Эклектичная секция представила разные грани современного российского театра. Но так ли он современен на самом деле?
«Маску Плюс» формирует не большой и пёстрый экспертный совет, а триада критиков, поэтому программы предыдущих лет выглядели концептуальными подборками (здесь – о том, что было в формалистически изощрённом «Плюсе» 2018-го, здесь – о притягательно странном 2019-м). В 2020-м список формировали «старожилы» «Маски Плюс» Оксана Ефременко и Оксана Кушляева и новичок Нияз Игламов. То ли кураторы разошлись во вкусах, то ли я не смог считать их замысел, то ли замысел в том и состоял, чтобы составить секцию из того и сего, пятого и десятого; вот вам чудище – вульгарный примитивный театр, процветающий везде, не только в провинции, вот – авторское искусство, вот – не сдающий позиций вербатим, вот – малые города, а вот и феминизм, о котором все говорят.
Разнообразие – скорее, плюс, чем минус, но не мнимо ли оно?
Из 12 спектаклей пять поставлены в Санкт-Петербурге, один – московский. Только половина программы отдана спектаклям региональных театров, но из них четыре – «Тверь-Тверь» Елизаветы Бондарь, «Мама, мне оторвало руку» Никиты Бетехтина, «Человек из Подольска» Никиты Гриншпуна и «Папоротник» Егора Чернышова – поставлены режиссёрами из Москвы и Петербурга. Децентрализация российской арт-жизни остаётся мечтой.
На старте «Маска Плюс» показала две неортодоксальных версии классики, обе из СПб: «Ревизор» по Гоголю поставлен Андреем Сидельниковым в возглавляемом им театре «Суббота», «Чайка» по Чехову поставлена Петром Шерешевским в возглавляемом им Камерном театре Малыщицкого. Два мира – два кефира, что тут ещё скажешь. Я не стану заявлять, что ничего хуже «субботнего» «Ревизора» я не видел; всякое бывало. И несколько забавных гэгов в спектакле есть: вот в начале, например, когда современные чиновники стекаются на собрание к губернатору, под пресс-волл с надписью «Гоголь Ревизор», со «Святым источником» на столах и шредером для уничтожения компромата, секретарь отбирает мобильные, а добавленный к действующим лицам персонаж – немка Инга Лазаревна – достаёт из сумочки телефонище с наборным кругом; нормально так пошутили, почти как Монти Пайтоны. Песня Шнурова – сон про то, что Москва сгорела – в принципе, в тему. Прочие шутки пожиже: конечно, помянут и санкции, и кору дуба с настойкой боярышника, и курение на расстоянии 15 метров; Добчинский и Бобчинский – ведущие телешоу «Эксклюзив с Петрами Иванычами», зарабатывающие рекламой белорусской сёмги, ну а Городничий со времён своей бандитской молодости не расстаётся с пистолетом (хотя сейчас же за это сажают, нет?). Образованность зрителей в «Субботе» не переоценивают: стоит всплыть слову «инкогнито», как секретарь поясняет его значение – «тайно». Непритязательная актуализация конфликтует с текстом, сохраняющим свой строй, но это обычная беда российского театра: на внешнее осовременивание смелости по сусекам наскребается, но вот переписать классику – упаси Бог. Малоосмысленные жесты – Петры Ивановичи, например, после переселения Хлестакова в дом губернатора надевают чёрные маски и сжигают официанта вместе с гостиницей – тоже из этого поверхностного евроремонта классики. В итоге нет ни подлинной, не шаржированной современности, ни Гоголя с его сарказмом и мистицизмом.
А уж как всё это исполнено – нажористо, грубейшими эстрадными мазками; я чуть было не написал «на уровне провинциального ДК», но осёкся – зачем обижать провинциальные ДК?
И длится всё это под три часа, а последние надежды убивает банальный макабрический финал. После такого «Ревизора» театр хочется обходить за версту; жаль, если кто-то, подорвавшись на такой мине, пренебрёг «Чайкой» Петра Шерешевского – она замечательная (в основном конкурсе, тоже достаточно спорном, участвует «Ревизор», поставленный Шерешевским в псковской драме – очень жду этот спектакль).
Последнее, в чём я бы хотел быть обвинённым, – это высокомерие. В программе «Маски Плюс» – два спектакля (оба – на татарском языке) из скромных и очень далёких от столиц театров: «Фронтовичка» по пьесе Анны Батуриной поставлена Ильсуром Казакбаевым в Татарском драматическом театре им. Тукая из города Большая Атня, «Папоротник» по рассказам Ркаила Зайдуллы – работа Егора Чернышова в Драматическом театре Буинска. Тут как раз, в отличие от «Ревизора», вопросов к кураторам нет: дело не в том, что «Фронтовичка» с «Папоротником» представляют театры малых городов, а в том, что это тонкие, поэтичные вещи;
без радикализма и вычурности, но сделали бы честь любому театральному фестивалю.
«Чайка» из Камерного театра Малыщицкого, «концерт для одного небольшого фортепиано и восьми маленьких», напротив, полна сюрреалистических странностей; моя любимая – это Медведенко, превратившийся в штопаного медведя и изъясняющийся с помощью текста, напечатанного на бумажных листах. Впрочем, разве не оправданная метаморфоза самого безропотного и жалкого героя пьесы?
Монолог Нины уравнивает зрителей в пьесе и зрителей зале – это перформативное испытание терпения, выходка, где стёб над «новыми формами» не отличим от реальной новизны.
Шерешевский не прячет усталости от замыленной сотнями постановок «Чайки» – и, обыгрывая эту усталость, находит в ней дополнительный источник пронзительной меланхолии. Треплев даже с фантасмагоричеким гвоздём в темени – не клоун, трагический герой; нарочитый абсурдизм не противоречит потаённому абсурду Чехова. Не понимаю, отчего до сих пор ни одна работа театра Малыщицкого не попала в конкурс «Золотой Маски».
«Утиная охота» по пьесе Александра Вампилова – спектакль Григория Козлова в петербургском театре «Мастерская», выросшем в 2010-м году из студенческого курса. Но на студенческий репертуар «Мастерской» не походил никогда; и это, кстати, не комплимент – «взрослость» спектаклей здесь часто граничит с архаикой «русского психологического театра». Самой новаторской работой «Мастерской» остаётся жестокая «Молодая гвардия», совместный проект Максима Диденко и Дмитрия Егорова. От традиционалиста Козлова эксперимента не ожидалось, но начинается «Утиная охота» с брутального «советского» коллажа: разом Высоцкий, Бродский, Арсений Тарковский, реклама пенного «Жигулевского» и диалоги Хрюши и Степашки, под которые дрыхнет Зилов. Следом Чацкий с Молчалиным и жадный до поцелуев Брежнев – ходячая трибуна;
кажется, будто Козлов изображает Могучего.
Аляповатый соц-арт имеет рациональное объяснение: это – шальной сон Зилова. Алкоголизм – не шутка, его следующая ступень – Эдита Пьеха, потом, наконец, телефонный звонок и далее уже по Вампилову, в красиво залитой осенним дождём декорации Николая Слободяника, с доставкой издевательского венка под Джима Моррисона (чертовски, кстати, уместного) и встречей в кафе «Незабудка» под «Малиновки заслышав голосок». Козлов – хороший рассказчик; сумбур пролога обманчив, эта «Утиная охота» – связный театральный текст, за которым интересно следить, даже зная пьесу. Трактовки при этом разнятся: вот в fb у Ани Банасюкевич прочитал «замечательно омерзительный Зилов с нарциссическим расстройством личности. Приятно увидеть версию этой пьесы без романтизации главного героя» (и дальше спор на три десятка комментариев мудак Зилов или восьмидесятнический Иванов). Мне сложно солидаризоваться с таким однозначным мнением; романтизации героя, может, и нет, но весь ностальгический антураж и нежно затуманивающий взгляд дождь – разве не тотальная романтизация закатного совка и его нервного и искреннего промискуитета? Играет Евгений Шумейко не то, чтобы конченого – при всех тщательно выписанных Вампиловым морально амбивалентных поступках; «гад» не может быть таким витальным и таким настоящим (а, значит, неодномерным); и актёрское обаяние берёт своё.
Видимо, чтобы уравновесить «нормальные» спектакли, в «Маску Плюс» включили «Соседа», жанровый эксперимент Дмитрия Волкострелова, о котором я писал в театральных итогах 2019-го года. Вот кадр, не разместить который мне сложно: благодаря отсутствию границ между игровой и зрительской зоной, в объектив Ярославны Ефимовой попал и я;
жмурюсь не от света, а от удовольствия.
Волкострелов по-прежнему в авангарде. А вот театр, основанный на вербатиме, давно стал из новаторского традиционным. Я видел не менее дюжины документальных городских портретов, из которых навскидку вспомню «День города» Михаила Бычкова в Воронежском Камерном (потому что выдающийся спектакль), «Пограничные состояния» Юрия Квятковского, поставленный совместно «Практикой», эстонской театральной платформой Vaba Lava и фестивалем «Брусфест» (потому что самый недавний), и «Так-то да» Бориса Павловича в кировском «Театре на Спасской» (потому что там смешно изображали Кристину Матвиенко). «Маска Плюс» привезла в Москву спектакль тверского ТЮЗа «Тверь-Тверь» драматурга Сергея Давыдова и режиссёра Елизаветы Бондарь. Рядом со слышанными-переслышанными историями и виденными-перевиденными героями – несколько оригинальных:
учительница года наведывается в секс-шоп,
сотрудница «ритуалки» живёт в квартире, заставленной похоронными венками. В отличие от многих вербатимов, этот интересно сконструирован: диапазон жанров, в которых рассказываются зафиксированные драматургом монологи, от концерта до ужастика. Выделяется «Тверь-Тверь» и эффектной зеркальной декорацией Павлы Никитиной, и классно снятыми однокадровыми видеофрагментами – вполне себе фестивальное кино (видеохудожник – Александра Голикова).
Рядом с классикой (а Павел Пряжко, по которому поставлен «Сосед», тоже уже практически классик) – инсценировки популярных современных пьес. Про подростков десятых годов пока не получается – если судить по стремящейся быть яркой, но, увы, слабой работе Никиты Бетехтина «Мама, мне оторвало руку» в красноярском ТЮЗе. Пьеса Маши Конторович попала в финал конкурса «Кульминация», собирающего победителей других драматургических конкурсов; по мне, так на безрыбье – бедный язык, тусклый сюжет; в иные моменты «Мама...» кажется подражанием шедевру Валерии Гай Германики «Все умрут, а я останусь», но подражанием неудачным – диетическим и анахроничным: герои Германики нынешним 16-летним годятся в очень старшие братья и сёстры. С одной стороны, люди в России (да и не только в ней), действительно, меняются крайне неохотно, с другой, тинейджеры 2020-го в чём-то и правда кажутся инопланетянами. Только не Маша из «Мамы...», которую у Бетехтина ещё и играет весьма взрослая актриса Елена Кайзер. Да пусть бы хоть старушка играла, проблема не в мискасте, а во внятности высказывания. Тут, вроде, обо всём важном понемножку: конфликт поколений, teenage angst, зависимость от соцсетей.
Но – приблизительно, общо, без новой лексики.
«Мама...» доверие к театру подтачивает – противоядием стали «Летели качели», пьеса Константина Стешика, поставленная Марина Оленёвой в созданном ею пермском камерном театре «Новая драма». В Москве есть свои «Качели» – Марфы Горвиц в «Практике»; там крутейшая минималистичная сценография Ксении Перетрухиной и совершенно неубедительные герои; Антон Кузнецов в главной роли – Стаса, современного 40-летнего, когда-то фанатевшего от «Гражданской Обороны» и на этой почве подружившегося с депрессивной 16-летней девушкой Ксенией, подписывающейся в соцсетях ником Dark Moon – играет дико неестественного типа; ни сочувствия, ни понимания. В пермском спектакле (возможно, потому, что придумывался он вместе с актерами, которые отвечают и за музыку, и за видео на сцене) – абсолютное попадание во всех персонажей. Алексей Корсуков в роли Стаса младше своего героя, но играет предельно точно, и с грешащим чрезмерной литературностью текстом Стешика справляется грандиозно.
И на маленьком поворотном круге «Качелей» умещается целый мир – человечный и подлинный.
Цимовский манифест современного феминизма «Locker Room Talk», соместный проект Ады Мухиной, Дарьи Юрийчук и Ольги Таракановой, построен как конференция на темы гендерной идентификации; состоит из разнородных фрагментов; заканчивается импровизированным фуршетом, предполагающим неформальное общение зрителей и актрис (среди которых Настя Ковальчук – хозяйка «моего» дома в эпохальных «Игрушках»). Самый популярный фрагмент, в котором активно участвуют зрители, посвящён тому, как пресечь сексистское высказывание в компании друзей. Дело достойное, но вот повод для такого этического опыта выбран не слишком убедительный: игра «Кубок короля», в которой определённый карточный расклад требует называть девушек шлюхами, а парней – мудаками.
Нелепая логика; так и игру в дурака можно запретить – кому понравится быть дураком?
Я поделился этим соображением с Леной Ковальской, арт-директором и идеологом ЦИМа, она почти согласилась, что, мол, да, не додумали девушки шутку, но тут же возразила: а много ли женщин-юмористов знает отечественная сцена вообще? «Клара Новикова», – мгновенно ответил я. «И всё, – победительно резюмировала Ковальская, – весь юмор узурпировали мужчины». И ведь не возразить; разве что Веронику Маврикиевну и Авдотью Никитичну вспомнить.