Вагнеровскую сказку, основанную на древнегерманских и скандинавских мифах, Черняков перенёс во внешне реалистическое, но исключительно загадочное пространство. Операция проведена в полном согласии с музыкальным руководителем постановки, дирижёром Кристианом Тилеманном: он экстренно подменил заболевшего Даниэля Баренбойма, однако Вагнер от этого не проиграл.
Даже зная наизусть либретто любой оперы, за которую берётся Черняков, невозможно заранее представить спектакль. И, что важнее, в девяти случаях из десяти новая трактовка оказывается не просто непредсказуемой, но убедительной:
привычные слова и непривычное действие мэтчатся идеально.
«Кольцо нибелунга» в Унтер ден Линден – массив из четырёх спектаклей-исполинов (первый, предвечерие «Золото Рейна», относительно лаконичен – один акт на два с половиной часа, что не отменяет размашистости) – поставлено Черняковым с учётом массовой привязанности зрителя ХХI века к сериалам. Радикальных изменений в стилистике всех четырёх частей не возникнет; «Золото Рейна» – своего рода, пилот; введение в историю; знакомство с миром, в который перенесены боги, герои и великаны.
Мир этот учитывает и другое свойство публики – особенно возрастной публики, составляющей в оперном мире большинство: ностальгию по прошлому. У нас оглядки на «совок» обернулись патологическим возвращением худшего из ушедшего в настоящее; у них, в Германии, ничего дурного пока не случилось, просто с нежностью вспоминают молодость, пусть и пришлась она на эпоху Берлинской стены. «Нибелунги» Чернякова размещаются в гигантском, способном расширяться и вширь, и ввысь, научно-исследовательском институте (аббревиатура E.S.C.H.E. расшифровывается как Experimental Scientific Center for Human Evolution, Экспериментальный научный центр эволюции человека);
помпезный социалистический модернизм интерьеров – из прошлого века; костюмы всех действующих лиц позволяют датировать происходящее годами примерно 1970-ми. Но точность в данном случае значения не имеет;
и на сцене, скорее, ретрофутуризм: чёрт его знает, что за опыты ставятся над человеческими организмами в этом наверняка засекреченном учреждении; возможно, в 70-е до таких ещё не додумались.
Да, конечно, «Золото Рейна» в частности и всё «Кольцо» в целом – эпос, родившийся после DAU:
многоуровневая тоталитарная структура, превращение отдельного института в Институт, во Вселенную, вынесенные на всеобщее обозрение неясные эксперименты с использованием живого материала – рифмы двух гиперсериалов. Не сомневаюсь, что не случайные: Черняков погружён в современное искусство и никогда не работает в безвоздушной «авторской» среде. (И кое-каким атакам «неравнодушных активистов» «Кольцо» тоже подверглось – мол, как можно подвергать использующихся в спектакле животных таким опасным испытаниям как свет софитов и музыка Вагнера! В итоге живых хомяков со сцены убрали вовсе, а число живых кроликов сократили).
Опере трудно навредить спойлерами – если только это не опера Чернякова. Не хотите ничего лишнего знать заранее – останавливайте чтение здесь.
Альберих, карлик-нибелунг, вожделеющий русалок, резвящихся в златых водах отца-Рейна, здесь – подопытное существо, привязанное к медицинскому креслу и в шлеме с электродами на голове. Дочери Рейна – сотрудницы некоей Stress Labor – видимо, лаборатории изучения стресса; труд их точно не выглядит обременительным. Никакого волшебного золота, из которого можно выковать кольцо всевластья, нет и в помине; разве что блестят позолотой барельефы классиков мировой культуры, украшающие один из залов. Альберих (мой любимый исполнитель в этом спектакле – агрессивный и уязвимый, комический и страстный Йоханнес Мартин Крэнцле), порвав все путы и капельницы, уносит приборы, к которым был подключён. Порабощённые Альберихом сограждане-нибелунги будут клепать что-то вроде чипов на нижнем этаже НИИ, следующем сразу за платформой с настоящими кроликами. Народ в «Золоте Рейна» от кроликов мало чем отличается:
Альберих властвует, не обладая волшебными способностями; просто сноровистый манипулятор.
И, очевидно, безумец, верящий в то, что действительно может обратиться змеем или жабой – и способный этой безумной верой заразить доверчивых рабов. Впрочем, и руководящее звено – боги Вотан (Михаэль Фолле), Доннер (Лаури Васар), Фро (Сийябонга Макунго) – вызывает восхищение обычных граждан обычными фокусами. Нравы, при всей внешней цивилизованности, среди начальников царят дикие: Фрейю (Аннетт Фрич), которой клика богов обязана своей почти вечной молодостью, действительно готовы отдать на заклание сластолюбивому громиле Фазольту (Мика Карес) и его властолюбивому брату Фафнеру (Петер Розе) – дуэту жлобоватых строительных подрядчиков.
Вся эта сложная и замкнутая на себе самой конструкция из офисов, медкабинетов, холлов, коридоров, приёмных, где крутится колесо правления и подчинения – как раз про тонкость цивилизационной оболочки. И наука оказывается верной слугой средневекового мрака.
При этом «Золото Рейна» – неожиданно смешной спектакль, хотя представить Вагнера смешным сложнее, чем поверить в правдивость официальных СМИ.
Черняков неожиданно выступает как наследник художников соцарта: его личной ностальгии в «Золоте» нет, как и того же золота; это весьма ехидный образ минувшего; эволюция человека как-то не очень оправдалась. А для Альбериха придумано несколько гэгов, как минимум один, по мне, гениальный: не умея стать невидимкой на самом деле, он просто нахлобучивает на голову несчастного братца Миме (Штефан Рюгамер) чёрный мешок, превращая его в подобие пленника базы Гуантанамо. Ну я парой абзацев выше сказал, что Черняков никогда не работает в безвоздушной «авторской» среде.
Другие спектакли Дмитрия Чернякова в Журнале CoolConnections – «Хованщина», «Иоланта/Щелкунчик», «Снегурочка» плюс «Сказание о невидимом граде Китеже»/«Евгений Онегин»/«Сказка о царе Салтане»/«Садко» в комментариях влюблённых критиков
