отдает этнографией.
Мне интереснее не солнечно улыбающаяся Яра, а несовершеннолетняя оторва Алиса Т. из одноименного фильма (Alice T.) румына Раду Мунтеана. Он, кстати, сам появляется в эпизодической роли отца алисиной подруги, добавляя рациональной (как вся румынская волна) работе личное измерение. Алиса Т. (Андра Гуци – одна из основных претенденток на актерский приз) – самая энигматичная героиня локарнского конкурса: то ли сама непосредственность, то ли патологическая лгунья; рыжая и бесстыжая; нагуляла с кем-то ребёнка – и не хочет беременность прерывать, что её собственную – приемную – мать, кажется, даже радует.
Только Мунтеан не столько о проблемах раннего материнства или кризисе переходного возраста, сколько об иррациональных, неподконтрольных разуму импульсах. Ну и кровь со слезами подрастившему поколению он очень эффектно обеспечил – так с ними и надо!
